Пермская региональная благотворительная общественная организация
«Центр исторической памяти»

СИРОТСКИЕ СЛЁЗЫ

Воспоминания Ольги Александровны Курочкиной (Просвирниной)

Мой папа, Александр Васильевич Просвирнин, родился 30 марта 1894 года в селе Сивинское Тойкинской волости Сарапульского уезда Вятской губернии. Сын крестьянина-хлебопашца и кузнеца. В семье было пятеро мужчин (дедушка, отец, три сына) и три женщины (бабушка, мать, дочь). Папа, самый старший из сы- новей, помогал отцу в его тяжелом деле – с тринадцати лет работал в кузнице мо- лотобойцем, ещё раньше взялся за соху. ?

В семь лет он поступил в четырехлет- нюю приходскую школу, окончил её, но в свободное от тяжелого крестьянского тру- да время продолжал обучаться самостоя- тельно с помощью сельской учительницы.

Желание учиться у него было постоянно и неисстребимо. И еще – постоянная тяга к искусству. Моя старшая сестра Галина помнит, что у папы был прекрасный голос. Где он в селе учился музыкальной грамоте и игре на инструменте? Тяга к искусству привела его на Екатеринбургские курсы певческой грамоты, хорового духовного и светского пения, которые он окончил 7 июля 1914 года.

А уже в середине января следующего года папу призвали на во- енную службу и с Сарапульского сборного пункта отправили в Пет- роград, в запасной батальон лейб-гвардии Павловского полка. Шла первая мировая война. Папа прошел военную подготовку, получил чин ефрейтора. И подал докладную командиру роты с просьбой дать ему возможность, пока батальон стоит в запасе, подготовиться к

сдаче экзаменов за курс гимназии. Разрешили. Всего через полтора месяца он успешно сдал экзамены. А еще всё то время, пока полк стоял в запасе, папа пел в хоре Петроградского оперного театра. 

Со- хранилась фотография, на которой он в театральном костюме. Когда всё успевал?

17 мая 1916 года его отправили в действующую армию, в самое пекло войны. Идут кровопролитные бои. За взятие заставы под городом Корыти- ным  Волынской  губернии  20  октября

1916 года папа награждён Георгиевским крестом 4 степени. Он ранен, но вско- ре  возвращается  на  боевые  позиции.

23 ноября 1916 года ему присваивается звание унтер-офицера, после чего он становится командиром взвода. 23 де- кабря 1916 года получает Георгиевский крест 3 степени.

В сражении под Корытинским лесом его контузило. После лечения вновь воз- вращается в действующую армию. За боевые  отличия  произведен  в  первый офицерский чин – прапорщика. Однако контузия дала о себе знать. Почти весь 1917 год пришлось провести в госпиталях Казани, потом Перми. В январе 1918 года по состоянию здоровья папу освободили от воинской обязанности. Он вернулся домой в село Сивинское. Там и женился на своей подруге детства и юности Анастасии Волковой – нашей будущей маме.

В 1919 году папу, несмотря на болезнь, призывают в Красную Ар- мию. Он принимает участие в борьбе с Колчаком и доходит до Ир- кутска. Потом получает направление в штаб главнокомандующего вооруженными силами Дальневосточной республики, где назначен на должность начальника хозкоманды штаба.

Мама вслед за отцом прибыла сна- чала в Иркутск, где родилась моя стар- шая сестра Галина. Вскоре папу переве- ли в Читу. Мама и новорожденная Галя последовали за ним.

Однако контузия продолжала давать знать о себе. Здоровье его ухудшалось. В 27 лет он заболел эпилепсией. Папа не  сдавался,  продолжал  служить.  Но

2 июля 1921 всё же был вынужден уво- литься из армии по состоянию здоровья. Но и после этого до конца жизни был верен своей дивизии, оставаясь в ней вольнонаемным служащим

В Чите в семье Александра Василье- вича и Анастасии Петровны Просвирниных появились на свет еще четверо детей: Геннадий в 1922-м, Лидия в

1924-м, Ольга (автор этих строк) в 1926-м, Евгений в 1929-м. Квартира у нас была большая, трёхкомнатная. Семья жила дружно и интерес- но. К нам приехали мамины родители, бабушка и дедушка, помогали растить нас. Папа старался не поддаваться болезням, как и прежде, пел в театре, теперь уже Читинском. В доме часто бывали гости, люди высокообразованные и интеллигентные – сослуживцы и друзья папы.

А какие бывали у нас ёлки в Новый год и Рождество! Родители и мы готовили всем подарки, проводили викторины, давали концерты, а потом все вместе пили чай со сладостями. Хотя я была маленькая, но в памяти осталось многое: ласка и доброта мамы и папы, без криков и наказаний. Отец устраивал игры, спектакли, учил красиво читать, петь, играть на фисгармонии. И заботился о нашем разностороннем воспитании – нравственном, эстетическом, физическом. Галина и Ген- надий учились в средней школе и в музыкальной. Мы, младшие, учи- лись пока дома.

Чита – небольшой город, многие здесь знали наших родителей, уважали их, относились с почтением.

Как гром среди ясного неба – 8 января 1931 года поздно вечером раздался стук в дверь. Мама открыла. На пороге – двое мужчин в длинных черных пальто. Они потребовали: «Просвирнин Александр Васильевич, одевайтесь!» Мама вывела нас в гостиную. Папочка брал каждого из нас на руки, целовал и говорил: «Я скоро вернусь». А маме:

«Настенька, не беспокойся, я не виновен, разберутся и я приду». Папа НЕ ВЕРНУЛСЯ. Страх охватил маму, бабушку и дедушку. А мы, малы- ши, конечно, ничего не понимали. Какие-то дяди куда-то увели нашего отца, доброго, умного, красивого. Почему?!!!.

Что было потом, после ареста папы, я знаю со слов сестры Галины и мамы, ведь мне тогда было всего лет пять. На следующий день, 9 января, подъехали сани, и не одни. Всё, что было в доме, забрали и вывезли: все пять детских кроваток, мебель, фисгармонь и другие вещи. Нас выбросили из квартиры на улицу. Началась страшно тяже- лая жизнь: ни жилья, ни запасов одежды, а на улице сибирская зима. Холодные, голодные бродили мы с мамой по городу. Мама брала на руки самого младшего ребенка – Женю, меня за ручку. Галина держа- ла за руки Гену и Лиду. Бывшие друзья отвернулись, как от больных чумой, боялись, что с ними будет то же самое. Но все-таки находились и те, кто, несмотря на страх, проявлял доброту. Кто-то тихонечко под- кормит, кто-то пустит переночевать.

Мама тайком от нас постоянно навещала папу в тюрьме и полу- чала от него записочки. В последней записке папа написал: «Милая Настенька! Принеси мне пару белого белья (это означает расстрел – О.К). И прошу тебя, дай детям образование, береги себя. Целую всех. Ваш папочка». Вскоре в местной газете появилось сообщение, что

23 февраля 1931 года расстреляны пять «врагов народа», обвинен- ные по ст. 58/7. Среди них был и наш папа. Все пятеро из одного уч- реждения. «Судьи» не побоялись Бога, арестовав папу в Рождество, и расстреляли его, защитника Отечества, 23 февраля, в День Красной Армии и Флота, как будто специально глумясь над самим значением этого праздника.

Папы не стало в 37 лет, а мама в 35 осталась вдовой с пятью малолетними детьми без каких-либо средств к существованию. На- верное, те, кто творил произвол, думали: уничтожим одного умного человека, погибнут и его наследники. Но мы выжили.

В апреле нас пустила пожить одна женщина. То ли флигель, то ли банька где-то на окраине Читы. Но я помню, что там было тепло и сухо. Хоть какая-то крыша над головой! В этой хибарке жили все- мером. Все дети переболели свинкой и корью. Лечил нас доктор по фамилии Мухортов, один из тех немногих, что не отвернулись от нас. Помню его седенького с трубочкой. Он тайно по вечерам приходил к нам, приносил лекарства, гостинцы. Мухортов всегда поддерживал морально и материально нашу семью. Даже в это страшное время мир был не без добрых людей!

После извещения о расстреле папы дедушка, Петр Григорьевич, пошёл по окраинам Читы в лес – хотел найти общую могилу, где мог быть захоронен отец. И вдруг перед ним охранники с оружием в руках:

«Куда? Что надо? Уйди или пристрелю!». Дед постоял и ушел. Может быть, там и было место захоронения расстрелянных.

Наступила  весна.  В  районе,  где  мы  жили  прежде,  появляться было нельзя, нас оскорбляли, бросали вслед палки, камни и кричали:

«Уходите, дети "врага народа"!» Обездоленные, униженные мы поня- ли: больше оставаться в Чите нельзя. Мама со своими родителями приняли решение переехать с семьей в Пермь, к бабушкиному бра- ту Максиму Семёновичу Никитину. Семья у него была большая, но обеспеченная. Мама извещает его письмом: «Александр Васильевич умер. Просим принять у себя». Дядя даёт согласие. Взрослые и нам сказали, что папа умер в больнице от воспаления легких, и поэтому переезжаем в Пермь.

И вот мы – мама с бабушкой и пятеро детей – едем в поезде. Хорошо помню, как объезжали озеро Байкал. Смотрели, прильнув к окну. С собой у нас, по сути, не было ни еды, ни денег. На вокза- лах можно было бесплатно брать кипяток, так мы и питались семь суток.

Вот, наконец, Пермь! Мама с бабушкой выводят нас, едва живых, из вагона. Им тяжело. «Ну, вот и доехали эти умненькие воспитанные дети», – говорили, прощаясь с мамой, попутчики.

Жильё дяди оказалось очень тесным. Пока было тепло, жили в сенях в кладовке. Но наступила холодная осень. Добрая семья Офрихтеров (они жили на первом этаже этого же дома) приютили Галину, Геннадия и Лидию. Какие прекрасные люди! Как они помогли нашей семье! А я, мама, Женя и бабушка продолжали жить в кладовке. Кута- лись во все, что можно было найти. Иногда грелись на кухне.

Мама всё время ищет жилье для нас. И, наконец, находит деся- тиметровую комнату в подвале. В ней разместились мы все восемь человек! Несмотря на такие бытовые условия, старшие дети Галина и Геннадий пошли в школу. Золотые руки мамы переделывали ста- рые вещи, которые отдавали родственники, и мы, дети, выглядели вполне прилично. Про папу никто из соседей не спрашивал, и слава Богу.

В голодные 1932–1933 годы мама нашла работу кладовщицей на Дзержинском заводе (тогда он назывался сепараторным), написав при поступлении в автобиографии, что муж умер в 1931 году в Чите. Толь- ко так ее могли принять. Маминого заработка на всех не хватало. Тог- да были введены так называемые заборные книжки. На них выдавали сухие серые галеты вместо хлеба.

Одна из работниц завода предложила в 1933 году переехать в ее одноэтажный дом. Детям выделили комнату на 2 окна, а мама с ба- бушкой разместились в кухне. Несмотря на трудности, мамочка идёт учиться, заканчивает семь классов, потом поступает на курсы меди- цинских работников – и это всё, работая на заводе. А в 1934 году она перешла в больницу и трудилась там до выхода на пенсию.

1935 год – огромные очереди за хлебом. Бабушка с вечера занима- ет очередь, а в шесть утра приходит и будит нас: «Лида, Лёля (Лёля – это я, Оля), Женя, вставайте! Пора за хлебом». Мама получала всего

60 рублей в месяц. Сахар покупали только с получки. Бабушка наколет малюсенькие кусочки, так и пили чай – вприкуску и вприглядку. Масла сливочного в доме не бывало, только маргарин. Мама мужественно держалась и нас приучала к труду и терпению. Мы не стонали и не просили ничего.

Четверо детей учились в школе. Маме краснеть за нас не прихо- дилось. О папе она по-прежнему ничего не рассказывала. Боялась, что, узнав правду, мы поделимся ею с кем-нибудь. Только потом мы узнали, как сильно она любила папу, как поклялась себе, во что бы то ни было исполнить просьбу мужа – дать всем детям образование. И, напрягаясь из всех сил, выполняла его завещание. Галина и Геннадий после девятилетки пошли учиться на рабфаки – там хоть небольшая, но стипендия. А после поступили в институты.

1939 год. Галина учится в пединституте, Геннадий – в мединс- титуте. Мы, младшие, ходим в школу. Питание скромное. Нас, сес- тер, мама научила рукоделию, и мы вышивали «в люди» кофточки, платьица. Сменили маленькое жилье на большее по улице Кирова. Правда, это полуподвал, но всё же просторнее.

Постепенно, жизнь налаживалась. Но 22 июня 1941 года грянула Великая Отечественная война. Вспоминать о ней больно и тяжело. Геннадия с четвертого курса мединститута забирают и отправляют в Куйбышевскую военную медакадемию (ныне город Самара). После ее окончания, в 1942 году, он получает звание капитана медицинс- кой службы и направляется хирургом в полевой госпиталь на Курскую дугу. Сохранились его письма с фронта, в которых было много тепла, любви к бабушке, маме и всем нам. После двух ранений и контузии его комиссовали. Вернувшись в Пермь, занимает ответственные долж- ности заведующего отделением, главного врача больницы. Голодное, полное лишений детство и война дали знать о себе. В 66 лет Геннадий ушел из жизни.

Старшую сестричку Галину после окончания филфака отправи- ли корреспондентом какого-то издания на юг страны. Там она забо- лела и вернулась в Пермь. Закончила курсы медсестер, всю войну работала в госпитале. После войны Галина закончила пединститут, преподавала русский язык и литературу. В 2003 году моей старшей сестрички тоже не стало. Но она успела сделать главное. Это именно она сумела добиться правды: связалась с Читинской прокуратурой и узнала о судьбе нашего папы, получила документы о его реабили- тации.

Но об этом расскажу позднее. А сейчас вернусь в тяжелые воен- ные годы. В 1942-м, после окончания десятилетки, сестра Лида пос- тупает в мединститут. Голод, холод, нужда, худенькая одежда и обувь не помешали ей закончить учебу и стать потом лучшим специалистом- эндокринологом Перми. Все годы проработала в областной клиничес- кой больнице. Но пережитые тяготы сказались и на ее здоровье, в 62 года нашей Лиды не стало. Это была большая потеря не только для нас, ее родных, но и для пациентов.

Теперь немного о себе. После окончания семи классов, в 1942 году, я пошла работать на оборонное предприятие – Пермский централь- ный телеграф. Получила специальность телеграфистки-бодистки. То есть освоила буквопечатающий аппарат Бодо, названный так по име- ни его французского изобретателя Жана Бодо. Этот аппарат позволял передавать по одному проводу одновременно несколько телеграмм в обоих направлениях. Текст принимаемой телеграммы изображался не тире и точками, а обычными буквами. Очень ответственная была работа. Мне, четырнадцатилетней девчушке, приходилось трудиться по шестнадцать часов в сутки без выходных. Зато и хлебушка уже не по триста граммов в день получала, как прежде, а по пятьсот и еще зарплату.

Но меня одолевало желание учиться. Решила поступать в нефтя- ной техникум. Но бывшие мои учителя звали обратно в школу. Я вер- нулась, проучившись в техникуме всего месяц.

Телеграф и техникум потеряли меня, и передали дело в прокура- туру. За уход с оборонного предприятия грозил трибунал. Пришлось вернуться на телеграф. Руководство сделало для меня, как несовер- шеннолетней, некоторое послабление: предложили такой график ра- боты, который позволял учиться в школе. Итак, с шести до двенадца- ти часов я работала на телеграфе, с половины второго до половины девятого вечера – занятия в школе. После них выполняла домашние задания при свете керосиновой лампы. Электричества-то не было. А еще успевала активно участвовать в общественных делах.

Директор школы А.С. Шикунова, заметив мои организаторские спо- собности, добилась через райком комсомола (к тому времени я была уже комсомолкой) перевода с телеграфа в школу старшей пионерво- жатой. Так я училась и работала. Хоть было сложно, но справлялась, потому что работа с пионерами и комсомольцами захватывала меня. Мы с ребятами шефствовали над госпиталями, помогали одиноким обездоленным пожилым людям, готовили посылки для фронта, про- водили встречи с фронтовиками. Кроме того, по графику райкома комсомола работали на предприятиях. На паровозоремонтном заводе имени Шпагина выгружали из вагонов детали для ремонта паровозов. В грузовом порту занимались разгрузкой барж. На Перми-I, когда при- бывал поезд с ранеными, переносили их на носилках в эвакогоспи- таль, который находился в здании вокзала.

Школа отапливалась дровами. Когда дрова заканчивались, мы шли на берег Камы, вырубали вмерзшие в лед бревна и, вбив в них предварительно большой гвоздь, цепляли веревку и тащили в гору че- рез железную дорогу по улицам Осинской, Орджоникидзе и дальше к школе. Это напоминало картину Репина «Бурлаки на Волге». Все тяжелые работы учителя и ученики выполняли вместе. Жизнь была очень нелёгкой, но мы все надеялись на Победу. И она пришла!

В школе я проработала до декабря 1946 года, хотя уже с сентября стала студенткой исторического факультета Пермского педагогичес- кого института. После окончания института работала учителем и за- вучем в школах до самого выхода на пенсию. Кроме того, постоянно занималась общественной работой: возглавляла районный комитет профсоюза учителей, совет ветеранов педагогического труда.

Самый младший брат, Женя, не видевший детства, худенький, бо- лезненный, после седьмого класса пошел работать на завод. Затем окончил авиационный техникум. Служил в армии офицером в авиаци- онных войсках. После вновь работал на заводе и учился в институте. Позднее преподавал в школе, а потом на курсах.

Итак, мама свой долг перед папой выполнила – дала всем пятерым детям высшее образование, сделала нас настоящими людьми. Мы счита- ем её героиней. А ей и официально это звание присвоили, вручив медаль

«Мать-героиня» вместе с медалью «За доблестный труд в Великой Оте- чественной воне 1941-1945 гг.».

Где-то в 80-х годах минувшего века мама, наконец-то, рассказала нам о том, что папа в Чите не умер, а был расстрелян по чьему-то ложному доносу. Мама вспоминала, как она перенесла всё это, как хранила тайну от нас, чтобы не испортить нам жизнь. И тут же все детские воспоминания и картинки из жизни встали перед моими глазами так ярко, что захотелось зажмуриться, спрятаться, как маленькой, в подол маминой юбки, чтобы всего этого не было, вернуться в то время, ког- да папа был с нами. Но прошлого, увы, не вернуть. Я перечитывала характеристики папы, написанные при его жизни в разные годы, где го- ворится о нем, как о честном, добросовестном, порядочном человеке. И не понимала, кому было выгодно это преступление.

Однажды, незадолго до маминой смерти, мы, три сестры, сидели возле неё. Мамочка попросила достать сумочку, подаренную ей па- пой в Чите. Там, в платочке, завязанном узелком, хранились десять папиных записок из тюрьмы. О них мы до этого ничего не знали. Чи- таем, плача, одну за другой. В каждой – нежные слова для мамочки и всех нас. В каждой папа просил маму беречь себя и детей, говорил, что скоро будет дома и всё наладится. И вот последняя, десятая за- писка, та самая, с просьбой о чистом белье, из которой мама еще давным-давно поняла: расстрел! Её читать было особенно тяжело. Мама попросила, когда умрет, положить эти записочки ей в руку.

53 года она хранила их, как зеницу ока, и ушла в иной мир в 1984 году с любовью к папе.

Именно с этого времени старшая сестра Галина начала искать правду об отце. Она много раз писала в различные инстанции в Читу, пытаясь узнать хотя бы, где он похоронен. И только в 1990 году мы получили свидетельство о его смерти. Позднее нам прислали из Читы справку о реабилитации папы, мамочки и пятерых детей.

Тяжёлая участь постигала все семьи незаконно репрессирован- ных. Их родным и близким был нанесён такой моральный и матери- альный ущерб, который никогда не восполнить. Чем измерить сирот- ские слёзы, безрадостное детство и изувеченную молодость детей «врагов народа»? Ничем.

И всё же уничтожить народ организаторам преступных репрессий не удалось! Это доказано хотя бы на истории отдельно взятой нашей семьи. Она не просто выжила, несмотря на нечеловеческие мучения. Дело моих родителей – честный труд на благо общества – продолжили мы, их дети, а также наши дети и внуки. Они тоже получили образова- ние, приносят пользу обществу. И это уже победа, маленькая победа над авторами чудовищного террора!

Узнав, что в Перми действует общество, защищающее жертв политических репрессий, почувствовав потребность активно помо- гать тем, кто пережил ГУЛАГ, я пришла в Пермское областное (те- перь – краевое) отделение Международного общества «Мемориал», вступила в Ассоциацию жертв политических репрессий. И вскоре меня избрали председателем совета Дзержинского районного отделения «Мемориала».

В то время в нашем районном отделении насчитывалось пять- сот членов. Я знала каждого по имени-отчеству, знала, когда реп- рессирован, каковы условия его жизни, его беды и радости. Этим людям, по чьим судьбам прокатилось тяжелое колесо репрессий, особенно были нужны доброта и милосердие. Я старалась дать им это. Наш совет работал активно. Главной моей заботой было – по- мочь каждому незаконно репрессированному вернуть честное имя, добиться реабилитации. Было написано не меньше 130 писем от имени репрессированных в города России и СНГ с просьбой вы- слать необходимые документы. Я рада, что смогла помочь столь- ким людям.

А еще наш совет оказывал жертвам политических репрессий мате- риальную помощь, пусть совсем небольшую, но такую необходимую. Мы помогали людям получать направления в госпиталь и больницу, выделяли деньги на гостинцы для больных, на лекарства, на подарки к юбилеям.

Сдав полномочия председателя районно- го совета, я не расста- лась с «Мемориалом»: помогаю новому соста- ву совета разрешать ка- кие-то проблемы, что-то подсказываю. В общем, помогаю, как могу. Вот уже двадцать лет «Ме- мориал» – моя жизнь! Вместе с ним живу по законам  нравственности, законам совести.