Автор: Алексей Байков
07.02.2018
Недавно один знакомый написал для «Стории» неплохую статью про фильм «Смерть Сталина». На самом сайте после её публикации ещё было тихо, но вот в комментариях на Фейсбуке разразилось яростное бурление сами знаете чего. Про автора написали, что он предатель Родины, враг народа, и в войну, конечно же, воевал бы за Гитлера в рядах армии Власова — и это ещё самое мягкое из того, что там было.
А знаете, почему вот это всё? И откуда взялся наш опереточный неосталинизм с памятниками и оскорблёнными ветеранами ташкентского фронта? Да очень просто: его породила якобы занимавшаяся «десталинизацией» позднесоветская интеллигенция. Точнее, она извела уйму времени и гигатонны бумаги, рассказывая байки о том, как «половина страны сидела, а половина — охраняла», разводя бесконечные слёзы над родственниками репрессированных генералов и над невинноумученным Мандельштамом... Короче, писала о себе и для себя. Благодаря этому созданные ею сказки на рубеже девяностых и нулевых были с лёгкостью заменены на точно такие же, но с другим концом. Теперь в них говорилось про мудрого руководителя, «эффективного менеджера» и великого полководца, про отца народов, который заботился обо всех, а особенно — о русских (даже тост поднимал!), а если и пускал кровь — то только зарвавшимся партийным бюрократам и для пользы дела.
Впрочем, надо заметить что, поскольку наша интеллигенция вся, как из гоголевской «Шинели», вылезла из убогой советской гуманитарщины, — то по-другому и быть не могло. В СССР практически не развивались ставшие актуальными на Западе в послевоенный период социальная история, гендерная история, историческая антропология и многое другое. Узнать о том, как жил при Сталине самый обычный человек, «такой же, как вы и я», было просто неоткуда. А когда такие книги всё же начали писать, то их перестали читать. Во-первых, потому что издавались они тиражом в пару тысяч экземпляров, а во-вторых, потому что написаны были советским научным канцеляритом, об который даже подготовленный человек может сломать глаза всего за двадцать страниц. Именно поэтому все знают какого-нибудь Игоря Пыхалова, Прудникова и Мартиросяна, но никогда не читали к примеру «За фасадом сталинского изобилия» Елены Осокиной или «Сталинский НеоНЭП» Вадима Роговина. Даже написанная популярным языком книжка «Стальной век. Социальная история советского общества» доктора наук и известного анархиста Вадима Дамье, и та осталась неизвестной. К сожалению массовому читателю ничего не говорит такая фамилия, как Хлевнюк, — а это на сегодня ведущий специалист по истории сталинизма. Зачем? Ведь куда интереснее поглощать псевдоисторическую жвачку с книгами про попаданцев вприкуску.
В общем, придётся самому сесть и всё рассказать.
«Я обычный парень, не лишён простоты, я такой же, как он, такой же, как ты»
Если вы — обычный человек и живёте при Сталине, то, скорее всего, вы живёте очень плохо. Нет, не так — ОЧЕНЬ плохо. Зарплата большинства наёмных работников «гуляла» в диапазоне от 90 до 300 рублей в месяц. Уборщицы и «обслуга» получали от 80 до 100 рублей, рабочие (по квалификации) — 110–300 рублей, мелкие служащие — 110–180 рублей, врачи — 400 рублей, бюрократы и технический персонал среднего звена — от 300 до 800 рублей, младший комсостав РККА и флота — от 350 до 600 рублей, старший — от 700 до 1000 рублей (командующий военным округом, по состоянию на 1935 год). Но зарплаты — ничто в отрыве от цен, поэтому назовём и их: килограмм хлеба стоил 1,2 рубля, килограмм мяса — от 5 до 9 рублей, метр драповой ткани — 100 рублей, снять комнату в Москве стоило 20 рублей, мужские ботинки — 290 рублей, женские туфли — 280 рублей, пальто — 350 рублей, мужской костюм — 800 рублей. Не густо, правда?
И пенсия вам, скорее всего, не светит, а если и светит — то копеечная. Обеспечение по старости вводилось для отдельных категорий населения, все остальные могли рассчитывать только на себя. Рабочих и служащих в этот список включили в 1937 году, а уборщиц и домработниц — нет. Про колхозников давайте тихо промолчим. Пенсии для всех были введены только в середине шестидесятых годов.
Но вернёмся к зарплате. Вышеназванные цифры вовсе не соответствуют тому что реально могло оказаться у вас в кошельке после месяца изнурительного труда. В сталинские времена советский человек, как волк флажками, был обложен принудительными платежами в пользу государства: комсомольские, партийные и профсоюзные взносы, подоходный налог и займы, бесконечные займы, на которые подписывали в «добровольном» порядке: государственный, оборонный, а ещё было «самообложение» в пользу различных организаций типа Осоавиахима, «культурный сбор» и так далее. Кстати, перед войной была введена плата за обучение в старших классах школы и в высших учебных заведениях. Кстати, после войны её так и не отменили.
Под конец — цитатка:
«Мы рабочие всех фабрик и заводов и крестьяне-колхозники — трудящиеся всего СССР, обижаемся на всех вас за такую сделанную дороговизну... Получая такую низкую мизерную ставку зарплаты по ставкам профсоюзов по их профсеткам, поясам 90, 100, 120. 130, 140, 150, 160, 180, 200 — это уже максимум, т. е. самое большое жалованье в месяц... а не по сдельным рабочим расчетам и не по соглашениям с нами трудящимся... зато мы такие трудящиеся с мизерными зарплатами ходим около магазинов продуктовых и промтоварных, гастрономов-универмагов, да облизываемся... а ничего не покупаем, так как мизерные заработки все проешь, и никогда себе ничего из одежи и обуви не купишь… так как не на что покупать-то...»
(Из анонимного письма земляков М. И. Калинину от 17 июля 1937 года)
Или вот такая мелкая деталь: от Великой Отечественной войны сохранилась масса фотографий, но абсолютное большинство из них было снято немцами. Потому что в предвоенной Германии фотоаппарат могла позволить себе каждая вторая семья, в то время как с советской стороны камеры были только у фронтовых корреспондентов. Ну а знатоки биографий пионеров-героев наверняка в курсе, что единственная существующая фотография Лёни Голикова была сделана уже во время войны, а для его растиражированного портрета позировала сестра. У семьи новгородских колхозников не было денег не то что на фотоаппарат, а даже на то, чтобы съездить в город и отсняться в фотоателье.
Житие мое?
Про жилищные условия в сталинские времена исчерпывающе написал Высоцкий буквально в две строки: «Все жили вровень, скромно так, система коридорная // На тридцать восемь комнаток всего одна уборная». И это считалось для Москвы, ну, средненьким таким вариантом вроде нынешней съёмной «однушки» где-нибудь на ВДНХ. Альтернатива — барак. Нет, не в лагере, а в городе, по ссылке можете посмотреть, как это выглядело. Квартира в гранитной «сталинке» где-нибудь в новом районе на Юго-Западе — нет, это не для вас, это для товарища директора, товарища секретаря или в лучшем случае для «знатного» стахановца, на рекорды которого вы вкалывали всем заводом. Или ещё вариант — подвалы, чердаки и прочие нежилые помещения.
Кстати, ещё в двадцатых архитекторы рисовали (и даже воплощали) проекты, позволявшие наделить большинство трудящихся в крупных городах жильём, стандарты которого примерно соответствовали сегодняшним лофтам: двухэтажные квартиры общим объёмом до семидесяти кубометров (гуглим «Дома-коммуны», «Дом Наркомфина» и так далее). Но в 1930 году все их усилия были названы «крайне необоснованными, полуфантастическими, а потому чрезвычайно вредными», после чего хорошие дома стали строить только для начальства, а на долю остальных достались коммуналки, подвалы и бараки.
«А что там у них?»
Ну а теперь самое время заглянуть в тарелки к «верхней трети». Уровень социального расслоения в сталинском СССР был, конечно же, не таким как сегодня, но очень близко — за вычетом суперолигархов уровня Усманова и Сечина.
В первую очередь стоит наведаться в гости к Самому. Все прекрасные истории про «стоптанные сапоги, шинель и трубку» давайте оставим баснописцам, усердно тиражирующим миф, созданный французским писателем-коммунистом Анри Барбюсом, а предоставим слово дочери вождя — Светлане:
«Он не знал ни счета современным деньгам, ни вообще сколько что стоит... Вся его зарплата ежемесячно складывалась в пакетах у него на столе... Денег он сам не тратил, их некуда и не на что было ему тратить. Весь его быт, дачи, дома, прислуга, питание, одежда, — все это оплачивалось государством, для чего существовало специальное управление где-то в системе МГБ, а там — своя бухгалтерия, и неизвестно сколько они тратили...»
Ещё большей «личной скромностью в быту» отличались члены «ближнего круга» , Политбюро и ЦК, а также чиновники уровня заместителя наркома:
«У двери нас встретил швейцар в ливрее, дальше — горничная. Нас провели в гостиную, сказали: „Хозяин сейчас выйдет”… За обедом за спиной крутились лакеи. Я сидела, как каменная, молчала, потом не выдержала: „Что же это ты, красавец, творишь?” — „А что? Каганович считает, что мы, руководители, ни в чём не должны нуждаться”.— „Да как ты можешь?! Ведь ты член партии с 1912 года, был скромным человеком. Что с тобой, Володя, стало?” — „Брось ты всю эту муть, идущую от Чернышевского…”».
(Из воспоминаний старой большевички З. Н. Немцовой, опубликованных в «Огоньке», цитируется по В. Роговин «Сталинский НеоНЭП...»)
Председатели палат Верховного Совета получали по 25000 рублей в месяц, а депутаты — только по тыщонке, директора предприятий — 2000 рублей в месяц, высший инженерный персонал — от 1500 рублей. Но, как правильно заметили в статье про «Смерть Сталина», слаще всего жилось гуманитарной интеллигенции всех сортов и мастей. Старожил театра Вахтангова Юрий Елагин в своих мемуарах писал что в тридцатых актёр второго ряда получал 500–600 рублей, первого — от 1200 рублей. Заработки «прим» Большого уходили в заоблачные высоты, а начинались от 5000 рублей при норме выступлений всего в три спектакля в месяц. Руководители популярных джазовых оркестров — Утёсов, Цфасман и прочие — зарабатывали от 20000 рублей и более.
Но всё это было сущей мелочью по сравнению с гонорарами и авторскими отчислениями советских писателей. «Красный граф» Алексей Толстой был скромным советским рублёвым миллионером, а его жена носила бриллиантовую брошь, изготовленную по заказу Людовика XIV. Только по официальным данным топ-14 советских писателей зарабатывали свыше 10 000 рублей в месяц, находясь при этом на таком же гособеспечении, как высшая номенклатура. Все их квартиры, автомобили и дачи точно так же оплачивались государством, но если у партийного чиновника это хозяйство, как правило, отбирали после выхода в отставку, то советский писатель получал своё «Переделкино» в полную частную собственность.
Самое главное, что сталинское «новое дворянство» даже не пыталось стесняться своих привилегий. В этом отношении показательна сценка, которую увидел в молодости украинский писатель В. Сосюра (дело было во время жуткого голода 1933 года):
«Мы, полуголодные, стоим у окна писательской столовой... а жена одного известного писателя... стоит над нами на лестнице и с издевательским высокомерием говорит нам:
— А мы этими объедками кормим наших щенков».
Добавить нечего.
Ужас и моральный террор
Основным состоянием сознания обычного человека сталинской эпохи был постоянный стресс. Тут даже не скажешь что угнетало больше: страх перед репрессиями или галопирующий ритм труда на износ. Производственные планы постоянно увеличивались, но при этом «пятилетку» надо было выполнить в четыре, а лучше в три года. Хорошим тоном считалось также прийти и поработать в свой единственный выходной — разумеется, на «добровольной», то есть неоплачиваемой основе. Чтобы не обвинили в скрытых симпатиях к Гитлеру и Власову, сразу скажем, что такое практиковалось не накануне войны, а уже в годы первых пятилеток. Большинство нынешних любителей Сталина, давно приросших мягкими задами к офисным креслам, после полугода труда в таком режиме пришлось бы сдать в психушку.
Кстати, уволиться по собственному желанию и найти работу с лучшими условиями труда было крайне затруднительно. «Летунов» начали гнобить ещё с конца двадцатых годов, а с 1938 принялись бороться с прогульщиками и опоздавшими на работу. Заодно сократили обеденный перерыв с сорока пяти до двадцати пяти минут. Тогда ещё прогульщиков увольняли с «волчьей» записью в трудовой, а с 1940 года, по знаменитому указу Верховного Совета от 10 августа, начали сажать. Кстати, «прогулом» считалось опоздание на работу более чем на двадцать минут. Ребёнок заболел или трамвай сломался? А не волнует.
Ну и про репрессии стоит сказать под конец, хоть это тема потянет и на отдельную статью. Вместо того чтобы козырять данными и цитатами, тут стоит привести кусок собственных семейных воспоминаний. Уже послевоенное, то есть уже не такое страшное время, и всё же, когда родители начинали обсуждать хоть что-либо, помимо книг или оперы, что имело отношение к жизни за окном, — то запирались на кухне, а ребёнка выставляли за дверь. Не потому что были матёрыми предателями Родины, а потому что мальчик мог что-то неправильно понять и в искажённом виде сболтнуть кому-нибудь в школе. И этого было достаточно для того, чтобы целая семья просто перестала существовать. Отца ожидал бы лагерь лет на восемь, мать уехала бы в те же края, как «член семьи врага народа», а мальчика сдали бы в спецдетдом для «детей врагов народа», где атмосфера была соответствующая.
Тем мальчиком был отец автора, родившийся на свет в 1941 году. И вот так, за закрытой дверью, выросло целое поколение. А нынешнее уже понемногу переживает аналогичный опыт, получая штрафы и сроки за репост «экстремистской» картинки в социальных сетях. Так что у нас по многим параметрам уже почти «как при Сталине», любители исторической реконструкции могут порадоваться.
Вот только остальным как-то не очень.
Фотография: Imperial War Museum / Public domain / Wikimedia Commons
Фотография: 100.iz.ru
Фотография: Public domain / Wikimedia Commons
Кадр: “Смерть Сталина”, реж. Армандо Ианнуччи, 2017 / Volgafilm
Фотография: Музей политической истории России / Public domain / Wikimedia Commons
Поделиться: