Исторический раздел:

О советской политике режимности (несвободы) и об архипелаге ГУЛАГ и спецпоселениях как их кульминации*


Павел Полян (Фрайбург – Москва)

Многочисленные и все более широкие ограничения мобильности населения в виде всякого рода «режимных зон» явились следствием и инструментом ужесточения после 1929 г. системы социального контроля и репрессий, заложенной уже в первые годы советской власти. Территориальная мобильность и социальные права приводились в соответствие с социальным статусом, а он, в свою очередь определялся режимом, установленным для каждой социальной, этнической и территориальной группы населения. На низшем этаже этой новой социальной иерархии находились все более и более многочисленные контингенты заключенных ГУЛАГа. Без этого «второго крепостного права» было бы невозможно создать военно-промышленный комплекс – ядро обслуживающей его нужды закрытой квазиавтаркической экономики, новую территориальную структуру хозяйства, соответствующую геополитическим целям советского государства. Противостояние СССР как «осажденной крепости» всему остальному миру и территориальная экспансия требовали усиления военного присутствия в широкой зоне по всему периметру границ, развития коммуникаций, освоения труднодоступных районов и создания там очагов производства и военных баз.

География ГУЛАГа и спецпоселений и сегодня во многом определяет территориальную структуру хозяйства страны. Система мест заключения лежала в основе ограничений территориальной мобильности советских граждан, а затем после того, как «железный занавес» был несколько приоткрыт, и иностранцев.

Размещение объектов ГУЛАГа было продиктовано задачами, во-первых, мобилизации экономических ресурсов и человеческого потенциала для сокращения технологического отставания от передовых стран и строительства конкурентоспособных предприятий военнопромышленного комплекса; во-вторых, освоения необходимых для этого природных ресурсов и новых территорий для наращивания выпуска металлов и других материалов; в-третьих, создания военной и иной инфраструктуры и устройства территории вдоль внешних рубежей СССР.

Наконец, ГУЛАГ играл ведущую роль на «великих стройках», которые было невозможно осуществить без массового применения бесправной и потому почти бесплатной (чаще всего малоквалифицированной) рабочей силы. Поэтому, кстати, ярко выраженный гигантизм постоянно воспроизводился в советской хозяйственной деятельности. Именно масштабные стройки отвечали духу централизованной иерархической системы планирования и управления, а также служили идеологическим задачам – доказательству преимуществ социалистической системы.

Система ГУЛАГа должна была обеспечить контролируемую территориальную мобильность рабочей силы в соответствии с географией «великих строек» и меняющимися экономическими задачами государства. «Человеческий материал» для их решения в обилии поставлялся в ходе репрессий – коллективизации и кулацкой ссылки, зачисток других «классово чуждых элементов» и территорий вдоль границ, Большого Террора 1937–1938 гг., аннексии и советизации территорий в 1939–1940 гг., депортации этнических и культурных групп и т.д. Вся страна служила своего рода «человеческим карьером», откуда добывалась «человеческая руда» – принудительно используемая рабочая сила, а репрессии были циничным методом их добычи «открытым способом» и массовой дешевой транспортировки. Тем самым репрессии играли еще и роль механизма для конструирования нового экономического и социального пространства страны, основанного на ложной, но тем не менее твердой уверенности в том, что принудительный труд, если его грамотно применять, может быть более эффективным, нежели труд свободный.

При этом между различными типами репрессий существовало определенное, в том числе и территориальное, «разделение труда». Так, «Архипелаг ГУЛАГ» зиждился на легитимизированной через квазисудебные решения абсолютной бесправности «зэка» и был в значительной мере специализирован на освоении природных ресурсов районов с экстремальными природными условиями (как, например, угледобыча в Печорском бассейне, лесодобыча и лесосплав на Крайнем Севере 2, добыча золота на Колыме или платины в районе Норильска и т.д.). Он же обеспечивал  физическим трудом и промышленное строительство (ВИШЕРЛАГ тут де-факто пионер), а если надо, то и проектирование и частично эксплуатацию («шарашки») сверхсекретных объектов (военных баз, урановых рудников, закрытых городов и т.д.) 3.

Жертвы депортационной политики (спецпоселенцы и аналогичные им группы) выбирались иначе – на контингентно-административной репрессивной основе, формально допускавшей минимум общих для них прав (сохранение институтов семьи, соседства, а отчасти и профессиональной преемственности) 4. Реализация этих прав была бы невозможна в климатически экстремальных условиях. В соответствии с этим ареалами вселения депортированных служили относительно обжитые территории Европейского Севера, Урала, Западной Сибири, Казахстана и Средней Азии, за исключением разве что наиболее урбанизированных и приграничных районов, где спецпереселенцам запрещалось жить.

Центрами территорий их вселения служили, как правило, небольшие поселки, в которых размещались комендатуры. Поэтому расселение депортированных в начальной своей фазе было, как правило, мелкоселенным, а по своей хозяйственной функции в основном аграрным или лесохозяйственным, что хотя и дублировало аналогичную «ГУЛАГовскую отрасль», но, как правило, не означало перекрытия с лесными зонами лагерных островов ГУЛАГа.

Еще один специфический и географически самостоятельный элемент «межрепрессионного разделения труда» составляли плановые трудовые мигранты, де-юре не репрессированные, а завербованные по линии планово-добровольного переселения. Ареалами их вселения вполне могли быть и трудодефицитные регионы с относительно благоприятными природными и социальными условиями (например, юг Дальнего Востока, Поволжье, Северный Кавказ или даже отдельные районы Украины или Крыма после коллективизации, голода или массовых депортаций). Однако методы этого добровольного переселения и условия, в которые попадали мигранты, зачастую носили такой характер, что фактически ничем не отличались от «мягких» репрессий типа административной ссылки или высылки 5.

В правовом отношении указанным группам принудительно мобилизованных рабочих соответствовали разные административные режимы, отличавшиеся по степени личной свободы и ограничения мобильности (или, иначе, по степени «прикрепленности» человека к месту отбывания им репрессии). Регламент ГУЛАГа сравним с рабовладельческим укладом, спецпоселения – с феодально-крепостническим, а добровольноплановые трудовые миграции представляли собой столыпинскую реформу, вывернутую наизнанку. Если Столыпин взял курс на экономическое освобождение вчерашних крепостных, хотя и обретших личную свободу, но не способных вырваться за черту своей общинной оседлости, то статус трудовых мигрантов по оргнабору имел отчетливую тенденцию к их закрепощению и помещению в ту или иную устанавливаемую государством «черту новой оседлости». Их номинальная свобода передвижения ограничивалась и режимом прописки, и условиями заключенных с государством договоров, нацеленных на максимально жесткое закрепление рабочей силы за предприятиями. Статус трудовых мигрантов по оргнабору заметно ужесточился в конце 1930-х гг. и особенно сильно – в годы войны. Это отражалось и в документальном оформлении кабалы: фактическое отсутствие личных документов на зоне (в ГУЛАГе), наличие индивидуальных справок и комендантский режим у спецпоселенцев (и, отчасти, и у ссыльных) и частичная паспортизация (в начале 1930-х гг.) у плановых переселенцев из числа горожан.

В экономическом плане трудовые мигранты в принципе могли работать в любой сфере, вплоть до обрабатывающей промышленности и образования, и, соответственно, оседать даже в крупных городах, тогда как экономическим профилем ГУЛАГа были добывающая промышленность и строительство, а спецпоселенцев – сельское и лесное хозяйство. Из них только ГУЛАГ был зоной, при необходимости «свободной» от действия экономических законов, описанных в свое время К. Марксом и его последователями. Только ГУЛАГ в порядке рецидива и даже пароксизма рабовладельчества допускал постановку, а в отдельных случаях, не считаясь с рентабельностью или даже человеческими жертвами, и «решение» задач, практически нерешаемых в иных общественных условиях (например, строительство железной дороги Воркута – Дудинка, заслуженно прозванной потом «мертвой дорогой»).

После войны, когда демографический потенциал страны основательно оскудел, указанное «разделение труда» начало постепенно размываться, особенно после смерти Сталина. Новые хозяйственные задачи требовали иной раз объединения усилий как репрессированных, так и нерепрессированных. Крупные проекты стали уже непосильны ни для одной из категорий в отдельности. Классический пример – освоение целины. Трудовые ресурсы этого проекта представляли собой комбинацию остаточных элементов всех упомянутых «архипелагов» в сочетании с системой так называемого «комсомольского призыва» – своего рода инновации в области принудительной мобилизации труда, по-прежнему стремящейся иметь видимость добровольной.

Роль репрессий и, в частности, ГУЛАГа, и спецпоселений в формировании современного расположения промышленности невозможно переоценить. Острова «архипелага ГУЛАГ» – основа новых военных баз, «закрытых городов» и других объектов, составивших новый каркас территории страны.

ГУЛАГ был одним из важнейших средств ограничения мобильности граждан: максимальная единовременная численность заключенных достигала более 2600 тыс. человек. Изолируя в лагерях такое количество людей, преимущественно городских жителей, верховная власть запрещала им возвращаться в свои дома даже в случае освобождения. При этом сельские жители, как известно, были лишены паспортов, и их переезд в города был сопряжен с преодолением сложных административных препятствий. Жизнь в городе, тем более крупном или столичном, снабжавшемся по льготным нормам, предоставлявшем широкие возможности трудоустройства и более комфортные условия жизни, рассматривалась как значительная привилегия. Люди, прошедшие через лагеря, не имели на них права. Была создана и постоянно развивалась целая система ограничений – режимы, известные как «минус пять» (запрет на проживание в пяти самых крупных городах), «минус десять» и т.д. Были установлены категории регионов, зон, городов, закрытых для освобожденных из лагерей и других «лишенцев» в зависимости от «стратегической» значимости местности и статьи, по которой были осуждены узники. К началу 1953 г. ограничения на место жительства охватывали 340 городов, местностей, железнодорожных станций, а также пограничную зону вдоль всей границы страны, ширина которой варьировала от 15 до 500 км.

Коренным образом перекроить карту страны, строя на голом месте новые промышленные центры, не смогли ни ГУЛАГ, ни паспортный режим, ни спецпоселения.

Институциональная инфраструктура миграций в России имеет свою историческую традицию. До конца XIX века вопросами вяло текущего переселения занималось Министерство государственных имуществ: выразительная деталь, подчеркивающая специфическое отношение Российского государства к своему населению именно как к «имуществу». По мере обретения населением России личной свободы и индивидуального лица миграционные компетенции все больше сосредотачивались у МВД, какие бы ипостаси – ОГПУ, НКВД и др. – оно впоследствии ни принимало. Так, первый в России миграционный орган – Переселенческое управление – впервые было основано 2/14 декабря 1896 г. при МВД. При этом международные миграции осуществлялись МВД в кооперации с МИД, а внутренние в кооперации с органами юстиции 6 или аграрного профиля – в зависимости от степени принудительности миграции. То же Переселенческое управление было изъято в мае 1905 г. из подчинения МВД и передано в ведение Главного управления землеустройства Министерства земледелия. Главное Переселенческое управление СССР длительное время (с 1924 по 1936 гг.) находилось в ведении Минсельхоза СССР. В советское время впервые наметился тренд к выделению миграционных органов из структур МВД и их превращению в самостоятельные структуры при правительстве.

Но, разумеется, все то, что было связано с вопросами насильственного переселения, из рук репрессивных органов МВД, как правило, не утекало. В этой связи немалый интерес представляет организационная структура депортационного дела в СССР. При всем принципиальном отличии между советскими депортированными (как административновысланными спецпоселенцами) и советскими заключенными (как осужденными НКВД или судами) существенно помнить, что сугубо организационно и за то, и за другое отвечали органы ОГПУ–НКВД–МВД. Большую часть периода депортаций Отдел спецпоселений или аналогичные ему органы входили непосредственно в ГУЛАГ как его составная часть. В самом начале 1930-х гг., во время кулацкой ссылки, в составе ОГПУ существовал самостоятельный Отдел по спецпереселенцам, со своими отделениями и инспекциями на местах.

Заметим,  что  и  третья  составная  часть  внутренних  миграций  – добровольно-принудительные «плановые переселения» – некоторое время тоже входила в состав компетенций НКВД. Переселенческий отдел НКВД был образован 22 июля 1936 года на базе Всесоюзного Переселенческого комитета при СНК 7. 9 августа 1939 года отдел был вновь выведен из штата НКВД и передан в ведение Переселенческого управления при СНК. Интересно, что на время его существования в составе НКВД пришлась первая тотальная этническая депортация – выселение корейцев.

Институционализация миграций, в том числе и принудительных, неотрывна от ее документального наполнения. Жанровый репертуар документации по принудительным миграциям велик и неупорядочен. Анализ одного только сборника документов «Сталинские депортации» 8 выявил около двух десятков таких жанрово-типологических обозначений: законы, постановления, указы, распоряжения, решения, директивы, приказы, циркуляры, планы, указания, циркуляры, инструкции, сводки, письма, телеграммы, шифрограммы обращения, докладные и служебные записки, разъяснения, запросы, справки, спецсообщения и сообщения, донесения, рапорты, отчеты, представления к награждению, памятки, просьбы и т.п. Вся эта пестрая жанрово-типологическая совокупность, безусловно, заслуживает своего анализа и упорядочения.

Такие типы документации, как законы, постановления, указы, распоряжения, издавались высшими органами власти. Издающими органами при этом выступали СНК, ГКО (во время войны), ПВС. Но нередко инициирующими и решающими бывали не советские, а партийные документы – решения политбюро и его комиссий (именно им «обязаны» кулаки и поляки в 1930 г.). Но руку прикладывали не только центральные, но и региональные парторганы (в частности, тотальная депортация корейцев была инициирована директивой крайкома).

Нередко практиковались и совместные постановления исполнительной власти и партийных органов, в частности, постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О переселении немцев из Республики Немцев Поволжья, Саратовской и Сталинградской областей» от 26 августа 1941 г. Указы ПВС СССР как бы завершали необходимую бюрократическую работу –

«оформляли» все как надо и легитимизировали любое беззаконие. Случай оформления депортаций (точнее, ее итогов) в виде законов единичен: это Закон РСФСР «Об упразднении Чечено-Ингушской АССР и о преобразовании Крымской АССР в Крымскую область» от 25 июня 1946 г.

Всю исполнительскую, – но нередко, впрочем, и инициирующую – работу по депортациям осуществляли органы НКВД, так что преобладание именно их документооборота в большинстве публикаций первичных материалов по депортациям более чем понятно.

Принципиальные решения о депортациях (в особенности о депортационных кампаниях) всегда принимались в Москве, на центральном уровне, откуда транслировались в регионы и ниже. В 1920-е и 1930-е гг. изредка встречались депортации, санкционированные республиканскими органами (в частности, УССР), но пика своей децентрализации депортационное дело достигало в годы ВОВ, когда право вынесения решения о тех или иных депортациях было делегировано фронтовым армейским органам: в качестве примера укажем на Постановление Военного Совета Ленинградского фронта №00714a от 20 марта 1942 г. об обязательной эвакуации финского и немецкого населения из пригородных районов области и города Ленинграда.

Следует заметить, что массовые переселения депортационного типа занимают промежуточное положение между насильственными перемещениями в пространстве ГУЛАГа миллионов осужденных советских граждан и так называемым плановым, или организованным, или сельскохозяйственным, переселением, призванным выправить внутреннюю диспропорцию трудовых и земельных ресурсов, сложившуюся в пределах России и СССР (отчасти исторически, отчасти в результате перегибов национальной и экономической политики). Формально это последнее переселение велось на «добровольной основе», в действительности же — в условиях тоталитарного режима — все было совершенно иначе: недаром к реализации этой политики были привлечены не только органы внутренних дел, но и система военкоматов, а вся документация по этому вопросу велась в режиме секретности.

Методы «добровольной» вербовки, особенно в 1930-е гг., не оставляют и тени сомнений в принудительном и неэффективном характере этих переселений. Так, в «Докладе об итогах переселения красноармейских хозяйств на Северо-Кавказский край» за 10.12.1933 читаем: «Отдельные воинские части, в погоне за выполнением «контрольных цифр», — при вербовках допускали по существу насильственные методы вербовок, в приказном порядке. У части коммунистов отбирались партбилеты за отказ от выезда на Кубань; исключали из партии. В эшелоне №170 у переселенца отобрана подписка о невыезде его с Кубани; отдельных красноармейцев снимали с постов, приказывали грузиться в эшелоны и выезжать» 9.

Вместе с тем закономерно возникает вопрос о соотношении типологических, организационных и, в особенности, географических черт между системами планово-добровольного, депортационного и тюремно-лагерного («Архипелаг ГУЛАГ») переселения и т.д. Депортационная политика тесно связана с общей политикой принудительного труда в СССР и может быть понята только в единстве с практикой принудительного трудоиспользования осужденных в ГУЛАГе и планово-добровольного переселения.

В частности, провал планового переселения в 1920-е гг. в сочетании с валютоприносящим экспортом древесины во многом предопределили принудительные формы и методы переселения и трудоиспользования, на которые государство перешло в 1930-е гг. как по линии заключенных (исправительно-трудовая система ГУЛАГа), так и по линии депортированных (спецпереселенцев, административно-высланных и т.д.). При этом считалось, что принудительный труд мог быть более эффективным, чем свободный. Между планово-добровольным, депортационным и тюремно-лагерным типами переселений отмечалось не всегда четкое, но все же ощутимое макрогеографическое разделение труда: так, плановое переселение «отвечало» за переселение в трудодефицитные регионы с относительно благоприятными природными и социальными условиями (например, на Северный Кавказ или в отдельные районы юга Дальнего Востока), тогда как «Архипелаг ГУЛАГ» специализировался на освоении районов с экстремальными природными условиями (как, например, на Колыме) или же обеспечивал физическим трудом сверхсекретные объекты (урановые рудники, закрытые города и т.д.).

Что же касается системы спецпоселков и комендатур для депортированных, то она занимала промежуточное положение между ними, в результате чего основными ареалами вселения депортированных были Европейский Север, Урал, Западная Сибирь, Казахстан и Средняя Азия, за исключением самых обжитых или приграничных районов.

Политэкономия большевизма зиждилась на ложной, но твердой уверенности в том, что принудительный труд, если его грамотно применять, может быть более эффективным, нежели труд свободный. Поэтому репрессии разных видов должны были не только обильно поставлять «человеческий материал», но и обеспечить контролируемую территориальную мобильность рабочей силы в соответствии с географией «великих строек» и меняющимися экономическими задачами государства. Вся страна служила своего рода «человеческим карьером», откуда добывалась принудительно используемая рабочая сила, а репрессии были циничным методом их добычи и транспортировки.

При этом между различными типами репрессий существовало определенное, в том числе и территориальное, «разделение труда». Так, «Архипелаг ГУЛАГ» зиждился на легитимизированной через квазисудебные решения абсолютной бесправности «зэка» и был в значительной мере специализирован на освоении районов с экстремальными природными условиями (как, например, угледобыча в Печорском бассейне, лесодобыча и лесосплав на Крайнем Севере 10, добыча золота на Колыме или платины в районе Норильска и т.д.). Он же обеспечивал физическим трудом строительство, а если надо, то и проектирование и частично эксплуатацию («шарашки») сверхсекретных объектов (военных баз, урановых рудников, закрытых городов и т.д.).

Жертвы депортационной политики (спецпоселенцы и аналогичные им группы) выбирались иначе – на контингентно-административной репрессивной основе, формально допускавшей минимум общих для них прав (сохранение институтов семьи, соседства, а отчасти и профессиональной преемственности). Реализация этих прав была бы невозможна в климатически экстремальных условиях. В соответствии с этим ареалами вселения депортированных служили относительно обжитые территории Европейского Севера, Урала, Западной Сибири, Казахстана и Средней Азии, за исключением разве что наиболее урбанизированных и приграничных режимных районов, где спецпереселенцам в силу их статуса запрещалось жить.

Центрами территорий их вселения служили, как правило, небольшие поселки, в которых размещались комендатуры. Поэтому расселение депортированных в начальной своей фазе было, как правило, мелкоселенным, а по своей хозяйственной функции в основном аграрным или лесохозяйственным, что хотя и дублировало аналогичную «ГУЛАГовскую отрасль», но, как правило, не означало перекрытия с лесными зонами лагерных островов ГУЛАГа.

Еще один специфический и географически самостоятельный элемент «межрепрессионного разделения труда» составляли плановые трудовые мигранты, де-юре не репрессированные, а завербованные по линии планово-добровольного переселения. Ареалами их вселения вполне могли быть и трудодефицитные регионы с относительно благоприятными природными и социальными условиями (например, юг Дальнего Востока, Поволжье, Северный Кавказ или даже отдельные районы Украины или Крыма после коллективизации, голода или массовых депортаций). Однако методы этого добровольного переселения и условия, в которые попадали мигранты, зачастую носили такой характер, что фактически ничем не отличались от «мягких» индивидуализированных репрессий типа административной ссылки или высылки 11.

В правовом отношении указанным группам принудительно мобилизованных рабочих соответствовали разные административные режимы, отличавшиеся по степени личной свободы и ограничения мобильности (или, иначе, по степени «прикрепленности» человека к месту отбывания им репрессии). Регламент ГУЛАГа сравним с рабовладельческим укладом, спецпоселения – с феодально-крепостническим, а добровольноплановые трудовые миграции представляли собой столыпинскую реформу, вывернутую наизнанку. Если Столыпин взял курс на экономическое освобождение вчерашних крепостных, хотя и обретших личную свободу, но не способных вырваться за черту своей общинной оседлости, то статус трудовых мигрантов по оргнабору имел отчетливую тенденцию к их закрепощению и помещению в ту или иную устанавливаемую государством «черту новой оседлости». Их номинальная свобода передвижения ограничивалась и режимом прописки, и условиями заключенных с государством договоров, нацеленных на максимально жесткое закрепление рабочей силы за предприятиями. Статус трудовых мигрантов по оргнабору заметно ужесточился в конце 1930-х гг. и особенно сильно – в годы войны. Это отражалось и в документальном оформлении кабалы: фактическое отсутствие личных документов на зоне (в ГУЛАГе), наличие индивидуальных справок и комендантский режим у спецпоселенцев (в некоторых случаях и у ссыльных) и частичная паспортизация (в начале 1930-х гг.) у плановых переселенцев из числа горожан.

В экономическом плане трудовые мигранты в принципе могли работать в любой сфере вплоть до обрабатывающей промышленности и образования и, соответственно, оседать даже в крупных городах, тогда как экономическим профилем ГУЛАГа были добывающая промышленность и строительство, а спецпоселенцев – сельское и лесное хозяйство. Из них только ГУЛАГ был зоной, при необходимости «свободной» от действия экономических законов, описанных в том числе и К. Марксом. Только ГУЛАГ в порядке рецидива рабовладельчества допускал постановку, а в отдельных случаях, не считаясь с рентабельностью или даже человеческими жертвами, «решение» задач, практически нерешаемых в иных общественных условиях (например, строительство железной дороги Воркута – Дудинка, заслуженно прозванной потом «мертвой дорогой»).

После войны, когда демографический потенциал страны основательно оскудел, указанное «разделение труда» начало постепенно размываться, особенно после смерти Сталина. Новые хозяйственные задачи требовали иной раз объединения усилий как репрессированных, так и нерепрессированных. Крупные проекты стали уже непосильны ни для одной из категорий в отдельности. Классический пример – освоение целины. Трудовые ресурсы этого проекта представляли собой комбинацию остаточных элементов всех упомянутых «архипелагов» в сочетании с системой так называемого «комсомольского призыва» – своего рода инновации в области принудительной мобилизации труда, по-прежнему стремящейся иметь видимость «добровольной».

Выше уже упоминались понятие режима (режимности) территорий и ссылка и высылка как «мягкие» формы индивидуальных репрессий. При этом под высылкой традиционно понимается насильственное выдворение из некоей местности, а под ссылкой, – наоборот, водворение в определенной предустановленной по суду местности на жительство 12. Они могли быть и бессрочными, но чаще всего приговор содержал в себе и указание срока.

Свобода передвижения высланного или ссыльного имела немало ограничителей, но ограничения вовсе не прекращались с истечением срока высылки и ссылки. Далее в ход вступали разнообразные «минусы» («минус 6», «минус 12» и т.д.), суммировавшие запреты и ограничения на дальнейшее проживание в отдельных местностях 13.

Однако, как это ни удивительно, вопросы миграционной режимности репрессированных категорий граждан относятся к числу наименее изученных в науке о репрессиях в СССР, а значительная часть соответствующей документации по необъяснимым причинам до сих пор не рассекречена.

________________________________________________________

*Доклад подготовлен в рамках проекта Фрайбургского университета «Миграции в сельcко-городском континууме России в 20-м веке: управление, приживаемость и стратегии преодоления» (Немецкого Исследовательского общества).

2  До известной степени роль леса в экспорте СССР в сталинское и отчасти в хрущевское время сопоставима с ролью углеводородов во время правления Брежнева и после него.

3  См.: Сталинские стройки ГУЛАГа. 1930–1953. / Сост. А.И. Кокурин, Ю.Н. Моруков. М.: МФД – Материк, 2005. Экономика ГУЛАГа. / Отв. ред. и сост. О.В. Хлевнюк.  История сталинского ГУЛАГа. В 7 т. Т. 3. М.: РОССПЭН, 2004.

4  Подробнее см.: Полян П.М. Не по своей воле. История и география принудительных миграций в СССР. / Послесловие А. Вишневского.– М.: О.Г.И. – Мемориал, 2001; Поболь Н.Л., Полян П.М. (Сост.) Сталинские депортации. 1928–1953. Документы./ Сер.: Россия XX век. М.: Материк – Фонд Демократия, 2005.

5  Подробнее см.: Полян П.М. Депортации и этничность // Поболь Н.Л., Полян П.М. (Сост.) Сталинские депортации. 1928–1953. Документы./ М., 2005. С.8–10. При этом речь идет не о десятках и не о сотнях тысячах человек, а о миллионах в каждом из перечисленных трех случаев.

6  Минюст составлял им конкуренцию исключительно по пенитенциарной системе.

7  В 1937–1938 гг. его возглавлял И.И. Плинер.

8  Сталинские депортации. 1928–1953. Документы / Сост.: Поболь Н.Л., Полян П.М. Сер.: Россия XX век. М.: Материк – Фонд Демократия, 2005. 904 с.

9  РГАЭ. Ф.5675. Оп. 1. Д. 43. Л. 49. Не менее выразительно и то, что по пути контакты с местным населением не допускались.

10  До известной степени роль леса в экспорте СССР в сталинское и отчасти в хрущевское время сопоставима с ролью углеводородов во время правления Брежнева и после него.

11 Подробнее см.: Полян П. Не по своей воле. История и география принудительных миграций в СССР. М., 2001; Колосов В.А., Полян П.М. Ограничение территориальной мобильности и конструирование пространства от сталинской эпохи до наших дней // Режимные люди в СССР / Отв. ред. Т.С. Кондратьева, А.К. Соколов М.: РОССПЭН, 2009. С. 25–48.

12  Таганцев Н. Ссылка и высылка как уголовное наказание //Журнал гражданского и уголовного права. – 1881. Т. 11. Кн. третья, Май – Июнь. – С. 117–134.

13  См., например: Нерлер П. «Слово и «Дело» Осипа Мандельштама. Книга доносов, допросов и обвинительных заключений. М., 2010. С.79–84.

Поделиться:

Рекомендуем:
22.11.2024 | Гулаг прямо здесь. Райта Ниедра (Шуста). Часть вторая: «Как машина едет, думаю, сейчас меня заберут»
21.11.2024 | Гулаг прямо здесь. Райта Ниедра (Шуста). Часть первая: «Нас старались ликвидировать»
19.11.2024 | Арнаутова (Шадрина) Е.А.: «Родного отца не стала отцом называть» | фильм #403 МОЙ ГУЛАГ
•Компас призывника
•Ширинкин А.В. Мы твои сыновья, Россия. Хроника политических репрессий и раскулачивания на территории Оханского района в 1918-1943гг.
•Ссылка крестьян на Урал в 1930-е годы
КНИГА ПАМЯТИ | Судьба инженера
КНИГА ПАМЯТИ | У нас даже фруктовые деревья вырубили
КНИГА ПАМЯТИ | Главная страница, О проекте
blog comments powered by Disqus