Политик второго разряда. Константин Сонин — о книге Никиты Петрова «Время Андропова»


Автор: Константин Сонин

Источник

05.04.2024

В сознании многих россиян, заставших позднесоветское время, фигура Юрия Андропова окружена зловещей аурой: могущественный председатель КГБ, пересев в кресло Генсека ЦК КПСС, принялся железной рукой наводить порядок. Многим до сих пор кажется, что только его скорая смерть уберегла поздний СССР от превращения во вторую Северную Корею. Книга историка Никиты Петрова «Время Андропова» развеивает эту легенду и изображает своего героя совершенно заурядным политиком и человеком. О том, почему это выдающаяся историческая биография, а также о том, какими вообще бывают сочинения этого жанра, специально для читателей и читательниц «Горького» написал Константин Сонин.

Настоящий материал (информация) произведен, распространен и (или) направлен иностранным агентом Сониным Константином Исааковичем либо касается деятельности иностранного агента Сонина Константина Исааковича.

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Никита Петров. Время Андропова. М.: РОССПЭН, 2023. Содержание

Современная история нашей страны — СССР, а потом России, — во-первых, недостаточно исследована, а во-вторых, до крайности политизирована. Даже если историк находит и предлагает читательнице новые материалы, разговор быстро переходит к вопросу о том, какой из хорошо устоявшихся нарративов эти материалы подтверждает. Тот же Андропов — персонаж большого количества книг и статей, в минимальной степени опирающихся на исторические факты, но предлагающих мощные интерпретации. Любой автор исторической монографии вынужден бороться с этой проблемой. Как заставить читательницу узнать из книги что-то новое?

Во-первых, автор «Времени Андропова», обращаясь к широкой аудитории, выбирает сухой, академичный стиль. Профессиональный историк не увидит в этом ничего страшного. Но современные стандарты исторической биографии задаются книгами Артура Шлезингера, Уильяма Манчестера, Роберта Конквеста, Симона Себага Монтефиоре, Энтони Бивора, Дорис Гудман, Рона Чернова — авторов, для которых изящность прозы, богатство вокабуляра, исторически аккуратная драматизация — норма. Четыре тома биографии президента Линдона Джонсона, написанные Робертом Каро на основе скрупулезной, длившейся десятилетиями, архивной и масштабной полевой работы, не уступают по чисто литературным качествам шедеврам современной художественной прозы на исторические темы — «Линкольну» Гора Видала, «Волчьему логову» Хилари Мантел или «Цивилизации» Лорана Бине. Книга Никиты Петрова не может быть поставлена на одну полку с произведениями современных мастеров русского исторического романа — Бориса Акунина* или Дмитрия Быкова*. Автор не пытается сделать книгу литературным произведением. Вполне осознанно, на мой взгляд.

Есть соблазн отнести это авторское решение на счет принципиально другого подхода в современной русской историографии — более академичного, менее ориентированного на прямую конкуренцию с жанром исторического романа. Даже Акунин, выдающийся прозаик и безупречный стилист, выбрал для своей «Истории России» довольно сухой, академичный стиль. Этот выбор понятен, но, чтобы его понять, нужно смотреть на текущий контекст, а не на историческую традицию.

Столетие назад примерами литературного мастерства в политической биографии на русском языке были жизнеописание Наполеона, написанное Евгением Тарле, и биография Сталина, написанная Львом Троцким. Потом традиция была утрачена, и даже лучшие образцы советской исторической прозы во второй половине ХХ века и близко к высокому литературному слогу не подходили. Отдельным примером стоит «Архипелаг ГУЛАГ» Александра Солженицына, определенное автором как fiction и в то же время являющееся масштабным историческим исследованием, которое читается на одном дыхании. В XXI веке, соревнуясь с Саймоном Себаг-Монтефиоре, Робертом Сервисом, Стивеном Коткином, авторами биографий Сталина, каждая из которых является выдающимся литературным произведением, успешную попытку предпринял Олег Хлевнюк, автор книги «Сталин. Опыт биографии». Никита Петров в это соревнование не вступает. Сухость, а временами и откровенная лапидарность текста призваны контрастировать с импрессионизмом любителей выдумывать Андропова, минимально опираясь на исторические документы. Собственно, отсюда это, наверное, и берется — Петрову нужно продемонстрировать контраст с историософским фастфудом, заполнившим полки столичных магазинов и библиотеки чиновников.

Во-вторых, в дополнение к лапидарности стиля, автор «Андропова» полностью полагается на своих читательниц в части знания исторического контекста. И снова — в отличие от лучших образцов политических биографий последнего времени. Тот же Каро использует Линдона Джонсона, одного конкретного американского политика, для того чтобы рассказать о политических институтах в США. Один том — о том, как проходили выборы в Сенат в 1948 году, в мельчайших подробностях; другой — о том, как работает Сенат, так же подробно; третий — об институте передачи власти от президента к вице-президенту. В книгах по русской истории такой прием демонстрирует принстонский историк Стивен Коткин. В первом томе биографии Сталина, вышедшей десять лет назад, он рассказывает историю Русской революции. Как Дюма использовал Анну Австрийскую и д’Артаньяна, чтобы изложить важные эпизоды из истории французской монархии XVII века, Коткин использует жизнь Сталина, ничем не выдающуюся до 1917 года, чтобы изобразить историю Русской революции. В биографии Андропова всё наоборот: Петров исходит из того, что его читательница хорошо знакома с историей СССР. Знакома с советским официальным вариантом, понимает, в каких местах официоз серьезно отклонялся от истины. Такой подход экономит место и позволяет не тратить время на спор с аудиторией по поводу исторического нарратива, но для человека, незнакомого с этой историей, чтение будет сложным.

Наконец, в-третьих, автор полностью отказывается от оценок деятельности упоминаемых политиков. Отчасти это издержки стиля — академический подход осложняет раздачу оценок.

Современный читатель, бывает, ждет от историка не интерпретаций событий и картины происходящего «в целом», а мелких подробностей. Такой читатель сводит работу историка к отысканию и публикации архивных материалов и данных, а работу интерпретатора и создателя цельного исторического полотна оставляет себе. Зачастую этот читатель открывает книгу, уже имея в голове представление об исторической фигуре и ее роли. Смысл чтения для него — в отыскании фактов, вписывающихся в эту картину. Мне, человеку из общественных наук — и считающему политическую историю наукой прежде всего общественной, а не гуманитарной, — такой подход кажется контрпродуктивным. Интерпретация обнаруженных свидетельств требует более глубокой профессиональной подготовки, чем само обнаружение. Но то, что работа в архивах или «в поле» требует профессиональных навыков и упорного труда, понятно всем, а то, что не меньше навыков и труда требуется, чтобы понять, что эти документы, слова и события означают, — понятно плохо.

С учетом этих трех ограничений «Время Андропова» — выдающаяся историческая биография, эпохальное достижение русской исторической школы. Например, Петров проделал скрупулезную работу по выяснению происхождения Андропова. Не знаю, так ли важно то, в какой семье, в каком вероисповедании, с какими ценностями и правилами рос будущий руководитель СССР, — я сам не уверен, что происхождение политического деятеля имеет какое-то существенное значение. Однако эти вопросы интересуют многих, и новая биография на них отвечает. Петров делает максимум того, что в принципе возможно сделать: он собирает и публикует все документы, в которых сам Андропов рассказывает о своем происхождении. В СССР, особенно в 1930-е, заполнение анкет было связано со смертельной опасностью — неудивительно, что, несмотря на расследования и наказания, люди постоянно искажали информацию, которую сообщали о себе. Информация, которую сообщал о себе в официальных анкетах молодой Андропов, очень противоречива. Становится понятно, почему одни комментаторы находили подтверждение его еврейского или немецкого происхождения, а другие, наоборот, не сомневались в русском. В дополнение к собственным андроповским ответам Петров собирает и описывает множество документов о возможных родителях героя и семье, в которой он рос, но окончательная ясность так и не наступает. Андропов был приемным ребенком в семье, возможно, своего настоящего отца — усыновление собственных детей, рожденных вне брака, как чужих, конечно, не редкость.

Анализ вопроса о происхождении Андропова в книге Петрова — хороший пример ситуации, когда, даже если все архивы раскрыты, а документы и свидетельства доступны, однозначных ответов все равно нет. Я думаю, что, когда появится генетическая экспертиза, ясности не особенно прибавится — мы в лучшем случае узнаем, кто был биологическим отцом и матерью Андропова (с матерью ясности больше, но и она далеко не стопроцентна). Станет ли от этого понятнее, как герой рос, кто влиял на его взгляды и поведение? Не факт; скорее добавит интерпретаторам больше материалов для доказательств их любимых тезисов — кому какой нравится. Чем хороша книга Петрова — в вопросе о происхождении Андропова, так интересующем комментаторов, автор говорит прямо: «Вот, я показываю вам все существующие документы. Интерпретируйте на свой страх и риск».

Политическая фигура, которую описывают факты, а не интерпретации, оказывается удивительно заурядной. На протяжении всей своей биографии Андропов — политик второго разряда, находящийся в стороне от важных решений. В отличие от своих политических ровесников — Брежнева, Суслова, Громыко, Устинова, Байбакова, первого поколения коммунистических руководителей, не принимавших участия в Революции 1917 года, — Андропов в свои 35–40 лет не был ни секретарем важного обкома партии, ни министром. Во время войны он не был ни на фронте, как многие партийные деятели, ни в ключевом регионе. Его покровителем долгое время был Отто Куусинен, не пользовавшийся серьезным влиянием. Из документов, представленных Петровым, хорошо видно, что и «важная точка» в биографии Андропова — работа в посольстве СССР в Венгрии в горячие дни 1956 года — была важной разве что для него самого. Никаких данных о том, что он играл серьезную роль в принятии решения о том, как будет подавляться антисоветское восстание, нет — да и не может быть. Какую роль может играть посол, бывший второй секретарь петрозаводского горкома партии, в присутствии членов Президиума ЦК КПСС Микояна и Суслова? И однако же отсутствие реальной роли не мешает, а помогает мифотворчеству: в байопиках Андропова он чуть ли не решает судьбу восстания и будущего венгерского правительства.

Точно так же полное отсутствие каких-либо достижений Андропова в области государственной безопасности позволяет мифотворцам выдумывать важную роль, которую он играл. Детальный рассказ об административной карьере героя ясно показывает — пусть Петров и не говорит это прямо — основную причину, по которой Андропов в 1967 году выглядел для Брежнева, чья власть укреплялась с каждым днем, идеальным кандидатом на должность председателя КГБ. Очевидно, с точки зрения лидера, председателем КГБ должен быть человек, не представляющий угрозы, не имеющий собственной политической базы, не обладающий харизмой и т. п. Брежнев сменил Семичастного, человека столь же несамостоятельного, как и Андропов, но принадлежавшего к клану конкурентов, на человека, который сам не являлся его соперником. Человека, который на фотографиях с членами высшего руководства неизменно сутулился, чтобы скрыть высокий, по сравнению с более важными деятелями, рост. Брежнев не ошибся: при Андропове КГБ разросся физически и административно, но полностью выпал из политической жизни.

За пятнадцать лет, которые Андропов провел на посту председателя КГБ, Комитет чем только ни занимался: готовил процессы по делам диссидентов, собирал досье на великих музыкантов, поэтов и писателей, рекомендовал и не рекомендовал выпускать евреев в Израиль, арестовывал людей, пытающихся сбежать из СССР, — словом, чем угодно, лишь бы это не относилось по-настоящему к области государственной безопасности. Все те структурные проблемы безопасности страны, из-за которых она развалилась в конце 1980-х, — несменяемость и архаическое устройство власти, информационная закрытость и технологическая отсталость, экономическая неэффективность и коррупция, — все эти проблемы игнорировались. Вместо этого КГБ предавался гораздо более увлекательной деятельности типа инфильтрации студенческих кружков и травли пожилого академика Сахарова и его жены, то есть вещами, которые, как показали последующие события, никакого отношения к государственной безопасности не имели.

Единственный момент, когда, можно сказать, Андропов принимал участие в ключевых решениях, — это обсуждение вопроса о введении советских войск в Афганистан. Конечно, в тот момент не было понятно, насколько роковым окажется решение о вводе войск, — недовольство войной сыграет роль в коллапсе СССР через десять лет. Имеющиеся документы показывают, что изначально Андропов, как и большинство членов узкого круга высшего руководства, занимал осторожную, скептическую позицию. Другие, более поздние документы говорят о том, что он — вместе с большинством — поменял свою позицию, поддержав катастрофическое, как оказалось впоследствии, решение о вводе войск. Его соображения против вторжения в Афганистан были разумными, и, что переубедило его — помимо смены позиции других членов руководства, — неизвестно. Так или иначе, в этом эпизоде Андропов мог сыграть ключевую роль, но не сыграл.

В популярной истории Андропов ответственен за многие вещи, произошедшие в тот год, когда он был Генеральным секретарем ЦК КПСС — главным человеком в СССР. С его именем связывают и резко усилившуюся — и совершенно недостаточную — борьбу с коррупцией, и провальные, непродуманные реформы по «усилению трудовой дисциплины» (противоположное тому, что требовалось стагнирующей советской экономике), и ухудшение международной политики, и расширение полномочий нового поколения руководителей. Хроника ноября 1982 — января 1984 года показывает, что Андропов был слишком серьезно болен, чтобы быть вполне ответственным за такое количество изменений. Бо?льшая их часть была связана с застоем во всех делах в последние годы правления Брежнева. Многие должности занимали старики, давно неспособные выполнять свои обязанности. Смерти Брежнева, Суслова, Пельше, все более тяжелое состояние Устинова, Черненко, Кириленко и те же самые процессы на уровне министерств, отделов ЦК, руководства отраслевых ведомств и т. п. — все это привело к изменениям в год номинального руководства Андропова.

Материалы, собранные и описанные Никитой Петровым во «Времени Андропова», дают большие возможности для интерпретаций и укладываются больше чем в один исторический нарратив. И все же свободы для выдумывания прошлого становится значительно меньше, а это, как ни крути, важное достижение для любого историка.

Автор — профессор Чикагского университета (John Dewey Distinguished Service Professor)

Поделиться:

Рекомендуем:
22.11.2024 | Гулаг прямо здесь. Райта Ниедра (Шуста). Часть вторая: «Как машина едет, думаю, сейчас меня заберут»
21.11.2024 | Гулаг прямо здесь. Райта Ниедра (Шуста). Часть первая: «Нас старались ликвидировать»
19.11.2024 | Арнаутова (Шадрина) Е.А.: «Родного отца не стала отцом называть» | фильм #403 МОЙ ГУЛАГ
•ПОЛИТИЧЕСКИЕ РЕПРЕССИИ В ПРИКАМЬЕ 1918-1980е гг.
•ВОЙНА ГЛАЗАМИ ВОЕННОПЛЕННЫХ
•По местам спецпоселений и лагерей ГУЛАГа
КНИГА ПАМЯТИ | «Смерть Сталина спасет Россию»
КНИГА ПАМЯТИ | Мой папа простой труженик…
КНИГА ПАМЯТИ | Главная страница, О проекте
blog comments powered by Disqus