Пражская осень Бориса Шмелева


Источник

23.01.2024

Дневниковые воспоминания.

Время и место записи: Калвария – Прага 1968 – 1969, Москва 1979 – 1980 года.

Молчи, отец! Я Прагу брал! – раздался
в нашей толпе чей-то идиотски-веселый возглас.

Ну и м…к! – резюмировал ветеран и медленно
удалился во тьму тверских подворотен.

И это была наиболее честная оценка нашей «работы»,
которую довелось мне услышать во все последующие годы…

 

Боевую тревогу в нашем 1141-м гвардейском артиллерийском полку 7-й воздушно-десантной дивизии, стоявшем в литовском городке Калвария, ждали чуть ли не пять месяцев. Из политинформаций и политзанятий для многих все более ясной становилась и намечавшаяся для нас цель: Чехословакия. Правда, все звучало невнятно, обтекаемо и неуверенно. О боевых действиях вообще речи не было. Лишь высказано было несколько раз предположение, что, дескать, возможно, нам предстоит участвовать в учениях на территории «братской социалистической» Чехословакии.

Я, старший вычислитель 1-й гаубичной батарей 1-го дивизиона ефрейтор Шмелев, понимал и предчувствовал не больше других, а, точнее, то же, что и другие солдаты. Не скажу об офицерах, а солдатам, в массе призванным из Белоруссии и Воронежской области, было просто интересно побывать за границей, тем более, что эта возможность подавляющему большинству из нас могла никогда и не представиться.

Год же приближался к лету, и обстановка в нашей дивизии, отчего – непонятно, но становилась все нервознее. Все чаще в полку объявлялась повышенная боеготовность.

Странная подготовка к «учениям» между тем шла все активней и стала настораживать уже многих. Что это за учения, когда призывают запасников и доводят штат частей до полного состава?!

Вдруг увезли из полка боевое и наградные знамена. Почетный пост номер 1 стал выглядеть как-то по идиотски: часовой с автоматом охраняет пустой постамент. А значило это многое: знамя полка в десанте увозится в штаб вышестоящего соединения перед боем…

Первым поднялся по тревоге самоходный дивизион, квартировавший в соседнем с нашей полковой казармой здании. Выехал, проревев на прощанье всеми дизелями своих самоходок, и исчез в глубине хвойных прибалтийских лесов… Три дивизиона полка – реактивный, гаубичный и пушечный – ожидали тревоги со дня на день. И всетаки она грянула неожиданно…

Сначала, как и обычно при тревогах, все бегали, хватая автоматы, подсумки, штык-ножи, противогазы, рюкзаки и все остальное.

Но тут пришел комбат.

— Отставить, … вашу три дивизии мать! - весело крикнул он, - Всем переодеться в новые комплекты обмундирования, сверху надеть комбинезоны, потом взять свое имущество и идти грузить кому что положено!

И все разом успокоились. Только сейчас до нас стало доходить: тревога-то боевая, а, значит, нигде не стоят проверяющие с секундомерами, засекая выполнение нормативов.  И, впервые почти не спеша, полк собирался по тревоге. Три часа было дано ему на то, чтобы собраться, погрузиться, выгнать на плац и выровнять груженый транспорт и выстроиться самому.

Полк уже построился. Командир полка подполковник Kpacный и прочие замы стояли перед полком и о чем-то перешептывались. Вероятно, о том, какую часть информации, полученной сверху и, по мере приближения к низшим войсковым единицам, все более урезаемой, следует донести до нас, довершив урезание ее до чего-нибудь маловразумительного, но многозначительного…

И сказаны нам были слова… О том, что полку предстоит совершить ночной марш в район сосредоточения, что в последующее за маршем ближайшее время мы погрузимся в самолеты, что летим в Чехословакию, где и будем некоторое время «присутствовать». А еще было сказано, что там, в «братской социалистической» Чехословакии, возможно, будут «некоторые группы лиц, недовольных нашим присутствием», и потому нам следует быть готовыми к проявлению стойкости и мужества и (вероятно, для этого самого) на аэродроме перед вылетом нам будут выданы боевые патроны и гранаты.

Услышав про боевые патроны и гранаты, мы почувствовали себя совершенно готовыми к проявлению стойкости и мужества. Каждый знал: дивизия наша в 56-м первой забрасывалась в Будапешт, а кто-то в правительстве, умный очень, решил тогда, что одного вида наших десантников и танков будет достаточно, чтобы «защитить социализм» в Венгрии, и раздали только холостые патроны. И за первые дни, пока не снабдили боевыми, части потеряли чуть не до трети состава. На этот счет по полкам гуляли мрачные рассказы сверхсрочников, служивших в дивизии в том далеком 56-м, когда я только закончил 1-й класс.

Приказ, хоть и невнятный, отдан и, стало быть, надо ехать. Мы и поехали.

Колонна полка растянулась на три километра, покатила мимо родной Калварии, свернула на проселок и подняла пыль неимоверную, и запорошила глаза всем литовским аистам (птицы невиданной красы; «Боги Литвы» – так звали их солдаты), а также, надо думать, и всевозможным шпионам, ибо в мире попрежнему было тихо, несмотря на то, что переброска войск к границе с Польшей и Чехословакией уже шла полным ходом.

Никто ничего не знал, и оттого рождалось множество слухов. «Солдатский телеграф» едва успевал рассылать их по подразделениям. То говорили об отмене приказа и скором возвращении в казармы, то о скором-скором вылете, то вообще черте о чем… Становилось скучно. Письма приходили редко и также редко их забирали у нас. Писать разрешалось лишь то, что положено, а именно: мы в Калварии и все у нас хорошо. А что было и писать-то? Разве что подражать Полухину, наводчику 2-го орудия, который написал: «Здравствуй, мама. Все нормально. Уже три недели живем в лесу. Ну и что?! Медведь всю жизнь там живет и только лапу сосет!»

Топографический взвод выстроил на полянке веселый игрушечный городок из чурбачков. С башенками, замками, дворцами. Змеилась по городку речка с мостиками. Я, прогуливаясь мимо, приостановился, вгляделся и вдруг замер, озаренный догадкой: вкатываешься, вкатываешься-таки ты, Боря, в Историю вместе со своей дивизией!

Ибо такие городки для пристрелочных занятий артиллерийских офицеров не строятся перед высадкой в уездные Васюки или деревню Чмаровку. Нет! Макет града великого, стольного предстал предо мной. Не одну тысячу снарядов истратишь, прежде чем возьмешь его… И екнуло сердце: Прага!

И на построении полка: Прага!

И замполит на заседании бюро ВЛКСМ: Прага! И еще удивительнее: придется стрелять, ибо есть в «братской социалистической» Чехословакии группа «отщепенцев-контрреволюционеров», желающих реставрировать капитализм, и государство наше, «первое в мире социалистическое и оплот мирового социализма», не может им этого позволить!

А потом — самое невероятное: возможно, придется стрелять в безоружных людей и разгонять демонстрации! Так вот, до всех сомневающихся следует довести мысль простую и ясную, как параграф устава, что все это — контра, враги социализма и Советской власти, а потому сомнений «стрелять – не стрелять» никаких быть не может. Командование отдало приказ: КАЖДЫЙ СОЛДАТ РЕШЕНИЕ НА ОТКРЫТИЕ ОГНЯ ПРИНИМАЕТ САМ, НЕ ДОЖИДАЯСЬ ПРИКАЗА СВОЕГО КОМАНДИРА. А нам, артиллеристам, особый: НА КАЖДЫЙ ВЫСТРЕЛ ОТВЕЧАТЬ СНАРЯДОМ!

На брата досталось по 255 штук автоматных патронов, треть — трассирующие — для ночных перестрелок, остальные — обычные. Да еще по две гранаты-лимонки Ф-1. Отделениям разведки — еще и по противотанковой гранате. Все позасовывали в сумки из-под противогазов, а их — к черту: какие там газы!

Перед отбоем, уже у палатки, подошел ко мне наш водитель Леша Мельник, призванный откуда-то из под Одессы, и, немного смущаясь, протянул бумажку.

— Вот, Борь, адрес моих… Если что — напишешь

Парень собрался воевать всерьез…

Летели, молчали, думали… Я думал о том, что надо бы вспоминать Москву, родителей, девушку, которую любил (из ее рук я впервые взял номер журнала «Юность» с повестью Михаила Анчарова «Теория невероятности», прочел залпом и, бросив 1-й курс Геолого-разведочного института, пошел добровольно в армию – в ВДВ). Так заведено вроде бы… Вторя мне, кто-то вздохнул: «А мама думает, что я отдыхаю!» Шутка не получилась. Мысли у всех были об одном: что ждет нас в Праге?

То, что ждало нас после приземления, казалось туманным, но горячее воображение заводило нас далеко, чуть не до бреда: жалкая кучка какой-то контры, которую мы быстренько громим (непонятно, правда, как)… Восторг чехов и словаков… Цветы, летящие под гусеницы наших танков и самоходок, как в 45- м… И все — домой с победой!!!

Истекал второй час полета. Кто-то сказал, что нас сопровождают истребители. Хотелось верить, ибо всем было понятно, какую лакомую цель представляют тяжело груженные транспортные самолеты для сколь-нибудь серьезной системы ПВО…

Ан-12 укатил, выруливая на старт, чтобы лететь за следующей партией защитников социализма, а сапог мой прочно стал на бетон, под которым покоилась земля Чехии. Собрался я подумать что-нибудь соответствующее этому историческому моменту, да вспомнил, что надо оглядеться: не стреляют ли?

Стрельбы не слышно, высадка идет полным ходом, а на парапете площадки перед зданием аэропорта прогуливается наш десантник. Рукава засучены, автомат наперевес — разведрота. 3начит, все в порядке: аэропорт в наших руках.

А на всем пространстве громадного аэропорта и в светлеющем куполе неба над ним вершилось действо воистину небывалое! Кружили, взлетали, садились, катили по рулежным дорожкам десятки самолетов. Некоторые из них не попадали на бетон взлетно-посадочных полос, и их несло юзом, разворачивая поперек. К ним спешили тягачи и оттаскивали их в сторону, освобождая полосу следующим… А меж ними и повсюду двигалась боевая техника: самоходные установки, танки, артиллерийские орудия, транспортные машины с боеприпасами и солдатами, и еще зелень, зелень, зелень всевозможных приспособлений и устройств для предания огню и мечу всего и вся. То тут, то там возникали заторы: колонны упирались в тупики или попросту лбами и долго пятились, обдавая друг друга темно-сизыми облаками выхлопов, и, наконец, разъезжались, прибавляя еще больше сумятицы в далекое от слаженности действо вторжения.

Недалеко отъехала наша 1-я батарея. Тут же, на территории аэропорта, чуть в стороне от взлетнопосадочных полос четыре наших гаубицы Д-ЗО. Там же — километр влево, километр вправо — расположились 2-я и 3-я батареи. Задача простая: обеспечить беспрепятственное вхождение войск в Прагу. Поступит приказ комбата <...> и понесутся наши осколочно-фугасные [снаряды], обгоняя колонны войск…

Уже привычный армейский бардак сразу же напомнил о себе: оказалось, что все четыре батарейных грузовика набиты только противотанковыми кумулятивными снарядами! А где те танки?! Людей надо убивать, людей! Разгрузили нужные, загрузили ненужные — все, можно стрелять!

Пошли по радиостанциям для меня координаты целей, которые моей батарее предстояло, так сказать, «обслуживать». До чего же интересные это были цели! Не знаю, как другим вычислителям, из дремучей провинции, а мне, москвичу, стало страх как любопытно. И ассоциации возникали какие-то уж и вовсе дикие… Наношу я на планшет цель «ЦК», а перед глазами встает строгий комплекс зданий на Старой площади. Ставлю точку «Госбезопасность», а в воображении — «железный Феликс» на Лубянке. «Телебашня» — новенькая стрела в Останкино. «Посольство СССР»… Вот те раз! Это что же — бей своих?!…

Список целей 1-й батареи у меня сохранился. И совсем не чудом.

Прага. 21.VIII.1968. 63340 56460 <...>. 2. Институтский городок 3. Посольство СССР 5. Министерство нац. Обороны 6. Генштаб 7. Военно-политическая академия 9. Кремль 10. Посольство США 11. Телебашня 13. Студенческий городок 14. Мат.-тех. база ВВС 16. Штаб 71-й зен.-рак. бриг. 19. Узел связи Генштаба 23. Военная радиостанция 40. Госбезопасность МНО 41. МВД 42. Дом правительства 43. Горком 53. Горсовет 54. Телецентр 55. Университет 56. Национальное собрание 57. Редакция «Млада фронта» 58. Дом писателя 59. Редакция «Прага» 60. Главпочтамт 61. Центральный вокзал 62. Редакция «Свободное слово» 64. Дом писателя 65. Клуб «231» 66. Редакция «Млада демократия» 67. Водонасосная станция 68. Товарная станция 69. Аэродром Кбели 70. Тюрьма 71. Министерство финансов 72. Высшая партийная школа 73. Госпиталь 74. Тюрьма 75. Студия цветного телевид. 76. Редакция «Репортер», дом журналиста 77. ЦК Народной партии 78. Редакция «Руде право» 79. Министерство сельского хозяйства 81. Филиал телецентра 82. Международная телеграфная станция 83. Городская телефонная станция 84. Посольство ВНР 85. Посольство ПНР 86. Посольство ГДР 87. Посольство НРБ 88. Ретранслятор 102. Мост 6 103. Мост 7…

Наконец, нанесены на планшет все цели. Рассчитаны все данные: прицелы, угломеры. Только стреляй. «Отбой, батарея!» Получен приказ — в Прагу!

А сразу за выездом из аэропорта, на железнодорожном переезде, мы увидели улыбающегося железнодорожника-чеха. Он весело размахивал нам флажком. Мы еще не знали, что это — первый и чуть ли не последний чех, который будет нам улыбаться…

Встала батарея, выбрав ровную травяную площадку: то ли большой газон, то ли сквер. Впереди, по направлению к центру Праги, - свободное пространство: прекрасный сектор для стрельбы. Только высоковольтка справа немного мешает.

— Снесем, если что, парой снарядов, — изрек командир 2-го огневого взвода старшина Денисов. И я одобрил вполголоса: — Правильно! … с ней, с Голландией! Никто почему-то не засмеялся. А почему, собственно, должны были?

Появились первые жители. Картинка опять напомнила Москву: студенты, рабочие, служащие спешат кто учиться, кто работать. На нас поглядывают удивленно. Удивляемся и мы: их, оказывается, не предупредили, что мы прилетим их защищать!

Пражан вокруг прибавилось. И не только спешащих по своим делам, но и пытающихся заговорить с нами. Просто так пока, по-обывательски. Кто такие, мол, чем занимаетесь? Мы, не отрываясь от своих дел, степенно втолковываем, что, дескать, русские мы, к вам приехали… По-русски говорим, а они и понимают.

Покатились первые трамваи. Тоже — узнаваемые, еще бы: весь Союз на них ездит. Трамваи из Праги, автобусы из Венгрии, сигары с Кубы… А долг, как известно, платежом красен. Вот и получите: танки из Москвы!

И что-то уже подсказывает смутно и тревожно**: нет, не дождаться нам цветов…**

А управления батарей и дивизиона занимают тем временем штаба чехословацкий 7-й армии противовоздушной обороны (того самого, который я уже рассчитал как цель). Нас предупредили, что армия ЧССР «соблюдает нейтралитет». И верно: обошлось без стрельбы и даже мордобоя. Чешские офицеры на предложение сдать оружие молча покидали пистолеты на пол и разошлись, избегая встречаться с нами взглядами. Они, возможно, догадывались, что мы прилетим…

Боевая техника все гуще и гуще прет мимо нашей огневой позиции к центру Праги… И тут загудели вдруг, совсем как в виденных-перевиденных фильмах про Октябрьскую революцию, заводы Праги. Посуровели лица пражан, и любопытство их приняло другую окраску. — Зачем вы здесь? — спрашивают они, рассматривая орудия и заглядывая в дула. — Для разгрома контрреволюции, — четко отвечают десантники, привычно протирая снаряды. — Но вы же видите: мы спокойно живем и никакой контрреволюции. — Ну да, рассказывайте, — снисходительно поглядывают десантники, — развели тут, понимаешь, а сами не видят. — Что развели? У нас такой же социализм, как у вас, а проблемы свои мы решим сами. — Решите, как же! А мы тогда зачем?! — Уходите домой, это наше дело. Поговори с такими…

А тут откуда ни возьмись грузовичок с каким-то возбужденным народом проехал, рассыпав (впервые в жизни я их видел) прокламации, написанные от руки и размноженные на ротапринте: «Солдаты! Вы помните, как мы встречали ваших отцов в 1945 году? Почему вы не видите этого теперь?! 3адумайтесь!»

Некогда думать — приказы нужно выполнять. Вот-вот покажется контра.

Только не видать что-то… Лишь танки, танки, танки гремят гусеницами по брусчатке. И на соседних улицах танки да бронетранспортеры, и на пересечении улиц вдали — тоже наша техника, перетянутая крест накрест, словно посылка веревками, широкими полосами белой краски, чтобы от армии ЧССР отличить можно было: техника-то ведь одинаковая у всех союзников по Варшавскому договору, советская.

Прогремела где-то вдали автоматная очередь, взорвалась граната, еще одна очередь… Что-то происходило, видно, в центре города. Повезло кому-то из наших. Не то, что у нас на позиции… Скука да разговоры пустые.

Приехал на «газике» из центра замполит дивизиона Шарков. Рассказал, что происходит в центре города и какая вообще, по его сведениям, ситуация в стране. Центр охвачен забастовками, митингами, демонстрациями. Пражане преграждают дороги нашим войскам, лезут под колеса боевой техники, подожгли несколько танков. Вот ведь до чего довела чехословацких трудящихся агитация контрреволюционеров!

Поводов для раздумий, во всяком случае у меня, было много. С кем, например, все-таки предстоит воевать? Почему не видно армии ЧССР? Как поведут себя войска НАТО, ввод которых в Чехословакию мы, по словам замполита, опередили на несколько дней, если не часов? И где, наконец, те, кто понимает, что мы прилетели им на помощь?! И никаких ответов, никакой ясности…

Еще в аэропорту замполит довел до нас приказ командования: не разрешать корреспондентам, пусть даже и советским, фотографировать нас и наши позиции. В этот первый день нас пытались снимать особенно часто. И десантники, которым за свою жизнь удавалось подержать в руках разве что дешевенькую «Смену», с какой-то остервенелой радостью отбирали у всех без разбору дорогие иностранные фото- и кинокамеры и смачно разбивали их о брусчатку, не ленясь порой и потоптаться сапогами. Особенно усердствовали деревенские, ибо брать себе запрещалось строго-настрого…

В 23.00 по среднеевропейскому времени, словно по команде, по городу застучали автоматные и пулеметные очереди. Ночь над Прагой расцветилась десятками, если не сотнями пунктиров трассирующих пуль. Очереди нависали дугами разной крутизны над зданиями, вытягивались вдаль, задирались в звездное небо, чуть ли не свивались в клубки. Немой восторг перед зловещей красотой происходящей фантасмагории переполнил меня. Не хотелось, невозможно было думать, что волшебство это несет кому-то смерть. «В песочек еще тебе надо играть», — не удержался я от издевки в свой адрес, не находя сил оторвать глаз от трассирующей красоты…

Около часа ночи дважды громыхнули разрывы гранат, выпущенных из противотанковых гранатометов, и все стихло. 21 августа ушло в Историю.

В суматохе первого дня, не помню уже кто из командиров и по какому случаю, сообщил: все, что происходит с нами, — операция «Дунай»…

Комбат на НП приглядел еще несколько целей, по которым, как он считал, было бы неплохо шарахнуть из наших гаубиц. Ну, дворец там какой-нибудь, либо мостик через Влтаву… А мне — опять считать. Рассчитал…

Наступивший день не принес изменений в наш распорядок: оборудование вырытых окопов, рытье новых, возня с орудиями, связь со штабом и командными пунктами и т.д. Интересен разве только был приказ о запрещении отправления естественных надобностей в одиночку. Один, стало быть, сидит, а другой — торчит рядом с ним с автоматом наперевес. Контра, ведь, только и думает, как свистнуть кого-нибудь со спущенными штанами!

Метрах в ста перед позицией встали несколько танков, прибывших своим ходом из Группы советских войск в Германии. Еще дальше - какие-то автоподразделения. Все — в широких, крест-накрест, белых полосах.

Майор Дорофеев, начальник парашютно-десантной службы дивизиона прибыл на батарею для улучшения нашего политико-морального состояния. Среди прочего он сообщил, что позвал нас сюда, оказывается, президент ЧССР Людвиг Свобода и группа товарищей из ЦК КПЧ. Он, как и многие другие, не знал, конечно, что аккурат в это время Свободу с товарищами усиленно «уговаривали» позвать нас задним числом.

Проехал мимо грузовик с чехами, как и накануне. Только лица у людей уже искажены яростью. Размахивают национальными флагами, скандируют: «Дуб-чек — Чер-ник — Сво-бо-да!» И белый рассыпающийся след из листовок за грузовиком. А на них: «Обращение к войскам стран Варшавского договора, прибывшим в ЧССР». Забегали офицеры, отбирая у нас бумажки. У меня не успели…

Приземлился, подняв пыль, вертолет — доставил из аэропорта свежую прессу и агитационные брошюры. И на русском, и на чешском. Чехи подходили, брали, рассматривали и отходили разочарованные.

Пражане, несмотря на вялые протесты офицеров, по-прежнему липли к нам. Говорили по-русски, интеллигентно, смущенно даже, а, если точнее, стыдясь того, что приходится объяснять нам столь очевидные вещи, а до нас так и не доходит.

…Из очередного отрываемого окопа показалась бугристая рожа Леши Бережного — рядового, призванного из какой-то тьмутаракани и так ничему в армии не научившегося. Перед пражанами он вынырнул, как черт из коробка, развел перемазанными в глине руками и высказался: — Ну, мы-то чаво? Слобода скажет — мы уедем! — и скрылся в окопе, политик хренов.

А в 23.00, как и накануне, в темноте загремели выстрелы. Стреляли сейчас и в нашу сторону, поскольку над головами нет-нет да и посвистывали пули. Я вылез из окопа и пошел вдоль позиции. Сознавал, конечно, что пули летят гораздо выше головы, но все равно было интересно прислушаться к собственным ощущениям под обстрелом. Да что взять с дурака, прости меня, Господи… Споткнувшись обо что-то, я нагнулся и с удивлением разглядел сапоги, протянутые меж станин гаубицы, а потом и всего залегшего туда майора Дорофеева. Обнаруженный, он смущенно поднялся и, оправляя форму, проговорил доверительно: — Стреляют… А у меня все-таки дети…

Улицы, по которым мы вступили в город 21 августа, изменились разительно. Во-первых, были замазаны абсолютно все дорожные указатели. Старательно так, добротной нитрокраской, и до нас стало уже доходить: не могла эту работу проделать какая-то жалкая группка контрреволюционеров. Вдобавок все стены домов и заборы были испещрены надписями, обращенными к нам.

Тут и там мелькало: «Оккупанты, идите домой! То — наше дело!», «До Москвы - 2000 км!» и стрела, указующая обратный путь. Но лучшей оказалась надпись на длинном шлако-блочном заборе, сделанная черной краской метровыми буквами: «Ленин — вставай! Брежнев сошел с ума!»

Было смешно, а кем-то и овледевала жгучая детская обида: мы к вам — защитить от контры и вторжения НАТО, а вы — так… Мать вашу!

В аэропорту Рузине стоял сверкающий белизной длинный лайнер с четырьмя турбинами на хвосте: еще никем из нас не виденный Ил-62. Он, как мы быстро разведали, был приготовлен для руководства ЧССР, отбывающего по настоятельному «приглашению» нашего Политбюро в Москву. Наши же гаубицы, оказывается, понадобились для обеспечения безопасности вылета…

Так и осталось в моей памяти: белоснежный самолет, четыре гаубицы перед ним, а между ними на травке кто-то из десантников со спущенными штанами! Ну, что поделать: не было у Советской армии полевых туалетов, а кустики на летном поле тоже отсутствовали. Так что насильно увозимому чешскому руководству было на что посмотреть перед вылетом…

Уже в Праге мы узнали, что боекомплекты выданы одной нашей дивизии, а остальные, в том числе части из Группы советских войск в Германии, не имели ничего, кроме холостых патронов, - чтобы, дескать, «не провоцировать кровопролитие». Поэтому первые две недели выдались жарковатыми… Был сбит вблизи аэропорта пулеметной очередью из леса вертолет с корреспондентами наших центральных газет, а чуть позже — заходивший на посадку самолет Ан-12. Последнее вызвало у солдат особенное негодование: самолет вез, по слухам, 10 тонн сливочного масла! В этот лес послали роту 108-го гвардейского парашютно-десантного полка нашей дивизии. Ребята прочесали его и перестреляли всех, кто им попался.

На улицах была, в основном, зеленая молодежь и люди лет до 30 — 35-ти (говорили, что жители постарше на второй — третий день выехали из города с маленькими детьми — от греха подальше). От московской молодежи их отличали какой-то более цивилизованный, даже аристократический, вид и хорошая, ярких цветов, одежда. Европа, словом…

При переезде через привокзальную площадь наша машина уперлась в проходившую нестройно колонну с флагами ЧССР, плакатами и лозунгами. Площадь и вокзал контролировала часть Народной армии ГДР — «союзники». Щеголеватый лейтенант-немец, почти эсэсовец из фильма «Подвиг разведчика», подошел к нашему старлею. Объяснялись оба жестами, но понимать особенно было нечего: нам требовался проезд. «Эсэсовец» что-то гортанно крикнул своему стоящему неподалеку мотоциклисту, у которого в коляске сидел стрелок за пулеметом. Тот аккуратно развернулся, и стрелок дал длинную очередь по толпе. Закричали раненые, упали убитые, все бросились в стороны… А немец сделал нам элегантный жест рукой: проезд освобожден! Мы, ошеломленные и подавленные произошедшим, проехали.

Вот и первые трупы в нашей жизни… Трупы тех, кого мы летели защищать от контрреволюции и НАТО.

Стемнело, и в 23.00, как уже повелось, загремели выстрелы. Стреляли в нашу сторону из нежилого, кажется, дома, расположенного метрах в восьмистах от нашего здания. Пули по нам шли не прицельно, и можно было догадаться, что стрелявшие не горят желанием высовываться. Мы, так же неприцельно, отвечали. Надо же было тратить патроны, которыми нас столь щедро снабдили… К часу ночи стрельба опять утихла сама собой. Стрелять просто надоело. Тем более, что потерь среди нас не было, и, как утром донесла разведка, в доме напротив так же не обнаружили ни живых, ни мертвых…

Говорили, что когда надоедало стрелять, десантники другой части водружали на подоконник гранатомет и выпускали по окну, откуда шла стрельба, гранату. Там вместо окна образовывался черный провал… Отбой! А еще говорили, что чешская госбезопасность (находившаяся, напомню, под прицелом наших гаубиц) не без помощи КГБ отлавливала потом любителей пострелять.

А еще поговаривали меж собой офицеры, потом, в Калварии уже, что найденные в Праге и показанные прессе склады с оружием, будто бы устроенные цэрэушниками для «свержения социализма», были делом рук заранее засланных агентов КГБ.

А Прага все-таки была хороша. Даже со следами пуль на стенах старинных зданий, с искореженными танками трамваями, выбитыми витринами… Я, житель столицы, ясно ощущал многовековое величие этого города, несмотря на всю щенячью глупость и восторг мальчишки, попавшего «на войну».

Залезали даже на телебашню; попутно связисты, взламывая аппаратные, отвинчивали и запасливо ссыпали в карман радиодетали, которые у нас всегда были дефицитом (через полгода я прочту в газете, что пражское телевидение вновь приступило к вещанию, и испытаю сильное уважение к чешским радиоинженерам)…

Связь работала плохо еще и потому, что пражские радиолюбители уже во второй день настроились на наши частоты и стали вклиниваться в переговоры. Называли нас оккупантами, требовали, чтобы мы убирались домой и повторяли все то, что мы читали на логунгах демонстрантов и в листовках, которые скидывали нам на позицию с проезжавших грузовиков (начав, кстати, агитацию с рукописных листовок, чехи закончили черырехполосными газетами с фотографиями). Говорили они на вполне понятном русском и притом очень вежливо. Это и поражало больше всего: никакого мата! Наши-то связисты и не знали, чем еще, кроме мата, прогнать их с частоты.

А среди наших частей, как видно, в качестве контрпропаганды, кто-то пустил анекдот из серии «Армянское радио спрашивает…», ставший очень популярным у десантников: — «Как покончить с контрреволюцией в Чехословакии? — Дуб спилить, чека оставить».

Надо сказать, что где-то в начале сентября запас сухпайков окончательно истощился, а полевых кухонь десант с собой не захватил. Но командование, в конце концов, сообразило отдать приказ частям, прибывшим в Прагу своим ходом, делиться с нами (те, значит, прибыли без боевых патронов, но зато с кухнями! – умно была спланирована операция «Дунай», ничего не скажешь…)

Благо, газет было вдоволь. Никогда ни до, ни после не видел я в жизни такого обилия газет. Доставляли их самолетами, по разговорам — прямо из Москвы, толстенными пачками. И политработники совали их чуть не каждому солдату. Поначалу мы набрасывались жадно — так хотелось своими глазами увидеть, что знает Родина о нашем геройстве… И что же мы увидели? Статьи были какие-то благостные или фальшиво-бодрые, а то и просто сопливые, но все одинаково далекие от правды. И про мирную жизнь чехов и словаков под нашей защитой, и про их одобрение ввода войск Варшавского договора, и про радушное к нам отношение… Поначалу газеты удивляли совсем уж наивных и смешили остальных. Потом десантники стали издеваться над всем этим бредом. Но и это быстро надоело и многие стали бросать газеты куда попало, не читая, а приберегая для похода в сортир.

Особенно заводили нас россказни о том, что вот, мол, повстречались чешская девушка и советский солдат, и понравились они друг другу, и стали они «дружить» (это ж когда и где, если нам самим командиры и политработники строго-настрого запрещали даже разговаривать с чехами?)…

Знакомились, конечно… Мы узнавали о таких «романах», когда до наших ушей доходило, что девушку, перекинувшуюся десятком слов с кем-то из наших, местные ребята-чехи отлавливали и брили наголо… Все-таки они европейцы, эти чехи — в наших деревнях были обычаи пострашнее…

А почти всегда было так: девушки от нас шарахались, в лучшем случае — отворачивались, полупрезрительно, полубрезгливо поджимая губы…

Наши батареи ожидали танки «неприятеля» не в полном составе. Отдельные орудия вставали возле небольших, но все равно проходимых для танков проселочных дорожек, а дозоры солдат с гранатометами засели даже и у тропинок… Один такой дозор, заслышав ночью звук дизельного двигателя, подумал-подумал, да и швырнул туда противотанковую гранату… Утром там обнаружилась развороченная грузовая «Татра»: бедные чехи, дабы не привлекать нашего внимания, выбрали для проезда едва-едва проходимую дорожку и ехали с выключенными фарами, и вот…

«Истребителями “Татр”» обозвал на утреннем разборе трех дозорных командир полка Красный. Язвительный он был. Но дело на том и закончилось…

Танки к Праге не прорвались. Где-то в пути экипажи разагитировали, и они смирились… Нам повезло. Чехам, думаю, тоже.

Как-то мы ехали, не помню уже куда, и остановились недалеко от аэропорта помыть машины: совсем рядом с дорогой было маленькое озерцо. Тут осторожно, озираясь, не видит ли кто из местных, приблизилась к нам пожилая пара… Кажется, собирали они там в саду упавшие сливы.

Пожимая нам поочередно руки, на хорошем русском они говорили: - Не думайте, что вас тут все ненавидят. Многие рады вам, но боятся это показать… Могут ведь и убить за это. А мы вот, старые коммунисты…

Во второй и последний раз в ту пражскую осень видел я улыбки на лицах чехов.

В 3-ей батарее исчез солдат — наводчик орудия ефрейтор Бойко. Автомат его остался в оружейной палатке, поэтому сразу возникло подозрение, что он не дезертировал, а был похищен…

Меры по его розыску были приняты беспрецедентные. Прекрасным утром золотой осени все подразделения полка (и других полков дивизии) до взвода включительно получили свои направления во все стороны света и приказ прочесать доставшийся каждому сектор в глубину до 30 км! Это мы тоже видели в фильмах про войну: цепочка фашистов-автоматчиков и ползущий во ржи раненный в голову партизан… И мы пошли…

По полю-то мы шагали, как немцы: соседи и справа, и слева были видны, но вот подразделение входило в поселок либо городок… Я входил в одну улочку, сосед — в другую, а при кривизне чешских улочек… Короче, выходили из населенных пунктов кто где… К концу третьего часа «прочесывания» нас от взвода осталось «только трое». Остальные затерялись на просторах подпражья… Вышли к какому-то городку. Из воздвигнутого на окраине монумента с трудом разобрали, что раньше на этом месте вроде бы находилась деревня Лидице, сожженная фашистами дотла…

Сгущались сумерки. Улочка была пустынна. На всем: улочке, домах и палисадниках — лежала печать достатка и хозяйской заботливости. Я брел по красивой ухоженной брусчатке все менее уверенно и, словно в приличном доме, стеснялся своих рыжих, давно не чищенных сапог. Уютно светились окна кабачков. Там сидели нормальные люди, смотрели телевизор, потягивали пиво… И никто, понимаете, никто даже не глянул на меня! И поразительная мысль пришла в мою дурную голову: я же марсианин! Я прилетел с другой планеты и для всех окружающих — чужой ! Мало того, я — просто не существую для них! Тогда зачем я вообще здесь?!

Солдата долго не искали… Нашелся он сам, спустя почти месяц, в тюрьме какого-то чешского городка. Никто его не похищал. Он убежал. Раздел какого-то чеха, отнял у бедняги велосипед, бросил гранаты, форму и покатил вдаль! Знали ли он, куда едет?… Вскоре его остановила чешская полиция. На ломаном немецком (учил в школе в Воронежской области) беглец объяснил, что он – турист из ФРГ. Пригласили переводчика и тот за минуту выяснил, что никакой он не немец, после чего ефрейтор замолчал вообще. Возиться с ним, когда в стране такие события, никому не хотелось, и его оставили в покое. В камере… Посидев и рассудив трезво, что так можно просидеть и много-много дней, если не лет, Бойко запросил встречи с представителями советского командования. Встретился! Тому, во избежание головной боли, было проще передать его нашей дивизии.

И вернулся Бойко в собственный полк… Вырыли ему гауптвахту: яму 2 метра длиной, 2 шириной и 2 глубиной, прикрытую бревнами и дерном… Так и сидел, пока решалась его судьба. Заходил к нему замполит, беседовал, передавал кое-что нам, на разводах, что можно, разумеется… Например, что Бойко ехал делать революцию во Франции, оказывается…

Командование решилось-таки признать Бойко сумасшедшим (не бросать же тень на геройскую дивизию) и отправить в психбольницу Каунаса. Менее чем через год, замучившись держать нормального, психбольница вернула ефрейтора дивизии, и штаб был вынужден его демобилизовать. Взяли от нашего полка двух сержантов и «демобилизовали» Бойко под конвоем в родную Воронежскую область…

В середине сентября нам — один-единственный раз — устроили баню.

Трофейные автомобили приказано было вернуть почти сразу же после реквизиции. Мы их и «вернули»: отогнали подальше от позиции и бросили, не забыв снять запчасти…

Однажды, находясь в таком дозоре и расхаживая по полю, отделяющему наш лагерь от территории аэропорта и поросшему довольно высокой травой, мы с напарником наткнулись на поразительное сооружение. В землю на метровом расстоянии друг от друга были воткнуты две деревянные рогульки с лежащей на них перекладиной, а на ней висели… с десяток крыс, хомяков и мышей. На груди почти каждой из них были повешены миниатюрные таблички с надписями: «партизан», «шпион», «нарушитель», «он пытался перейти границу лагеря»… Это наши десантники, не отягощенные гуманизмом, развлекались во время дежурства.

Листовки, которые я все ж таки подобрал на улочках Праги, и список целей решил я довезти до Москвы: История требовала риска. Думал я долго, но вышло все просто: Славка Кривоногов развинтил рацию и мы уложили крамольные бумажки на панель с деталями… Пускай старлей-«контрик», как солдаты звали меж собой полкового особиста, ищет…

Начали потихоньку приходить письма. Поскольку мы подписывались под ними старым литовским адресом, тревоги в них не было… Разве только мои: я писал языком Эзопа, а мама работала в Министерстве обороны и знала о моем участии в операции «Дунай» почти с первого дня… У нее отнялись ноги. На две недели…

А я бродил пражскими окрестностями… В полном одиночестве отходя порой на несколько километров. Дисциплина в полку падала, и кто хотел рисковать своей дурной головой — получил полную свободу…

Прошли дни. Сортир набили доверху и даже с лишком, причем не столько содержимым прямого назначения, извиняюсь, сколько газетной бумагой. Газеты из Москвы по-прежнему привозили тоннами, читать их не читали, сигарет хватало, так что другого применения им не было, а потому их и не экономили…

К концу первых мы уже стояли навытяжку перед совершенно ошалевшим командиром полка. - Кто,– рвал глотку Красный, - придумал поджечь сортир?! - Я, товарищ подполковник! – отвечал я честно, поскольку не чувствовал за собой вины, - Я же поджигал не склад боеприпасов! - А ты знаешь, что самолеты капстран снова перестали садиться, а «Голос Америки» передал, что русские возобновили боевые действия в Праге?!!! Знаешь?! — и жег меня насквозь своими горящими маслиновыми глазами. — Никак нет, товарищ подполковник. Я не слушаю «Голос Америки», — отвечал я так же честно, ибо не было у меня в Праге приемника…

И произошел в Праге, на летном поле Рузине, парад победы — парад нашей дивизии. А потом полки нашей дивизии объезжал на открытой белой «Чайке» командующий ВДВ Маргелов. Возле каждого полка он выходил из машины, принимал рапорт командира, говорил: «Товарищи десантники! Поздравляю вас с высокой оценкой партией и правительством вашей работы!», выслушивал наше троекратное «ура» и высказывал командиру свои замечания…

Нашему он сказал с отеческой укоризной: — Артиллеристы х…ы! Ни одного снаряда по Праге не выпустили… Красного после такого «поздравления» отвезли в медсанбат…

Уже после дембеля, в Москве, я слышал, как пели какие-то сопляки-студенты: «Эх, романтики синий дым. Вспомнит Прага советские танки! Сколько крови и сколько воды Утекло в подземелья Лубянки…» Потом я узнал, что это — переложение, а оригинальная песня — о вторжении в Венгрию в 56-м… И в нем, как я уже сказал, участвовала наша дивизия…

Пора было собираться домой. Если бы… Не домой – в свою Калварию. Она тоже, впрочем, была вовсе не нашей, а литовской. Но куда-то надо было… Мы и собирались. Шли уже мимо нашего лагеря эшелоны с солдатиками. Они махали нам руками, орали что-то… Совсем как в 45-м.

Между ожиданием происходили обычные занятия… К моему немалому удивлению, я оказался лучшим в состязаниях вычислителей полка и получил немецкий фонарик и отпуск на родину… А родина-то — Москва, а где та Москва?! И не видать…

— Вы что, Шмелев, менингит хотите заработать?! На что я флегматично отвечал: — К вашему сведению, менингит — заболевание вирусное. После Праги мы уже по-другому с ними разговоривали, с офицерами нашими, тем более молодыми. Они с нами тоже: — Ваша беда, Шмелев, что вы слишком много знаете…

И я с великим изумлением обнаружил, что она такая же нищая, как и Русь… Разве что телеги на резиновом ходу… На остановках жители охотно меняли нам зеркальца с голыми девицами на обороте и колоды карт на выдаваемые нам махорочные сигареты «Охотничьи» и «Полярные»… Мальчишки тянули к нам руки, предлагая какую-то ерунду и прося взамен те же сигареты.

В Калининграде нас тормознули где-то на запасных путях, недалеко от товарных составов. Я стоял у платформы с зачехленными гаубицами и разглядывал окрестности: где-то тут рядом живет моя тетка, двоюродные брат и сестра… Ко мне подошел мужик из местных. С изумлением воззрившись на мой малиновый берет, спросил: - А вы кто? Я провозгласил с гордостью: - Десантники мы, из Праги! И получил: - Пожарник ты, а не десантник! Верно! Кто же мы еще?…

В Литве нас встречали веселее. Еще бы: большинство офицеров и призванные запасники — жители Литвы! Оркестры, детишки с цветочками… Слезы… Калвария. Марш, строевой плац, трибуна, речи… Сон, как у людей, в постелях… Все… Нет, не все…

Малиновые береты, тельняшки и куртки, кстати, у нас тогда же отобрали, объяснив, что выданы они были только «на Прагу». Сразу после учений, 18 декабря, меня отпустили в давно объявленный десятидневный отпуск. Усевшись в такси, по дороге из Внуково я беседовал с попутчицей - ярко раскрашенной дамой в норковой шубе. Больше всего ее волновало, насколько пострадал курорт Карловы Вары после «нашей агрессии»… Я ответил, что там мы не были…

Говорили в дивизии, что сильно пострадала Братислава — туда вошла наша Псковская дивизия. Сопротивление словаков было куда более решительным, и десантникам пришлось попотеть.

После Нового, 69-го, года раздавали в полку награды. Командиру полка Красному — «Красную Звезду» и звезду на погоны, комбату Голощапову — «За боевые заслуги», старшему офицеру Позябкину — «За боевые заслуги», звезду и должность командира 2-й батареи… Все по справедливости, рассудили десантники. Из солдат медаль «За боевые заслуги» получил один: во время проезда по центру Праги он высунулся, открыв люк, из самоходки - так ему город понравился - и ему попали в голову цветочным горшком. Остальным же раздали благодарности министра обороны. Бог с ней, со справедливостью, коль живыми вернулись…

А дивизия наша в Праге потеряла 103 человека. Так, во всяком случае, говорили офицеры полка уже в Калварии. Сколько из них убитыми — не знаю… * * * Командир дивизии генерал-майор Горелов стал впоследствии главным военным советником в Афганистане и твердо возражал против введения наших войск. Был снят… Теперь уже точно все.

Дневниковые воспоминания исследовал Андрей Петропавлов

Текст помогала готовить Катерина Сычёва

Рисовала Инга Христич

Полный текст воспоминаний впервые был опубликован в журнале «Новый исторический вестник» в 2001 году (№1(3))

Дополнительные материалы:

Мы также предлагаем ознакомиться с отрывками из дневника Султана Яшуркаева и дневником Мадины Эльмурзаевой, которые были свидетелями Первой Чеченской войны.

Помимо этого, мы публиковали отрывки из дневников Второй Мировой войны: киевлянки Ирины Хорушеновой, таганрожца Николая Саенко, одессита Адриана Оржеховского, харьковчанина Льва Николаева**

Поделиться:

Рекомендуем:
27.04.2024 | Соснина Н.К.: «Дети умерли все, муж умер, корова сдохла» | фильм #378 МОЙ ГУЛАГ
27.04.2024 | «Народ воевать никогда не хотел». Усомнившийся мобилизованный пишет Ленину
27.04.2024 | «За сообщение извращенных сведений». Как закрывали газеты в 1918 году
•Воспоминания узников ГУЛАГа
•ВОЙНА ГЛАЗАМИ ВОЕННОПЛЕННЫХ
•Ссыльные в Соликамске
КНИГА ПАМЯТИ | Мы думали, что Сталин ничего не знает
КНИГА ПАМЯТИ | Там были разные люди
КНИГА ПАМЯТИ | Главная страница, О проекте
blog comments powered by Disqus