«Это враги народа, правильно их расстреляли»

Автор: Ирина Тумакова

25.12.2019

Со здания бывшего УНКВД в Твери прокуратура требует снять таблички в память об убитых здесь поляках и советских людях. Надписи якобы «не основаны на документах». Скоро 30 лет, как в мире могут прочесть те самые документы, на которых «не основаны» мемориальные доски в Твери. В 1940 году этих документов было достаточно, чтобы в калининской внутренней тюрьме НКВД по ночам расстреливать польских полицейских, пограничников, служащих Тюремной стражи, армейских офицеров, колонистов, судей и чиновников, а потом сбрасывать их тела в ямы у поселка Медное. В 1990-е годы благодаря этим документам Россия и Польша вместе нашли могилы. В 2000 году на могилах в Медном открылся российско-польский мемориал. На гранитной плите памятника над костями убитых поляков их соотечественники выбили имена — все 6295 имен. Шесть тысяч двести девяносто пять. Каждое известно из документов. А теперь этих документов недостаточно, чтоб на месте убийств повесить таблички.

Мемориальный комплекс в Медном. Польская зона. Фото: Ирина Тумакова / «Новая газета»

Общая площадь мемориального комплекса в Медном 15,6 гектара. Меньше одной восьмой занимает польское военное кладбище. Каждый сантиметр из 1,8 гектара Польша превратила в памятник согражданам, убитым в 1940 году в СССР. За памятником с гранитной плитой, покрытой именами, на месте каждой найденной братской могилы стоит дубовый крест, уходящий ввысь вместе с соснами. Всего 25 крестов (и еще три символических креста).

Территория за оградой польского кладбища, все 13,8 гектара, задумывалась как российская часть огромного мемориала в память о наших согражданах — жертвах репрессий.

— Территория должна была выглядеть совсем иначе, — рассказывает бывшая замдиректора комплекса, историк и искусствовед Елена Образцова. — В 1990-х здесь планировали построить огромный просветительский центр с музейными залами. С пандусом «Дорога в вечность», уходящим к реке. С сервисным блоком, где должны были находиться панихидный зал и кабинеты научных сотрудников. Ничего из этого реализовано не было.

Российская сторона тоже поставила памятник. На нем просто написало: «Соотечественникам — жертвам войн и репрессий». Каким соотечественникам? Сколько их было, соотечественников?

Вдоль дорожки стоят 10 фанерных щитов на тему политических репрессий 1930-х. На первом написано: «Хотелось бы всех поименно назвать…». Хотелось бы. Но не назвали. И не поместятся они все поименно на 10 листов фанеры. Есть еще музей — деревянный дом с экспозицией, посвященной репрессиям. Она занимает две комнаты, по размеру — как обычные жилые. Убитым полякам посвящен один стенд.

Российская часть. Выставка памяти жертв политических репрессий. Здесь планировали построить просветительский центр — но до сих пор только фанерные щиты. Фото: Ирина Тумакова / «Новая газета»

Здание музея. Экспозиция, посвященная репрессиям, занимает две комнаты. Фото: Ирина Тумакова / «Новая газета»

Если от ворот мемориала пойти не по главной аллее, а свернуть направо, открывается большая поляна. А на ней — тир. Это уголок, который новая дирекция мемориала выделила под патриотическую работу с молодежью. Теперь рядом с костями расстрелянных есть тир, где учатся стрелять юнармейцы.

— Это очень удобная площадка, — объясняет мне глава Общественной организации по военно-патриотической работе с молодежью «Витязь», поисковик Александр Иванов. — Самое подходящее место, чтоб привозить детей. Летом мы проводим юнармейские сборы.

— Прививаете детям патриотизм на примерах жертв репрессий? — интересуюсь я.

— А это враги народа, — объясняет специалист по патриотизму.

— Это была борьба, извините, классовая, с людьми, мешающими строить светлое будущее.

— Правильно, хотите сказать, расстреляли?

— Поляков — правильно. Они были классово чуждые.

Зимой, когда юнармейцы отдыхают от стрельб, в мемориале тоже бывает весело. Новая дирекция завела новую традицию — созывать народ на «широкую масленицу». Турфирмы продают билеты на гуляния на костях по тысяче рублей.

Здесь детей, как сказано на сайте мемориала, «знакомят с русскими народными традициями». Вот прямо над могилами убитых и знакомят.

Минувшей осенью, в конце октября, в Медном начались изыскательские работы. За 20 лет существования комплекса на российской части, посвященной жертвам репрессий, не эксгумировали ни одного тела, не установили ни одного имени. Сайт музея объясняет цель работ так: здесь «могут находиться санитарные захоронения красноармейцев, умерших от ран в госпиталях, находившихся в окрестностях деревни Медное в 1941-1943 гг.». До сих пор комплекс считался памятником жертвам репрессий. Теперь нужны красноармейцы. Проводили поисковые работы, как сообщает сайт комплекса, бойцы отряда «Витязь». Того самого, что учит стрелять юнармейцев.

«Не представляют исторической ценности»

О том, что в СССР в 1940 году бесследно исчезли 22 тысячи пленных поляков, в мире знали. Люди содержались в лагерях, значились в бумагах, писали письма домой. А потом пропали. Позже, когда откроются документы, понятие «катынский расстрел» станет включать все массовые убийства поляков в 1940 году. Но до того Харьков, село Быковня под Киевом, поселок Медное в Калининской области оставались просто топонимами. СССР отрицал убийства поляков. Архивы КГБ надежно молчали об этом и после смерти вождя народов.

Исторический документ под грифом «секретно» — для Хрущева. Председатель КГБ решил не доверять машинистке такую чувствительную информацию

В 1959 году председатель КГБ СССР Александр Шелепин направил Никите Хрущеву записку под грифом «совершенно секретно». Настолько секретно, что главный чекист не доверил текст машинистке. Он писал от руки.

ПИСЬМО ПРЕДСЕДАТЕЛЯ КГБ — ХРУЩЕВУ

«В Комитете государственной безопасности при Совете Министров СССР с 1940 года хранятся учетные дела и другие материалы на расстрелянных в том же году пленных и интернированных офицеров, жандармов, полицейских, осадников, помещиков и т.п. лиц бывшей буржуазной Польши. Всего по решениям специальной тройки НКВД СССР было расстреляно 21.857 человек… Для Советских органов все эти дела не представляют ни оперативного интереса, ни исторической ценности. Вряд ли они могут представлять действительный интерес для наших польских друзей.

Наоборот какая-либо непредвиденная случайность может привести к расконспирации проведенной операции…

Тем более, что в отношении расстрелянных в Катынском лесу существует официальная версия, подтвержденная произведенным по инициативе Советских органов власти в 1944 году расследованием Комиссии… Согласно выводам этой комиссии все ликвидированные там поляки считаются уничтоженными немецкими оккупантами…

Выводы комиссии прочно укрепились в международном общественном мнении. Исходя из изложенного представляется целесообразным уничтожить все учетные дела на лиц, расстрелянных в 1940 году по названной выше операции».

Немудрено, что эту «явку с повинной» не позволили читать даже машинистке. Согласился ли Хрущев с предложением Шелепина, были ли уничтожены какие-то бумаги — неизвестно. Большая часть томов «катынского дела» засекречена по сей день. Но в 1990 году президент СССР Михаил Горбачев передал президенту Польши Войцеху Ярузельскому списки подлежавших расстрелу военнопленных и отдельные связанные с этим документы НКВД.

С тех пор мы точно знаем: уцелело достаточно документов, чтобы картина тех событий выглядела вполне ясной.

«Остающиеся завидуют уезжающим…»

В 1990-м году Михаил Горбачев передал президенту Польши Войцеху Ярузельскому списки подлежавших расстрелу военнопленных и отдельные связанные с этим документы НКВД. Фото из архива музея в Медном

После освободительного похода Красной Армии в Польшу, начатого 17 сентября 1939 года, четверть миллиона «освобожденных» оказались в советском плену. Большинство из них скоро отпустили, а 130 тысяч поляков распределили по девяти концлагерям.

Один из таких лагерей организовали в бывшем монастыре Нилова Пустынь возле Осташкова Калининской (сейчас Тверской) области. В октябре 1939 года все другие лагеря получили телеграмму: переправлять в Осташков «жандармов, разведчиков, контрразведчиков, полицейских и тюремщиков». Начальник УНКВД по Калининской области Дмитрий Токарев рапортовал, что «в лагере можно разместить 9000 ч., есть возможность приспособить еще на 800 ч… На 25/XI — помещение с нарами готово на 1400 ч., а без нар гораздо больше». В конце декабря Осташковский лагерь уже был переполнен. Начальник конвоя Велов слал шифровку Берии: «Осташков принял второе 720. Второе 2000 отказался, мотивируя перегруженностью, и также отказался обеспечить хлебом».

В марте 1940-го лагеря с поляками решили разгружать. Сохранилась совершенно секретная записка наркома внутренних дел СССР Берии «тов. Сталину» от 5 марта 1940 года. О том, что «в лагерях для военнопленных НКВД СССР и в тюрьмах западных областей Украины и Белоруссии» содержится «всего (не считая солдат и унтер-офицерского состава) 14736 бывших офицеров, чиновников, помещиков, полицейских, жандармов, тюремщиков, осадников и разведчиков, по национальности свыше 97% — поляки. Все они — закоренелые враги советской власти». Поэтому «НКВД СССР считает необходимым предложить НКВД СССР» (именно так) рассмотреть их дела «в особом порядке, с применением к ним высшей меры наказания — расстрела». Политбюро одобрило предложение.

Записка Берии и решение Политбюро входили в «пакет № 1» — особо секретную папку, которая в 1990 году оставалась в архивах КГБ «под замком» и не была передана в Польшу. Горбачев оставил документы Ельцину, и они были опубликованы.

Именно «пакет № 1» считается одним из главных доказательств того, что операцию по массовому уничтожению польских военнопленных, которую СССР пытался повесить на нацистов, проводили чекисты.

Работы по эксгумации останков в Медном в августе 1991 г. Фото: Алексей Памятных

— На подготовку операции отводили месяц, — рассказывает Елена Образцова, начинавшая создавать музей в Медном еще в 1990-х. — Из Осташкова надо было переправить больше шести тысяч человек. Их перевозили партиями, вагоны пережидали где-то в тупиках, чтобы никто из местных не увидел пленных поляков. Дорога занимала одни сутки. Первый конвой, 343 человека, доставили в Калинин 5 апреля. Но после первых расстрелов прошло еще две ночи. Справиться с захоронением такого количества убитых было непросто.

Дальше привозили и убивали партиями в среднем по двести человек. Последний конвой прибыл в Калинин 21 мая.

Поляки не знали, куда их везут. Думали, что домой.

Комиссар Осташковского лагеря, старший политрук Юрасов телеграфировал полковому комиссару Нехорошеву: «Настроение военнопленных продолжает быть хорошим, бодрым, большое желание уехать из лагеря, не совсем здоровые физически стараются показать себя, что они здоровы и никак не хотят оставаться в лагере, остающиеся завидуют уезжающим, хотя не знают, куда их отправляют, у них есть предположение, потому что если на работы (как говорят некоторые), то почему отправляют не совсем здоровых. Отправка проходит спокойно, организованно и никаких недоразумений нет».

«Ночь была короткая»

В сентябре 1990 года Главная военная прокуратура СССР возбудила уголовное дело № 159 по факту катынских расстрелов. В городе Владимире следствие нашло ценного свидетеля: бывшего начальника Калининского УНКВД Дмитрия Токарева. Генерал-майору КГБ было 88 лет, он плохо видел, но голову сохранил ясную. Полную видеозапись допроса продолжительностью 2 часа 52 минуты можно найти на Youtube. За это время Токарев несколько раз напоминает следователю, что не имел отношения к репрессиям 1937-38 годов, а расстрелами поляков в его ведомстве занимались люди, назначенные Москвой.

«Вопросами транспортировки военнопленных занимались майор госбезопасности Блохин — комендант НКВД СССР, старший майор Синегубов — начальник транспортного отдела НКВД СССР, комбриг Кривенко — начальник конвойных войск НКВД СССР, — показывал Токарев. — Из моего управления им содействие оказывали Рубанов — комендант моего управления, мой первый заместитель Павлов и шофер Сухарев».

«Сухарев мне еще хвалился, что вот он сегодня поработал здорово. Впоследствии Блохин и Павлов застрелились, Рубанов сошел с ума».

Пленных везли железной дорогой из Осташкова в Калинин, потом в автозаке в тюрьму НКВД. Автозак в управлении был один. В него вбивали столько людей, сколько могли: «задом, передом, сколько увезет». А ночью их расстреливали.

«Первый раз привезли 300 человек, — подсчитывал Токарев по просьбе следователя. — Их оказалось слишком много. Ночь была короткая. И надо было как-то укладываться во время сумеречное. Стали потом по двести пятьдесят».

Всего, по словам Токарева, в расстрелах участвовало «человек около тридцати»: «Обычно при расстрелах присутствует прокурор. А тут никаких прокуроров. Никаких посторонних лиц. Никаких живых свидетелей». Сам Токарев, как он утверждал, не видел, как происходили расстрелы, потому что «совершенно неприятно».

Раскопки в Медном. Фото из архива

«Технология была отработана Блохиным, — рассказывал он. — Обшили кошмой двери, которые выходили в коридор, чтобы не были слышны выстрелы в камерах».

«Потом выводили осужденных, будем так говорить, через коридор, сворачивали налево. В «красном уголке» сверяли по списку, совпадают ли установочные данные. Тут же надевались на него наручники и вели его в камеру, стены которой были тоже обшиты звукопоглощающим материалом».

В камере поляков расстреливали, продолжал Токарев, не из табельных ТТ, а из специально доставленных «Вальтеров»: «Блохин, Синегубов и Кривенко привезли с собой целый чемодан пистолетов. Оказывается, пистолеты быстро изнашиваются». При эксгумации вместе с останками расстрелянных в могильных ямах действительно найдут пули калибра 7,65 — от «Вальтеров».

В первый же день Токарев видел, как Блохин «надел спецобмундирование». «Какое?», — уточнил следователь. «Кожаная коричневая кепка, кожаный коричневый фартук длинный, кожаные коричневого цвета перчатки с крагами выше локтей».

Полякам стреляли в головы, потом накрывали полами шинелей, чтобы впитывали кровь. Сваливали тела в грузовик и везли закапывать. Из Москвы был доставлен экскаватор с двумя рабочими.

Из-за плохого зрения Токарев не мог показать на карте место, где хоронили убитых. Но очень точно описал его: рядом с дачным поселком сотрудников НКВД. Режимный объект был выбран не просто так – его охраняли.

«Там еще дача недалеко моя была, — объяснял на допросе Токарев. — Когда из Твери приедете в Медное, должны будете проехать мост через Тверцу. Проедете еще несколько домов, будет поворот налево, а там еще дома продолжаются. Как бы переулочек такой налево, и километра два от поворота — найдете это место. Там после того, как закончена была операция, поселили одного вахтера. Он под видом того, что охраняет мою дачу, охранял, по сути дела, вот это».

«Любимый папочка, целую тебя сердечно»

Почетный чекист Дмитрий Токарев. Экспозиция музея

По описаниям Токарева следственная бригада нашла это место: поселок Медное, за ним — деревня Ямок, оттуда налево. Там действительно когда-то были дачи НКВД, потом их передали милиции. К концу 80-х в развалюхах никто не жил. В августе 1991-го началась эксгумация. Для участия в ней Главная военная прокуратура пригласила историков, археологов, криминалистов, антропологов и других экспертов из Польши. И сотрудников тверского «Мемориала», которые первыми, еще до допроса Токарева, назвали Медное местом захоронения поляков.

В первый же день на глубине 0,9 метра группа нашла фрагменты «истлевшего сукна темно-синего цвета, похожего на форменный китель польских полицейских», форменных брюк с пластмассовыми пуговицами и фуражки.

К концу дня достали «большое количество различных человеческих костей» и девять черепов с отверстиями от пуль.

Нагрудные знаки польских полицейских, пуговицы, погоны, челюсти, ребра, мундштуки, портсигары, снова кости, куски мундиров, пряжки, истлевшие газеты, еще кости, сапоги, монеты, ключи… Протокол эксгумации сегодня есть в открытом доступе. Вместе с огромным количеством другой информации он опубликован в трехтомнике «Убиты в Калинине, захоронены в Медном». Издатель — общество «Мемориал».

Работы по эксгумации останков в Медном в августе 1991 г. Фото: Алексей Памятных

Эксгумации начались 15 августа 1991-го, а завершились 29 числа. За эти дни чекисты вернули себе власть, потом ее потеряли, изменилась страна. Группа не прерывала работу. Нашли первое имя: Ройхер Лутцян (так при предварительном прочтении сразу после извлечения документов из могильной ямы. Правильно Райхерт Люциан — такое написание установлено при более внимательном прочтении в лабораторных условиях — Прим. ред.) служил в польской полиции. Потом числился в списке заключенных Осташковского лагеря под номером 732. Теперь из ямы вместе с черепом извлекли его «командировочное предписание с машинописным текстом» от 11 сентября 1939 года. Рядом нашли обрывок «Пролетарской правды» от 2 апреля 1940-го. К вечеру 21 августа перечень «говорящих» находок пополнили деревянная коробочка, на ее крышке кто-то красиво вырезал Ostaszkow-Seliger, и удостоверение участкового польской полиции. Не оставалось сомнений, что это и есть могила поляков, убитых в апреле-мае 1940 года.

В 1994 и 95-ом годах польские эксперты продолжили работы в Медном. Профессор Бронислав Млодзейовски, руководитель экспедиции, в отчет о работе внос все находки: зажигалки, авторучки, бритвенные станки, обручальные кольца, медальоны, фрагменты писем.

«Нам очень трудно читать эти письма — сжимает горло!», — отмечал профессор.

«Дорогой мой муж, — разобрали они в письме Станиславу Кулаковскому от жены Корнелии, написанном в январе 1940 года. Он уже был в лагере, но связь еще сохранялась. — Твое письмо получили 18/1. Весь наш дом от огромной радости плакал… Любимый папочка целую тебя сердечно, Броне».

Ислледователи разбирают человеческие останки, найденные на месте захоронения в Медном. Фото: Алексей Памятных

Поляки увезут все предметы в Варшаву и передадут Катынскому музею.

— Эти предметы произвели на меня очень сильное эмоциональное впечатление, — говорит директор музея Славомир Фронтчак. — Я спрашивал себя: зачем человеку нужны были ключи, почему он носил их с собой до самой гибели? Все может понадобиться в лагере пленных: еда, стаканы, ложки, коробки для сигарет… Но зачем там человеку ключ? Потом я понял. Уходя на войну, человек закрывает дверь ключом. Он ждет, что вернется с войны и этим ключом дверь откроет. С ними до конца были ключи от дома.

«Зачем поляки?»

Крест на польской территории мемориала в Медном. Фото: Ирина Тумакова / «Новая газета»

Когда в Медное приехали первые польские эксперты, им очень помог в работе глава сельсовета Борис Ещенко. Его вспоминают как человека порядочного и деятельного. В 1996 году, после подписания российско-польских соглашений и постановления правительства, начали создавать мемориал, а Ещенко назначили директором. Сам он понимал, что по части науки не очень тянет, поэтому в заместители позвал Елену Образцову.

В 1999 году Ещенко решил обследовать российскую часть мемориала на предмет захоронений и заключил договор с отрядом поисковиков «Эдельвейс». Руководил им Евгений Королев.

— Ещенко хотел узнать: может быть, есть польские захоронения за границей их части мемориала, а может быть есть советские репрессированные, — рассказывает Королев. — Мы нашли два захоронения, из обоих извлекли фрагменты костей и какие-то сопутствующие вещи.

Это было первое и последнее исследование на российской части комплекса. Предполагаемые захоронения огородили — и только. Комплекс официально был открыт в 2000-м, но посетить тут стоило только польскую часть. На российской смотреть было нечего.

Российская часть мемориала. Фото: Ирина Тумакова / «Новая газета»

К 2001 году научные сотрудники мемориала набрали массу экспонатов для музея репрессий, о строительстве которого разговоры вдруг как-то стихли. Ещенко нашел старый фундамент бывшей чекистской дачи и поставил деревянный дом. Тот самый, где музей находится до сих пор. Ему вменили нецелевое расходование средств и арестовали.

— Его посадили без всяких доказательств и продержали в тюрьме почти год, — говорит Евгений Королев. — Обвинения были — вплоть до того, что он нанял разнорабочим сына, который в то же время сутки через трое дежурил в полиции. Якобы он это сделал в каких-то своих целях. А парень грязную работу выполнял за копейки. Ничего не доказали, через год Ещенко вышел — и очень скоро умер.

Дом для музея, пусть деревянный и построенный на «нецелевые средства», стоял. Елена Образцова писала концепции выставок. Защищать их у начальства в Петербурге, в Музее политической истории, которому Медное тогда подчинялось, становилось труднее с каждым годом.

— Мне приходилось биться чуть ли не за каждую букву, за каждый тематический план, — рассказывает Елена Образцова. — Польских предметов у меня было на три стенда, а Артемов, директор музея в Питере, говорил: зачем вообще поляки? Приходилось все «шифровать», подсовывать экспонаты потихоньку. Иначе зарубали каждую задумку.

В 2005 году ей удалось открыть первый зал с экспозицией, в 2009-м — второй. В 2012 году комплекс перешел в подчинение Центрального музея современной истории в Москве. К нему же относится комплекс в Катыни, где Российское военно-историческое общество недавно открыло выставки в духе «обиды, нанесенные нам поляками».

«Приспособить к изменениям в исторической науке»

Во время эксгумации нашли нагрудные знаки польских полицейских, пуговицы, погоны, челюсти, ребра, мундштуки, портсигары, кости, куски мундиров, пряжки, истлевшие газеты, сапоги, монеты, ключи… Вся опись найденного доступна. Фото: Алексей Памятных

В 2016 году перемены пришли и в Медное. Елена Образцова уволилась. Тогда же комплекс пришлось покинуть и другим научным сотрудникам, изучавшим репрессии. У нового руководства были другие планы по части концепции мемориала.

— Мою должность сократили, но мне предложили остаться в музее в статусе консультанта, — рассказывает Елена Образцова. — Все шло к тому, чтобы свернуть существующую экспозицию и создать новую. В нее хотят включить материалы о том, как поляки в 1920 году морили голодом наших пленных. Я отказалась.

В августе этого года директор мемориального комплекса «Медное» Елена Шевченко обратилась в Общественную организацию по военно-патриотической работе с молодежью «Витязь». Ту самую, что учит юнармейцев стрелять возле могил.

ОФИЦИАЛЬНО

«В последнее время все больший интерес вызывают вопросы Новейшей истории, связанной с трактовкой сюжетов, этапов, подходы к которым изменились и не могут считаться однозначными. Многие музеи, тематически связанные с новейшей историей (в том числе и Мемориальный комплекс «Медное»), проводят реновацию экспозиций, стремясь приспособить их к изменениям в исторической науке…»

Это было приглашение на круглый стол. Мероприятие состоялось, участники обсудили широкий круг вопросов, включая патриотическое воспитание. И в числе прочего —

как бы найти в «Медном» не убитых поляков или жертв репрессий, а красноармейцев.

Идея напоминала о раскопках Военно-исторического общества в Сандармохе. Только с Медным ситуация была сложнее: немцы были выбиты оттуда нашими войсками через три дня после занятия села. Но в Сандармохе была «гипотеза карельских историков» — и в Медном тоже появилась гипотеза: искать надо красноармейцев, умерших от ран в госпиталях. Рядом во время войны здесь действительно стояли эвакогоспитали.

На помощь Елене Шевченко и ее партнерам из «Витязя» пришли местные патриоты.

— В госпитальных списках умерших от ран есть данные по бойцу Сергею Куваеву, — сообщил «Новой» глава тверского отделения НОД Максим Кормушкин. — Там значится место захоронения — «дачи НКВД, село Медное». А в общевойсковых списках место захоронения стоит другое: село Медное, кладбище. Я нашел еще порядка 40 фамилий с местом захоронения «село Медное, кладбище» и обобщил данные.

Фото: Ирина Тумакова / «Новая газета»

Иначе говоря, объясняет Кормушкин, всех солдат, по документам похороненных на кладбище в Медном, теперь можно смело искать на территории мемориала. За этим, судя по анонсу на сайте комплекса, дирекция и обратилась к «Витязю». Отряд идейно близкий, вот же — детей учит патриотизму в правильном месте.

Заместитель директора комплекса Руслан Краснов в разговоре с «Новой» подтвердил, что «казус Куваева» хотелось бы разрешить, тем более что такое же расхождение нашли у еще одного бойца — Федора Беспалова. Но пока, добавил он, «основная работа идет в архивах». Информации о результатах исследований в Медном нет. Ничего не сказал «Новой» об итогах своей работы и поисковик Александр Иванов. Обещал, что изыскания продолжатся.

Мемориальный комплекс «Медное» хочет избавиться от памяти. Но не сбивает ее, как таблички, а надеется прикрыть памятью о поляках-врагах и красноармейцах-героях. Метод, опробованный в Катыни и Сандармохе.

Тверская область