Юлия Чернявская. Куропаты: воспоминание о надежде

Автор: Юлия Черняевская

08.04.2019

Тот, кто был в Куропатах 19 июня 1988 года, вряд ли сможет это забыть. Не только потому, что это шествие было первой протестной акцией в БССР. Не только из-за слов, которые там произносились, и слез, которые там лились. Главное: тогда, в 1988 году, мы чувствовали невероятное единение. Общность людей на фоне страшной правды.

Юлия Чернявская, культуролог, литератор, драматург

Мы были уверены: отныне наша жизнь пойдет по совершенно иным рельсам — чести, смелости и национального достоинства. Каждый, кто стоял рядом, был другом. А стояли не только минчане, но и жители других городов и даже других республик: помню львовских артистов и вильнюсских филологов. И все жаждали правды. Это было торжественно, больно и прекрасно. Конечно, идти туда было страшно, все же Советский Союз, но страх таял уже в трамвае. Чем ближе к точке сбора — к трамвайному кольцу, тем больше ты видел людей, несущих плакаты, цветы и знамена. И ты понимал: нас много. Нас и вправду оказалось много: десять тысяч человек. Главным чувством тогда была эйфория: правда победила! Катарсис. Освобождение.

То, что правда не может победить раз и навсегда, минчанам дали понять уже через несколько месяцев, на «Дзяды». Тогда шествие, идущее к Куропатам, было разогнано. Милиция пустила в ход «черемуху» и резиновые дубинки. Люди, кашляя, кричали: «Вандея! Вандея!» Думаю, после этого многие наивные души убедились: победы социализма с человеческим лицом здесь не будет.

Куропаты — это больше, чем кладбище. Мы не знаем, как звали людей, лежащих там. Их возраста, социального и этнического происхождения. Не знаем, кем они работали, кого любили, сколько у них было детей. Нам ведомо только то, что их убили. Потому за тридцать один год Куропаты стали памятником всем жертвам репрессий.

Фото: Евгений Ерчак, TUT.BY

Возможно, нам никогда не узнать, где покоятся писатели, литературоведы, историки, уничтоженные в ночь с 29 на 30 октября 1937-го. В одну-единственную ночь был расстрелян цвет белорусской интеллигенции — 132 человека. Где их помянуть? И потому мы идем в Куропаты, где, стоя под ночным дождем и пытаясь перекричать шум идущих по мосту фур, называем имена: Михась Чарот, Михась Зарецкий, Юлий Тавбин, Алесь Дудар, Юрка Лявонны, Мойше Кульбак, Валерий Моряков, Тодар Кляшторны (расстрелянный не этой, а следующей ночью)… Мы знаем, что Вацлав Ластовский был арестован в Саратове, расстрелян — Бог весть где. Что Владимир Жилка умер от туберкулеза в уржумской ссылке. Мы не можем найти могилу Ластовского или поехать в Уржум. Или в Вязьму на могилу Максима Горецкого. Но мы можем прийти в Куропаты в Ночь расстрелянной поэзии. Да, нас будет сто, а не десять тысяч, как на первом митинге. Но нам не будет холодно под ночным дождем.

Но разве дело только в поэтах? Всегда ли нам известно, где лежат наши предки, замученные в лагерях? Нет. Но мы можем прийти в Куропаты. В одиночку или с близкими. Лучше летним вечером. В Куропатах нет ощущения отчаяния. Там есть чувство вечности. Может, потому что место, как говорят, «намоленное». Храм на крови. И не надо помпезных мемориалов: все, что нужно, там уже есть — любовно ухоженные могилы, рукотворные памятники… Имена на крестах. Пенье птиц. Заходящее солнце. И тишина, куда более торжественная, чем бряцанье литавр. Не дай Бог, чтобы Куропаты стали вылизанным парадным местом, «благоустроенной территорией». Не всем должно заведовать государство: есть вещи, которыми должно заниматься общество. Оставьте мертвым их вечный покой! А нам — могилы наших мертвых.

Но есть кое-что, подтачивающее ощущение вечного покоя. Спустя годы среди «сестер и братьев», которые шли с нами рядом, начались отнюдь не братско-сестринские разборки. И среди их выросших детей — тоже. Это и стало очередным печальным открытием в истории Куропат.

С одной стороны, вандализм безымянных уродов, ломающих кресты и рисующих звезды Давида и свастики на памятниках, с другой — организованные действия по спиливанию крестов. И когда? В Великий пост, на Крестопоклонной неделе. Кто удивляет больше: вандалы или чиновники, руководствующиеся бессмертной формулой: «Я только исполнял приказ»? Не исключено, что у рабочих, спиливающих кресты, и у милиционеров, курирующих процесс, и у чиновников в их креслах — крестики на груди. И никакого диссонанса они не ощущают. Что важнее: приказ или вера? Ответ очевиден.

Но Куропаты стали яблоком раздора не только «варты» и силовиков; владельцев ресторана и защитников Леса. Они превратились в повод для претензий национального толка: мол, рестораторы так себя ведут потому, что они небелорусы. Помню публикации, где каждому совладельцу ресторана посвящен абзац с фотографией (одного — даже в кипе, наверное, чтоб не перепутали), зато про белорусских чиновников, выдавших кучу разрешений со своими резолюциями, — бегло, в нескольких предложениях. По касательной. Кстати, из конкретных имен расстрелянных в Куропатах на сей день доподлинно известны два: Мовше Крамер и Мордехай Шулескес.

В Куропатах лежат все: белорусы, евреи, поляки, татары, русские, литовцы — и им ни тогда, ни теперь не до этнических различий. Тошно не только от таких намеков, но и оттого, что создатели местной версии еврейского заговора — те, с кем ты, по логике, на одной стороне. Таких ли «разбирательств» мы ждали в 1988 году, когда со страхом и надеждой ехали в трамвае, а потом шли в Куропаты?

Спорят и на другую тему: а хорошо ли всем огулом ставить кресты? Там же и мусульмане, дескать, и иудеи… Мы не знаем, к какому вероисповеданию относятся люди, которые лежат в Куропатах. Думаю, что в основном атеисты: таково уж было время. Возможно, многие верили исключительно в советскую власть, которая их и убила. Но крест — не просто символ конкретной религии. Наш пращур, догадавшийся перечеркнуть вертикальную линию горизонтальной, создал первое произведение искусства. На перекрестии дорог возводили храмы и закладывали города. Крест — вера не только в Бога, но и в человека. В понимание между людьми.

А понимания нет. Есть распря. Скандал. Краткое время, когда диалог был хоть как-то возможен, уже утеряно.

Я не знаю, изначально ли виноваты рестораторы, или они, как утверждают, постфактум обнаружили, около какого Леса строятся. Я также не уверена в том, что все их посетители — моральные уроды. Большинство, я думаю, просто не знают, что такое Куропаты. Проезжие люди. Транзитные. Но в том, как получилось, мне видится не просто конфликт между разными группами, а ведущий конфликт современной культуры. С одной стороны, «Наслаждайся», а с другой — «Помни!».

Я никогда не пойду в «Поедем поедим»: «Помни!» для меня важнее, чем «Наслаждайся!». И несмотря на то, что «варта» не всегда действует разумными методами, я остаюсь на ее стороне. «Варта» — не монолит, это разные люди, по-разному понимающие свою задачу и решающие ее тоже по-разному. С иными я согласна, с иными — нет. Куропаты стали раскаленным нервом общества, когда каждый поставлен перед необходимостью выбирать «своих». Могли ли мы тогда, в 1988 году, предположить, что из своих нам надо будет выбирать других своих? И так до бесконечности. Что надо будет определять «чужих» — из тех, у кого на голове кипа, или из тех, кто возводит кресты? Мы так хотели освобождающей правды и единства. Не получилось.

Иногда кажется: наше общество обуяла вялотекущая гражданская война. Она — на то и гражданская, что победителей в ней нет и не будет. В гражданской войне проигрывают все. Кто-то, как Сизиф, будет вкапывать в землю новые кресты. Кто-то будет их вытаскивать из земли, швырять на землю, будто хлам, и называть это «монтаж заграждений» и «благоустройство территории». Только нерукотворный памятник погибшим — Лес — с любовно убранными к Пасхе крестами будет стоять вечно. Стоять и напоминать о нашей трагедии и наших надеждах тогда, в 1988 году. Которым не было дано сбыться.