Статья Игоря Аверкиева "В Перми попробовали реабилитировать политические репрессии. Вопрос зачем?"
Роберт Латыпов
В последнее время в Прикамье участились информационные и медийные скандалы вокруг темы истории политических репрессий в советский период. Причём, создается субъективное впечатление, что градус напряжённости в пермском сообществе всё возрастает. Хотя на самом деле это далеко от реальности. Даже неловко как-то становится и за своих коллег, и за журналистов, и даже – не поверите – за наших идеологических оппонентов. Ведь подчас споры-то ведутся даже не саму указанную тему, а больше на интерпретации чужих позиций, проектов и учреждений, с неумолимым и небрежным переходом на личности.
Мы, в
«Мемориале» всегда занимали в таких случаях осторожную позицию, памятуя, что
необдуманное выступление лишь увеличивает в геометрической прогрессии
количество обвинений и усугубляет пропасть между участвующими в дискуссии.
Между тем, как хотелось бы добиваться обратного. В такой ситуации всегда лучше
трезвый и зрелый анализ ситуации со стороны. При этом подобный взгляд может и
почти всегда содержит пристрастность, субъективность, оценки, которые вряд ли
понравятся всем. Но сила такой точки зрения, повторимся, как раз в возможности
несколько подняться над ситуацией, проанализировать её, не занимая однозначно
ту или иную сторону.
По крайней
мере, у нас такое ощущение сложилось после знакомства со статьёй известного
пермского общественного деятеля Игоря Аверкиева «В Перми попробовали реабилитировать политические репрессии. Вопрос
зачем?». Статья была опубликована ещё 8 октября 2012 г. на сайте Пермской
гражданской палаты. Странно, но она оказалась почти незамеченной
общественностью, хотя как раз могла бы остудить многие горячие головы и свести на
нет некоторые вопросы и тезисы неосталинистов и им сочувствующих.
Возможно, интерес был мал, потому что сама статья имеет слишком большие размеры, это целая исследовательская работа. Однако, мы посчитали важным всё-таки анонсировать её на нашем сайте. Уверены, что она будет полезна и тем, кто малосведущ в проблеме, и тем, кто давно по ней работает. Особо интересны выводы автора о современном конфликте двух концептуальных подходов на будущее развития России.
В Перми попробовали реабилитировать политические репрессии. Вопрос зачем?
Автор - Игорь Аверкиев
«Я принадлежу к тем 95 процентам мужчин,
которые никогда ни в чём не виноваты»
Из рекламы пива «Тинькофф»
(с маркой пива могу ошибаться)
«Глупый пингвин робко прячет…»
«Хитрый пингвин робко прячет…»
«Наглый пингвин робко прячет…»
«Жалкий пингвин робко прячет…»
По мотивам «Песни о буревестнике»
Максима Пешкова (Горького)
Оглавление:
Суть публикации
Что получилось
- Контекст 1. Потребность в «реабилитации репрессий»
- Контекст 2. Реваншисты
- Контекст 3. Музейный застой
- Контекст 4. Самореабилитация надзирателей
Заключение
Приложения
Чёрт его знает, что я такое написал, да ещё так много, но очень захотелось.
Причина написания этого текста проста. Конфликтов и скандалов вокруг много, но этот как-то особенно задел меня своей, казалось бы, неадекватной страстностью. Формально второстепенный и локальный информационный конфликт на явно архаичную тему вдруг породил столько отменного гнева и непримиримой злобы, что я опешил. С чего бы это? Что так завело эту небольшую группу очень разных людей в теме советских политических репрессий? А поскольку я оказался не только свидетелем, но и потребителем этого вала эмоций, то очень захотелось понять, что же это такое происходит. Прежде всего мучила загадка мотивов. Ведь этот локальный конфликт был явным индикатором чего-то, что не проговаривалось участниками событий, и это непроговариваемое было явно глубже и масштабнее самого конфликта. Отсюда и страстность участников и эта их пока ещё стеснительная политическая ненависть друг к другу, ненависть сродни классовой.
Я никогда специально не интересовался политическими репрессиями в СССР, даже не читал «Архипелаг ГУЛАГ» Александра Солженицына, ни когда он был запрещён, ни когда он был разрешён. Но в силу обстоятельств, то есть занимаясь долгие годы тем, что весьма неточно у нас называется «защитой прав человека», я оказался знаком со многими советскими диссидентами, с некоторыми - достаточно близко. Тема советских репрессий постоянно касалась меня какими-то своими перифериями, но никогда не задевала по причине явной неактуальности. А разговоры о современных российских репрессиях всегда раздражали меня по причине их явной спекулятивности. Путинский режим, конечно, пытается репрессивничать, но общественная цена и политические последствия этих попыток раздуваются сверх всякой меры. Хотя, допускаю, что загнивающий режим от безысходности может попытаться наверстать упущенное и попробует заменить мягкий избирательный репрессинг на классические формы.
Так или иначе я, безусловно, не специалист в истории репрессий и уж тем более не специалист в анализе текстов, но тем интереснее было мне разбираться с этой публикацией и реакцией на неё. И главное - я добился-таки своего: сам для себя я разобрался. Ещё одна ясность на некоторое время. Что вот только делать с этой ясностью?
Суть публикации
25 июля 2012 года в газете «АиФ-Прикамье» был опубликован материал Ольги Волгиной «Хватит врать!». В его основе -интервью с Владимиром Кургузовым, бывшим надзирателем бывшей Исправительно-трудовой колонии для особо опасных государственных преступников ВС 389/35. Публикация наделала много шума как в пермских журналистских кругах, так и среди политизированной публики, но не получила широкой огласки.
Материал «Хватит врать!» посвящён Мемориальному музею политических репрессий «Пермь-36», Международному гражданскому фестивалю «Пилорама», проводимому на базе Музея, и положению политических заключённых в колонии ВС 389/36 в период с 1972 по 1987 годы. Дело происходит в Пермском крае, что расположился в обширной долине реки Кама, которая протекает вдоль западных склонов пологих Уральских гор. Сам бывший политлагерь «Пермь-36» расположен на правом берегу впадающей в Каму реки Чусовой, в 18 километрах от одноимённого города, рядом с деревней Кучино.
Весь материал Ольги Волгиной (интервью с Владимиром Кургузовым и его коллегами и её собственные вставки) построен на пафосе «разоблачаемого обмана». Всё в публикации готовит читателя к этому разоблачению и всячески продвигает саму идею «разоблачения обмана» и «торжества правды» - и название, и подзаголовок, и реплики журналиста, и восклицания героев публикации:
«Хватит врать!».
«Бывший надзиратель «Перми-36» уличил «Пилораму» в фальсификации истории».
«Что скрывают экскурсоводы «Мемориала»?
«Двуликая история».
«Владимир Кургузов… мог бы тоже поведать о тех временах. Однако, ему никто не предлагает этого сделать, ибо видение событий у него иное».
«Хватит фальсифицировать историю на потеху зарубежью».
«травить … байки о том, чего не было».
«…любой знающий историю человек не обманется их баснями…».
«Поверьте, вас сознательно вводят в заблуждение».
Ольга Волгина с самого начала текста честно манифестирует свою политическую позицию – она сочувствует политическим и правоохранительным органам Советского Союза, просто измученным диссидентами. «Хватит врать!» начинается с сетования автора: «К 1972 г. утечка информации на Запад из мордовских политзон достигла небывалого размаха, поэтому возникла необходимость изоляции особо «говорливых» узников». Что касается деятельности Музея «Пермь-36», то автору публикации она видится так: «Любителям лагерно-палаточной экзотики предоставляется возможность исследовать мемориальный комплекс бесплатно, под увлекательные рассказы волонтёров о страданиях и муках последних узников лагеря». Вообще, на протяжении всего текста «страдания и муки узников», отсидевших по 5-10-15 лет в лагерях строгого и особого режима, преподносятся как нечто сомнительное в обязательном обрамлении сарказма, иронии, недоверия.
Само «разоблачение» в исполнении Владимира Кургузова выглядит следующим образом: «… условия для себя они (политические заключённые) создали идеальные. Если говорить о 36-м лагере, то одевали их там с иголочки, а питались они лучше большинства населения страны». Бывший мастер производственной зоны ВС 389/36 Татьяна Карелина добавляет, что «измождённых издевательствами или непосильным трудом лиц я не видела». А бывший бухгалтер части интендантского снабжения той же колонии Лидия Кукушкина посчитала необходимым сообщить, что «общались мы (с политическими заключёнными) строго на «Вы» и по имени-отчеству». Это всё. Владимир Кургузов ещё дважды в интервью касается темы хорошего питания и обмундирования заключённых, об этом же говорит и Татьяна Карелина. Остальные 80% этой публикации содержат в себе разнообразные суждения автора и интервьюируемых о том, как им неприятно то, что они видят и слышат сегодня в Музее «Пермь-36» и на Фестивале «Пилорама».
Таким образом, питание «лучше большинства населения страны» и обмундирование «с иголочки» и есть та скрываемая от всех «правда», которая, с точки зрения автора публикации и интервьюируемых, призвана уличить бывших диссидентов и Музей «Пермь-36» в «фальсификации истории».
Понимаю, такое легкомыслие в «разоблачающих» аргументах выглядит маловероятным для такого издания как «АиФ», но любой желающий может с лёгкостью в этом убедиться, прочитав сам материал (смотрите приложение № 1).
Однако, наивным и несерьёзным текст представляется лишь с точки зрения изложенных в нём «фактов». С пропагандистской же точки зрения публикация, судя по реакции, оказалась вполне себе продуктивной.
Возникшая в связи с публикацией материала Ольги Волгиной внутрикорпоративная дискуссия, вместо того, чтобы сосредоточиться на профессиональном и политическом разборе материала, усилиями Любови Соколовой, Ольги Волгиной, Нины Соловей, Нателлы Болтянской и других была превращена в межличностный скандал с бездоказательными обвинениями, взаимными оскорблениями, употреблением грязной лексики.
Основной площадкой скандала стала закрытая группа в Фэйсбуке с пышным названием «Пермский интернациональный пресс-клуб», членами которой являются несколько сотен не только пермских и не только журналистов. Зрители и участники шоу в Фэйсбуке помаленьку вытаскивали из онлайнового обсуждения наиболее жёсткие реплики и пересказывали их в оффлайне. В результате «по материалам Фэйсбука» вышли статьи в пермских газетах «Бизнес-класс» и «Звезда». Эти публикации, в свою очередь, вывели конфликт на следующий, более высокий, уровень, на котором основные участники событий обменялись заявлениями в Большое Жюри Пермской краевой организации Союза журналистов России с просьбой оценить поведение друг друга. Большое жюри провело открытое заседание и спустя две недели после него вынесло решение, никого не удовлетворившее, но и никого особенно не обидевшее – «беззубое», как справедливо резюмировала Ольга Волгина.
Начало «обсуждения» положила известная пермская журналистка «демократических взглядов» Любовь Соколова, опубликовавшая в той самой группе Фэйсбука текст под названием «АиФ дурно попахивал, теперь – откровенно воняет». Этим своим заявлением Любовь Соколова одновременно и привлекла внимание к материалу Ольги Волгиной, и запустила его обсуждение в самое неподходящее русло. На мой взгляд, именно Любовь Соколова и определила скандальный тон всей последующей «дискуссии». А жаль. Очень жаль.
С публикациями и решением Большого жюри можно ознакомиться в приложении.
Что получилось
Забегая вперёд, скажу, что, с моей точки зрения, редакция «АиФ-Прикамье» опубликовала политический пропагандистский материал, откровенно тенденциозный, основанный на классической подтасовке фактов и зашкаливающих преувеличениях. Авторы материала не пренебрегают и элементарной ложью. Несмотря на то, что материал был опубликован под рубрикой «Тема дня», он не сопровождался изложением иных и/или экспертных точек зрения. «Хватит врать!» жёстко и однозначно продвигает позицию одной из сторон в политическом споре о репрессиях в СССР.
Пытаясь навязать читателю своё мнение о политических репрессиях, авторы вводят его в заблуждение, используя для этого самые разнообразные приёмы. Их цель очевидна и вытекает из смысла и духа приводимых в материале «разоблачений»: политические репрессии в СССР не были жестокой и несправедливой расправой властей над инакомыслящими, скорее, наоборот: и расправа не жестокая, и несправедливость её не очевидна. И уж, во всяком случае, узники брежневско-андроповских политических лагерей не могли и не могут рассчитывать на сочувствие и сострадание, поскольку «создавали себе» в местах лишения свободы «идеальные условия».
Сам же факт публикации, без каких-либо комментариев, очевидно тенденциозного, политически одностороннего материала свидетельствует либо о непрофессионализме редактора, либо о его политической ангажированности.
***
Как всякий политический пропагандистский текст, материал Ольги Волгиной имеет ярко выраженный манипулятивный характер. Вот как это делается:
Подмена предмета общественного спора. Разоблачение выдуманного обмана.
Общество сегодня раскалывается по поводу того, справедливо или несправедливо лишать свободы за инакомыслие, были политические репрессии в СССР или их не было, а не по поводу того, хорошо или плохо содержали инакомыслящих в политзонах на излёте «развитого социализма».
По поводу действительно сносного, по тюремным меркам того времени, бытового содержания заключённых в брежневско-андроповских политических лагерях (каковой и была «Пермь-36») никому ничего доказывать не надо. Всё очевидно и известно. Любой человек, прошедший с экскурсией по Музею «Пермь-36», узнаёт, что заключённые в этой зоне работали не на лесоповале, а «винтили клеммы» и что за всё время существования этой колонии в ней погибло «всего» несколько человек, один из них - украинский поэт и правозащитник Василь Стус, умерший в камере ШИЗО. О реальном «голоде и холоде» в этой колонии посетители узнают исключительно из рассказов экскурсоводов об этом самом местном ШИЗО (карцере).
Это в сталинских лагерях заключённые массово гибли из-за ужасающих условий содержания. К моменту создания ВС 389/36 политические зоны уже мало походили на каторгу: от голода, холода и непосильного труда в них уже не умирали, но они оставались самыми суровыми в цивилизованном мире местами лишения свободы.
Другое дело, что экспозиции Музея «Пермь-36» посвящены не только конкретной ВС 389/36, но и политическим репрессиям в СССР как таковым: и сталинскому ГУЛАГу, и брежневско-андроповским политзонам, и соответствующей деятельности советских судов и НКВД/ГПУ/КГБ, причём не только в Пермской области, но и во всей стране. Музей так и называется «мемориальный музей политических репрессий», его экспозиции рассказывают о подавлении советским руководством инакомыслия в стране с конца 20-х до конца 80-х годов ХХ века.
Вообще, основной пафос, нерв либерально-демократической и гуманистической критики советских политических репрессий -не только в их жестокости, но и в их зашкаливающей несправедливости, в их человеческой ненормальности: на многие годы люди лишались свободы, а при Сталине - и жизни, НИ ЗА ЧТО: за слова, за критику режима, за подозрение в критике, за «мыслепреступления».
Главный ужас диссидентов, отсидевших в советских тюрьмах и колониях в 70-е–80-е годы прошлого века – это ужас несвободы: безжалостный слом всей жизни, ежесекундная многолетняя невозможность следовать собственным желаниям и потребностям, полное подчинение чужой враждебной воле, многолетняя разлука с родными и любимыми, суровые не только и не столько условия (питание, одежда, тепло), сколько режим содержания с бесконечными ограничениями всего привычно человеческого, с всевозможным произволом и унижениями, иногда наглыми, но чаще изощрёнными, иезуитскими. И всё это на фоне вопиющей, лишающей жизненных сил, несправедливости происходящего.
Тюремное заключение – мука для любого. Но одно дело - мучиться 6 лет за ограбление сберкассы, понимая в конечном счёте, что государство и общество вправе тебя за это наказывать, и другое дело - мучиться 6 лет НИ ЗА ЧТО, и мухи не обидев, за распространение «Хроники текущих событий» и тому подобное.
А Ольга Волгина, Владимир Кургузов, Татьяна Карелина и Лидия Кукушкина - всё про жратву и телогрейки. Дескать, кормили-то и одевали политзэков хорошо, обращались к ним на «Вы», на что им ещё жаловаться-то, врут всё. Авторы «Хватит врать!» просто не понимают, что для любого нормального человека многолетняя, вопиюще несправедливая несвобода в застенке с бесконечными режимными ограничениями и унижениями во много крат ужаснее любого голода и холода. Почему этого не понимает Владимир Кургузов – понятно: он был по другую сторону колючей проволоки, для него все, кто сидел – сидели за дело. Если бы он думал иначе, то не смог бы служить надзирателем – трудно всю жизнь служить неправедному делу. Но почему этого не может понять Ольга Волгина? Вопрос.
Ольга Волгина и её «свидетели правды» сначала выдумали «обман» – типа правозащитники настаивают, что заключённых в «Перми-36» держали в голоде и холоде, и это главная их претензия к советскому режиму – и потом с лёгкостью этот обман «разоблачают». Заодно создав у читателя иллюзию, что также легко «разоблачается» и всё прочее, что говорится в Музее «Пермь-36» о политических репрессиях.
Есть ещё и такой вариант выдуманного обмана: «Что касается тех лет, – говорит Владимир Кургузов, – то любой знающий историю человек не обманется их баснями: МВД и КГБ в 70-80-е были практически врагами. Контролировать нас КГБ не мог». То есть, благодаря «тщательному» журналистскому расследованию Ольги Волгиной, общественность наконец узнала о столь неприятной для диссидентов правде, которую все эти годы изо всех сил скрывал Музей «Пермь-36»: КГБ, оказывается, не мог контролировать МВД. Смело, ярко, свежо. Получается, что экскурсоводы Музея все эти годы вдалбливали своим посетителям вопиющую ложь о партнёрстве МВД и КГБ в деле репрессий, а на самом деле… А что на самом деле? Что, какое-то из этих ведомств было за репрессирование инакомыслящих, а какое-то было против? Какие «басни»? При чём тут «история»? Кого вообще, кроме ветеранов МВД, волнует сегодня, контролировал КГБ их ведомство или не контролировал. Под видом «разоблачений» Владимир Кургузов грузит читателя своими стародавними комплексами по поводу чиновничьего соревнования двух советских репрессивных ведомств за то, кто главный над политзэками.
Тенденциозность: выгодное выпячивается и преувеличивается, невыгодное - замалчивается.
Да, кормили и одевали в ВС 389/36 как положено (когда не воровали), но тюремная баланда и есть тюремная баланда (в тюремном рационе ни яиц, ни масла, ни молока, только изредка попадающиеся волокна тушёнки в похлёбке), а роба и есть роба. Но даже «как положено» было разным. Многие политзаключённые в «Пермь-36» значительную, а иногда и большую часть срока проводили в лагерном карцере (ШИЗО). Сидели в нём подряд неделями, месяцами, некоторые - год и больше, без верхней одежды, при температуре 12-16 градусов днём и ночью, каждый второй день - только на хлебе и воде (хлеба - 450 граммов в день). И так месяцами. Но об этом - ни слова в материале Ольги Волгиной.
Заключённые в «Пермь-36» не умирали от голода и холода – в этом, безусловно, заслуга брежневского режима в сравнении со сталинским. Но мучили их голодом и холодом, в том же ШИЗО, с большим профессионализмом. И опять же речь не о преступниках: не о ворах, душегубах и предателях Родины, а о людях, просто вслух и письменно высказывавших недовольство существующим строем. По этой логике сегодня в ВС 389/36 можно было бы посадить от четверти до половины российского населения.
Использование гипербол и прочей экспрессивной лексики, кардинально искажающей объективную картину, однако, благодаря искренности и убеждённости, с которыми эти преувеличения произносятся героями материала, в совокупности они создают некоторый эмоциональный «ореол правды»:
«условия для себя они создали идеальные»;
«одевали их там с иголочки»;
«питались они лучше большинства населения страны»;
«в бешенство приводит, когда их «санаторий» сравнивают с ГУЛАГом»;
«чистенькие, сытенькие узники, которые занимались на станочках изготовлением клемм для утюгов»;
«кормили их так, как в те годы я не могла позволить себе кормить своих детей».
Последнее, кстати, на практике означало бы, что на рубеже 70-х-80-х годов прошлого века дети Татьяны Карелиной (а это её фраза), как и тысячи других детей, живших в сельской местности Пермской области, никогда не ели яиц и хлеба с маслом, не пили молока, зимой им были недоступны пряники и карамель, а летом - свежие овощи и ягоды, я уже не говорю о рыбе из рек, о курицах из курятников, о грибах и ягодах из лесов (именно всё это и многое другое было недоступно политзаключённым и вполне доступно деревенским детям). «Свидетели правды» у Ольги Волгиной увлекаются уж совсем без всякой меры, а она, «наивная женщина» с 15-летним журналистским стажем, в восторге «журналистского расследования» всё документирует, фиксирует, доносит до читателя.
В действительности же всё было так: нормальный (не в ПКТ и не в ШИЗО) ежедневный рацион заключённого в колонии строгого режима (http://www.mhg.ru/history/1447217) тогда составлял:
хлеб ржаной – 650 г.,
мука -10 г.,
крупы – 110 г.,
макароны – 20 г.,
мясо – 50 г. (в основном тушёнка),
рыба - 85 г. (в основном мороженая килька и тюлька),
жиры (маргарин) – 10 г.,
масло растительное - 15 г.,
сахар – 20 г.,
картофель – 450 г.,
капуста и другие овощи – 200 г. (под «другими овощами» в основном подразумеваются лук и корнеплоды, кроме картофеля),
томат-паста – 5 г.
Существовать с таким рационом, безусловно, можно. Вопрос в том, зачем на такое существование обрекать людей, не совершивших уголовных преступлений, и зачем врать, что сельские семьи в то время не могли обеспечить своих детей даже таким рационом. Жизнь в советских деревнях, конечно, никогда не была раем, но чтобы в то время кормить собственных детей хуже, чем на зоне, надо было быть отъявленным тунеядцем, как тогда говорили, или фанатиком безбелковых, безжировых и безвитаминных диет.
Создание ложного представления о действительности посредством всевозможных намёков, недосказанностей и полуправд в «свидетельствах» очевидцев.
Владимир Кургузов говорит: «А было как. Сидит он у нас в тепле и сухости, кушает за столом со скатертью, предварительно изучив меню». Прямо не ветеран МВД, а природный пиарщик какой-то.
Упоминание «скатерти» должно создавать у читателя впечатление особого благополучия в быту заключённых. Допускаю, что скатерти были, почему бы им не быть. Когда я служил в армии в 1978-1980 годах, в нашей батальонной столовой тоже были скатерти: засаленные такие, протёртые, клеёнчатые. При этом в моей роте (110 стройбатовцев) за два года от пьянки, несчастных случаев и поножовщины погибли 8 человек, 6-ых посадили за всякие преступления, примерно каждый пятый переболел гонореей, а скатерти, конечно, были, и одевали нас добротно - на чей-то вкус, возможно, и «с иголочки». А кормили уж и вовсе лучше зэков: каждый день на завтрак масла по 20 граммов, а по субботам и воскресеньям - по два варёных яйца, и сахара всегда, сколько хочешь, и мясо-рыба настоящие и не по 50 граммов в день, хотя всё равно не хватало.
Советские тюрьмы и советские воинские части – вещи, конечно, несравнимые. Я лишь о том, что «скатерти», «меню» и «тепло и сухость» к реальному благополучию могут не иметь никакого отношения.
Слово «меню» в современном употреблении означает, прежде всего, «перечень блюд на выбор», но, начитавшись в воспоминаниях бывшего надзирателя про «скатерти», «тепло и сухость», неискушённый читатель и в самом деле может подумать, что политзэки ещё и блюда себе выбирали на завтрак, обед и ужин. Что полный бред.
Вполне может статься, что Владимир Кургузов формально прав: где-то в зоне могло висеть какое-то «меню», такое же, какое может висеть в любой тогдашней и сегодняшней российской тюрьме, детдоме и воинской части – меню, из которого не выбирают, с его безальтернативностью обречённо ознакамливаются (в моей части такое меню висело на дверях столовой). Меню в казённых советских и российских учреждениях – это список того, что не выбирают.
«Тепло и сухость», наряду с последующей фразой «поэтому у нас не умирали, как на тех же колымских зонах», как бы намекают читателю, что политические заключённые жили в «Пермь-36» во всё тех же особо комфортабельных для советских зон условиях. Хотя на самом деле в то время и на колымских зонах уже массово не умирали – это прерогатива сталинского ГУЛАГа, а элементарное «тепло и сухость» было естественным состоянием любого жилого барака хоть на «общем», хоть на «строгом», хоть на «особом» режиме. Это потом, в 1990-е, от безденежья и общего развала, зоны и заключённые натерпелись и от холода и, подчас, от реального недоедания.
Будучи директором Пермского регионального правозащитного центра, в конце 1990-х – первой половине 2000-х я побывал в двух десятках пермских колоний (общего и строгого режима) и тюрем (СИЗО и ИВСы), выслушал рассказы и жалобы сотен заключённых, как бывших, так и ещё отбывающих срок – кому-то нам удавалось помочь, кто-то нас вводил в заблуждение, кому-то нужно было только сочувствие. Знаком я и со многими бывшими диссидентами, отсидевшими в брежневских политлагерях, в том числе и у нас в «Пермь-36». Я понял, что условия содержания в колониях строгого режима рубежа 1970-х и 1980-х годов мало чем отличались от тех, что я застал на рубеже 1990-х и 2000-х.
Одно могу сказать Ольге Волгиной, проталкивающей идею об «идеальных» и похожих на «санаторий» условиях содержания в этих колониях: «Со своей злобой на род человеческий надо что-то делать».
Единственные в те времена реальные преимущества политзаключённых в ВС 389/36: это действительно не лесоповал, а сбор утюгов и т.п. (чем, впрочем, занимались и на многих уголовных зонах), и отсутствие, дополнительного к административному, блатного прессинга. «Пермь-36» была именно «политической» зоной, блатные в ней не сидели, воровские нравы в ней не господствовали. Другое дело, что в те времена многих реально «политических» осуждали и по уголовным статьям, в результате чего они попадали в обычные зоны, где при неблагоприятных обстоятельствах и провокациях со стороны администраций они сполна могли познать жернова не только советской, но и блатной «справедливости».
Плюс, вообще на политических зонах было чуть больше административного порядка, меньше воровства и тому подобных злоупотреблений со стороны персонала. Но последнее – это заслуга исключительно самих политзэков и их друзей, остававшихся на воле: своим непрекращающимся сопротивлением тюремному произволу и злоупотреблениям, постоянными жалобами в советские инстанции и в международные организации, голодовками и протестами они добивались не послаблений, а элементарного соблюдения и так существовавших советских правил. Они боролись даже в тюрьме. А Владимир Кургузов и Ольга Волгина ставят им это в укор.
Однако за все эти «преимущества» политзэки «платили» тем самым «строгим» и «особым» режимами с суровыми ограничениями в переписке, свиданиях, посылках, допустимых личных вещах и так далее, не говоря уже о самих «строгих» и «особых» условиях содержания.
Или вот, что значит ставшая уже знаменитой в узких кругах фраза Владимира Кургузова о том, что «одевали их там с иголочки»? Да ничего не значит. В реальности ничего не значит, поскольку тюремная роба «с иголочки» - это фактически оксюморон, сочетание несочетаемого. Или он имел в виду, что политзэки в «Пермь–36» ходили в какой-то особенной, специально для них пошитой, изящной и сверх комфортной тюремной робе, вечно новой и отутюженной? Нет, это всего лишь очередная гипербола – явное и намеренное преувеличение, в данном случае злонамеренное преувеличение - его цель, как и всех подобных высказываний в этом пропагандистском тексте: оболгав, опорочить; опорочив, «разоблачить».
Ведь кто такие получаются заключённые советских политлагерей, вечно жаловавшиеся на условия своего содержания, а потом рассказывавшие о пережитых страданиях и лишениях, а на «самом деле», жившие в «идеальных условиях», в «тепле и сухости», питавшиеся «лучше большинства населения страны», «одетые с иголочки», «чистенькие и сытенькие», изготовлявшие какие-то клеммы на каких-то «станочках»? Такие заключённые - не иначе как бесконечно неблагодарные люди, зажравшиеся наглецы и жалобщики. В этом суть волгинско-кургузовской пропаганды - дискредитировать диссидентов и, в конечном счёте, подтолкнуть общество к пересмотру исторического, политического и социального смысла массовых политических репрессий в Советском Союзе.
Совместными усилиями авторы «Хватит врать!» пытаются создать в представлении читателя иллюзию об особом благополучии политзэков в местах лишения свободы. В то время, как для любого человека, хоть сколько-нибудь знакомого с советскими и российскими пенитенциарными учреждениями, «благоденствующий политзэк» в лагере строгого режима – это полный абсурд, бред. Но этот бред у них «правдой» зовётся, а «АиФ-Прикамье» пытается этим бредом «уличить» «Пилораму» и Музей в фальсификации истории».
В материале «Хватит врать!» есть и просто враньё, без всяких там оксюморонов и полуправд.
«Кто у нас отбывал наказание?» - задаёт себе вопрос Владимир Кургузов, и отвечает: «Это изменники Родины (статья 64) –нынешние герои: лесные братья, бендеровцы, власовцы и наши русские предатели. Те, кто продавал за границу секретные документы. Далее – антисоветчики (статья 70). Это всесторонне образованные люди, с большой поддержкой из-за рубежа».
Я не о диссидентах-антисоветчиках – здесь о них всё правильно. Я - о другом. Кто-нибудь знает в современной России хоть одну политическую или социальную группу, для которой «лесные братья, бендеровцы, власовцы и наши русские предатели» были бы «героями»? Я не знаю. Может быть, редакция «АиФ-Прикамье» знает? Зачем так клеветать на страну? Зачем эта фантомная ксенофобия к несуществующим «любителям врагов отечества»?
С Владимиром Кургузовым всё понятно – его, что называется, «несёт». А журналисту Ольге Волгиной зачем это враньё, а редакции «АиФ-Прикамье»? Очень хочется нащупать в своей стране «абсолютное зло» в лице поклонников власовцев и предателей Родины? Да что «хочется», всё ведь очевидно в этом материале. Его миссия сквозит в каждой строчке: он призван разоблачать всех этих «фальсифицирующих историю» антисоветчиков, диссидентов, правозащитников, «демократов», «либералов-либерастов» и тому подобных новых «врагов народа». А враг должен быть заклеймён по максимуму. Но прямо говорить обо всех этих господах как о «врагах отечества», «врагах народа» пока, видимо, язык не поворачивается. Вот и используются всякие речевые конструкции с намёками и отсылами к тем, для кого власовцы вроде бы должны быть «героями». Владимир Кургузов это делает спонтанно, по наитию. А журналисты и редакторы, публикующие его фантазии? То ли осознано, то ли по глупости, то ли от безответственности: одним стеснительно злобным материалом больше, одним меньше.
Уже сама Ольга Волгина пишет: «музей, как и «Мемориал», финансируется на 99,5% западными спонсорами». Откуда она это взяла? Про «Мемориал» ничего точно сказать не могу, вполне возможно, что большую часть его бюджета составляют иностранные пожертвования. Что же касается Музея политических репрессий «Пермь-36», то в разные годы российское(государственное и частное) участие в его финансировании составляло от 50 до 70%, а проводимый Музеем и так нелюбимый Ольгой Волгиной и бывшими сотрудниками ВС 389/36 гражданский Фестиваль «Пилорама» почти полностью финансируется из краевого бюджета.
Если Ольге Волгиной и редакции «АиФ-Прикамье» очень захотелось поучаствовать в составлении списка «иностранных агентов», тогда профессиональнее надо собирать компромат.
Владимира Кургузова «просто в бешенство приводит, когда их «санаторий» сравнивают с ГУЛАГом». Дело тут не в «сравнении с ГУЛАГом» - формально это действительно неправильно и люди, рассказывающие о брежневско-андроповских репрессиях, действительно могут неоправданно увлекаться употреблением этого слова. Возмутило меня другое: в России, по-моему, просто бессовестно называть «санаторием» любую советскую или российскую тюрьму или колонию, даже в кавычках.
По версии Владимира Кургузова, которую он излагает в следующем предложении, лагерь-«санаторий» - это тот, в котором люди не «гибли тысячами». То есть все современные российские тюрьмы и колонии – это сплошные «санатории». Главное ведь, что не убивают, холодом-голодом не замучивают. Ну что это за человек…
Владимир Кургузов считает, что «… условия для себя они (политические заключённые) создали идеальные». Это до какой степени профессиональной деформации должен дойти человек, чтобы произнести такое применительно к заключённым советских лагерей строгого и особого режима. Да хоть какого режима. Суждение, не соответствующее никакой действительности, кроме той, что сидит в голове самого Владимира Кургузова и, видимо, редакции «АиФ-Прикамье».
Ведь если вдуматься, действительно, полный бред: редакция серьёзного издания, без каких-либо комментариев, публикует материал о том, что политзаключённые в ВС 389/36 сами определяли условия своего содержания, в результате чего эти условия были «идеальными» для заключённых – и хоть бы что. В борьбе с «фальсификацией истории» и за «свободу слова» Владимир Кургузов, Ольга Волгина и редакция «АиФ» сами фальсифицирует бедную историю и в хвост, и в гриву, да ещё, что называется, «по предварительному сговору».
Просто руки опускаются от такого журналистского мракобесия.
Политзаключённые своим беспрестанным сопротивлением, безусловно, влияли на условия своего содержания, но не определяли их. Иногда влияли в лучшую сторону - заставляя персонал лагерей соблюдать положенные права и правила, но чаще влияли в худшую сторону – попадали за протесты в ШИЗО.
***
Спросите у служителя зоопарка: «Хорошо ли живётся тигру в клетке»? «Конечно, хорошо», - ответит служитель. – «Я же его кормлю на целых 500 рублей в день, клетку убираю. Воду вот только что сменил. За мной бы кто-нибудь так ухаживал». И многие люди так и считают: тиграм в клетках живётся хорошо, потому что их кормят, поят, чистят, на шкуры да мясо не забивают, хотя могли бы. Осталось теперь, чтобы те же «многие люди» так же «считали» и про политзаключённых, а ещё лучше про любых заключённых. Им ведь тоже хорошо: их кормят, одевают, а особо «породистых» заключённых ещё и «с иголочки», и, главное, не расстреливают ведь, хотя могли бы. А если помаленьку мучают в ШИЗО за всякие протесты да издеваются для поддержания дисциплины … а что вы хотели – преступники ведь.
Кстати, одевать заключённых «с иголочки» это примерно то же самое, что миску тигра под хохлому расписывать и бант ему на левой задней лапе повязывать. Тигру, понятно, по барабану, зато как глаз служителя радует.
Справедливости ради надо сказать, что всё меньше сотрудников зоопарков думают, что зверям в клетках хорошо, отсюда и открытые вольеры и сафари-парки. Жду не дождусь, когда зоопарки и вовсе закроют – зачем они, когда по телеку ещё и не то увидишь. Тюрьмы, конечно, закрывать, не надо – люди, в отличие от зверей, бывают очень плохими и их приходится наказывать и изолировать от общества. Не надо только невиновных в тюрьмы сажать. Не надо в тюрьмы сажать за свободомыслие.
***
Помимо прочего, «Хватит врать!» - это ещё и результат изящно симулированного журналистского расследования.
Во многих своих устных и письменных выступлениях, в ходе возникшего после публикации скандала, Ольга Волгина настаивала на том, что «Хватит врать!» есть результат её тщательного журналистского расследования. Вообще, она считает, что журналистские расследования - её конёк, её миссия в пермской журналистике. И в самом деле, прочитаешь на одном дыхании «Хватит врать!», и возникает ощущение, что на тебя обрушилась целая лавина новых, открытых автором фактов. И многие на это первое впечатление повелись, даже некоторые коллеги Ольги Волгиной. Но в том-то и дело, в том-то и главный пропагандистский приём этого материала, что фактов в нём почти нет. Ольга Волгина пытается убеждать без фактов и доказательств. Её главный инструмент, призванный доказать «фальсификацию истории», – мнения и оценки бесконечно заинтересованных «экспертов».
Придется процитировать уже несколько раз цитированное:
«Одевали их там с иголочки, а питались они лучше большинства населения страны» (Кургузов). «Одеты все были прилично. Кормили их так, как в те годы я не могла позволить себе кормить своих детей» (Карелина). Именно эти «факты», как явствует из текста публикации, должны убедить читателя, в каких «идеальных условиях» содержались политзэки в «Пермь-36». Но нигде в тексте вы не найдёте информации о том, как же именно одевали пермских политзаключённых, из-за чего они выглядели так замечательно, и чем же именно их кормили, что в результате они питались «лучше большинства населения страны».
Одеты «прилично», «с иголочки», питались «лучше большинства» - это всего лишь мнение. Ольга Волгина разоблачает «фальсификаторов истории» не фактами, а мнениями, оценками или оценки выдаёт за факты. Факты привёл я, расписав суточный рацион заключённых.
Владимир Кургузов считает, что «любой нормальный человек понимает, что за музей там у них: чисто идеологическая разработка, направленная на создание определённого имиджа стране… Чтобы показать, что у нас всё плохо было, есть и будет». Очень эффектное заявление. Но чья разработка-то? Кто, когда и как поставил перед Музеем цель «создать определённый имидж стране»? Руководство Музея, что ли? Или любимые западные спецслужбы? Международные фонды? Руководство Пермского края – основной «спонсор» Музея «Пермь-36» и Фестиваля «Пилорама» в последние годы? Или ещё кто? Так тогда и напишите, и доказывайте. Но доказательств нет и быть не может. Опять мнения вместо фактов. Под видом «само собой разумеющегося» читателю предлагается самая обыкновенная ложь на основе привычной совково-путинской шпиономании.
Владимир Кургузов читал «якобы воспоминания кого-то из наших узников: в какой-то бочке, кого-то пытали…». Чьи воспоминания-то? Кого в самом деле пытали, в какой бочке? Давайте действительно обсудим: было - не было. Кургузов кого-то обвиняет во вранье, но не пишет, кого и не доказывает, в чём враньё. Но мнение о вранье у него железное, при полном отсутствии фактов. Правда, чуть ниже он прибегает к следующей военной хитрости - он как бы обещает всё доказать, если заинтересованные люди к нему приедут: «Существуют документы, архивы. И у меня их полно – приезжайте, читайте, пишите правду». Ольга Волгина, как я понял, к нему приезжала, но фактов, судя по материалу, не нашла или почему-то решила скрыть их от читателя.
Лидия Кукушкина говорит: «Сейчас вывернули так, что все, кто были причастны к этому лагерю, - изверги и садисты». Кто «вывернул»? Кто так говорит?
Мне многое не нравится в сегодняшней деятельности Музея, но я знаю, что в нём работают приличные, интеллигентные люди, учёные с очень конкретным историческим мышлением - им и в голову не могут прийти вульгарные политиканские обобщения вроде того, что все надзиратели, охрана по периметру и вольнонаёмные сотрудники политических лагерей - «изверги и садисты». В идеологии Музея «Пермь-36» и того же «Мемориала», занимающегося реабилитацией жертв политических репрессий, очень чёткие представления о носителях вины в феномене массовых политических репрессий в СССР. Говоря языком Лидии Кукушкиной, «извергом» считается, прежде всего, сам тоталитарный политический режим в СССР и его конкретные политические руководители в центре и на местах, запустившие и обеспечивавшие процесс репрессий.
Что касается «извергов и садистов» среди непосредственных исполнителей, то они всегда четко персонифицируются сотрудниками Музея и «Мемориала», называются по фамилиям и с обязательным изложением фактов, свидетельствующих о их злодействах. Никогда я не слышал и не читал, чтобы сотрудники Музея или члены «Мемориала» опускались до безответственных ксенофобских обобщений в адрес персонала политических лагерей. Более того, в этих кругах принято рассуждать в том духе, что и те, кто сидели, и те, кто их охранял, являются жертвами режима. А бывший политзэк, известный пермский скульптор Рудольф Веденеев даже создал макет замечательного, на мой взгляд, памятника жертвам политических репрессий: два распятых друг на друге человека образуют мученический крест: голова к голове, руки к рукам, ступни к ступням – тот, кого репрессировали и тот, кто репрессировал.
Дважды этот памятник пытались установить где-нибудь в Перми или в Музее «Пермь-36»: при Юрии Трутневе и при Олеге Чиркунове. И в том, и в другом случае культурные чиновники охали-ахали, цокали языком от того, какой замечательный памятник, но всякий раз до дела умудрялись так и не дойти.
Представление о том, что «всех причастных к лагерю» считают «извергами и садистами», скорее всего, есть результат «переноса» самих бывших сотрудников ВС 389/36: если их дело «опорочили», то, значит, и к ним все плохо относятся (хотя и Владимир Кургузов, и Татьяна Карелина, и Лидия Кукушкина знают, что это совершенно не так, никто их не третирует, никто к позорному столбу ни словами, ничем другим не привязывает: ни сотрудники Музея, ни бывшие заключённые). Теперь они -«жертвы», теперь они - «изгои», это их своеобразная месть тем, кто не признаёт «праведности» их службы. Теперь их время жаловаться на невзгоды.
Лидия Кукушкина сетует: «Какая сверхсекретная зона? Какое отключение воды?» А что открытая была зона? Журналистов туда водили? Или каждое письмо зэков не вычитывали? Или усиленный режим не был усиленным со всеми дополнительными мерами изоляции? О чём тут спорить-то? Какое такое «отключение воды» опровергаете? Давайте в самом деле разбираться отключали – не отключали, где, когда. А то даже опровергают непонятно что.
По задумке Ольги Волгиной, мы просто должны верить Владимиру Кургузову, Татьяне Карелиной и Лидии Кукушкиной – ведь они эксперты в этих делах! Кто лучше сотрудников лагеря может знать, как в нём жилось заключённым, - никто. Их «экспертное мнение» и является «правдой». Не хочешь возиться с доказательствами? Найди подходящего «эксперта» - его бездоказательное мнение и будет доказательством – он же эксперт и лучше всех знает, как было на самом деле. Правда, в приличном обществе эксперт ещё должен доказать свою независимость.
Хотелось Ольге Волгиной журналистского расследования - так сведи бывших зэков и бывших надзирателей, хоть непосредственно, хоть заочно. Задай им свои вопросы, сопоставь их ответы, вытащи из них доказательства, и публикуй всё это, пусть читатель определяет, на чьей стороне правда или, может быть, просто две правды – выбирай свою.
Факты, конечно, есть в материале, но их очень мало и как-то не о том они все.
Да, персонал общался с заключёнными «на «Вы» и по имени-отчеству» - конечно, не всегда, но правило такое было. И о чём оно говорит? О каком-то особенном уважении персонала к заключённым? О мягкости режима? Так у нас кто только кого только на «Вы» не называет - маньяков-убийц, например, при задержании, на следствии, в суде и в тюрьме. Их кто-то уважает? Это признак хорошего к ним отношения?
Да, наверное, надзирателей «контролировала не кизеловская прокуратура, которая занималась остальными зонами, а лично зам. областного прокурора» - жутко полезная информация.
Да, вольнонаёмные «по зоне передвигались свободно» - и что? О чём это свидетельствует в отношении заключённых?
«Наша колония считалась одной из лучших» - возможно, и что это объясняет? Более мягкий режим для заключённых? А не наоборот ли?
И так далее.
Вот такое журналистское расследование. Впрочем, и такое может быть, если предположить, что журналист расследует не только факты, но и мнения, оценки. В этом, наверное, и есть настоящая заслуга Ольги Волгиной: она опубликовала в массовой газете нетрадиционное мнение о положении заключённых в «Пермь-36». Только к «уличению фальсификации истории» это мнение не имеет никакого отношения – мнения не являются уликами (фактами, доказательствами).
***
Я понимаю: в интервью Владимира Кургузова и его бывших коллег много интересных и необычных для любого журналиста и для любого читателя оценок и мнений, но в этих же интервью также много и очевидно тенденциозного, временами абсурдного и ложного, но легко проверяемого. Нежелание журналиста и редакции проверять очевидно странные «факты» и реагировать на очевидную тенденциозность и подмену предмета «спора о репрессиях» в данном случае свидетельствует либо об их личной политической заинтересованности, либо об их вопиющей некомпетентности.
Я дал десятки интервью самым разным журналистам и знаю, что любой настоящий журналист изначально настроен недоверчиво к герою будущей публикации. Профессиональный журналист оберегает свою непредвзятость и не позволяет герою интервью водить себя за нос, не идёт на поводу его комплексов и слабостей, любая неточность, пропаганда, фантазии будут отслежены и проявлены дополнительными вопросами, либо журналист попытается особенно завиральные места исключить из итогового текста (если, конечно, у него нет цели дискредитировать героя, тогда завиральные места будут оставлены). А тут всё наоборот. Чем страннее и сомнительнее слова респондента, тем краше они для корреспондента.
Есть в этом материале Ольги Волгиной некая загадка: как бы я и многие другие ни уличали автора и её поставщиков информации в предвзятости и подтасовке фактов, как бы ни наивны были их суждения, для многих это не лишает их материал внутренней логики и убедительности. Почему многие купились на эту развесистую «клюкву» и с таким жаром защищают её? Разгадка есть – она в мировоззрении соавторов материала и части его читателей. Они соратники: Ольга Волгина, герои «Хватит врать!» и те читатели, которым этот материал очень понравился. У всех у них общий враг: все эти диссиденты, правозащитники, либералы – «осквернители Советского Союза, продавшиеся тлетворному Западу». А к борьбе с общим врагом правда и логика не имеют никакого отношения. И тут ничего не поделаешь – политические интересы диктуют своё.
Всё ведь очень просто: как только ты допускаешь, что диссиденты сидели «за дело», так тут же репрессии перестают быть репрессиями и вся деятельность Музея «Пермь-36» превращается в полный абсурд, в «бурю в стакане воды». Сказать это прямо ни Ольга Волгина, ни Владимир Кургузов не смеют, но «абсурд» их душит и тогда рождаются такие вот материалы, в которых под видом «кормили и одевали хорошо» как бы разоблачается весь «миф о репрессиях».
Как только ты допускаешь, что государство имеет право преследовать не только тех, кто выступает против него с оружием в руках, кто приносит ему прямой ущерб, выдавая государственную тайну, совершая диверсии или предавая в бою, но и тех, кто выступает против него мирно, без оружия, не принося вреда его обороноспособности, так тут же преображается вся история Советского Союза и перед нами возникает благостная картина великой социалистической державы, «поруганной клеветниками и погубленной хитрым, вероломным Западом».
Представьте себе пожилого человека, намучившегося от политических и социальных передряг последних двух десятилетий, или умного способного молодого человека, столкнувшегося с безжалостной борьбой за место под солнцем в мире, где «всё уже схвачено богатыми, наглыми и старыми», - и тот и другой естественным образом приходят к ностальгии по Советскому Союзу с его «социальными гарантиями» вкупе с «социальным равенством» и великими свершениями. Политические репрессии для них – бельмо в глазу, их не должно быть.
Мы ведь все умные и взрослые люди и понимаем, что спор вокруг публикации «Хватит врать!» идёт не о том, хорошо или плохо кормили в политических лагерях, а о том, «хорошие» или «плохие» люди в них сидели, «за дело» они сидели или «не за дело». Это информационная гражданская война.
***
Безусловно, у меня и таких, как я, с одной стороны, и у Владимира Кургузова, Ольги Волгиной и таких, как они, с другой стороны, диаметрально противоположные представления о том, «что такое хорошо и что такое плохо» в поведении самих политзаключённых.
Вот на что жалуются и что ставят в вину политзэкам Владимир Кургузов и его коллеги:
Ольга Волгина: «Утечка на Запад из мордовских политзон достигла небывалого размаха, поэтому возникла необходимость изоляции особо «говорливых» узников».
Владимир Кургузов: «Любой прокол администрации или нас тут же отдавался эхом «там» и прилетал обратно в виде всевозможных комиссий».
Владимир Кургузов: «Они отказывались от работы, а согласно КЗоТ, систематический отказ является серьёзным нарушением режима» - я с ума схожу от их аргументов.
Владимир Кургузов: «При этом его опусы выходят за рубежом» - обидно, конечно.
Лидия Кукушкина: «Они лучше нас знали все наши должностные инструкции и свои права. Малейшее отступление - и тут же летит жалоба».
Какие противные заключённые!
Кому же нравится, когда на тебя жалобы пишут. А вы что, хотели, чтобы заключённые с пониманием относились к вашим проколам? Понятно, безропотный заключённый - мечта любого тюремщика. Понятно, что для любого тюремщика, хоть советского, хоть нынешнего – зэк всегда «сам во всём виноват». В этой позиции - базовый интерес любого сотрудника пенитенциарных учреждений. Но нам-то до этого какое дело. Как опытный журналист может не замечать этого интереса? Только сочувствуя этому интересу, либо перед нами неопытный журналист, в людях не разбирающийся.
Я считаю, что строптивость и бунтарство несправедливо осуждённого – это лучшее проявление человеческого в человеке. Не сломился человек. А Владимиру Кургузову и Лидии Кукушкиной хотелось бы, чтобы политзэк смирился и превратился в «овощ». И ведь не стесняются даже. Бог с ней, с общечеловеческой моралью, хотя и жалко её, забытую и заброшенную. Даже с профессиональной точки зрения – это неадекватность какая-то.
Естественную профессиональную деформацию в продвинутых профессиональных сообществах обычно стараются не выпускать на волю, чтобы не пугать внешних людей негативными сторонами своей, в общем-то нужной, профессии, а бывшие сотрудники политлагерей выставляют напоказ эту свою деформацию. Очень странные люди. Понятно, что для следователя все люди – потенциальные преступники, а для правозащитника все представители власти – враги прав человека, но только самые отмороженные из них говорят об этом в слух. Понимают, что в обществе так нельзя - зачем портить реноме профессии.
Политзэки, видите ли, отказывались от работы. Но «отказ от работы» – это и в тюрьме забастовка, а забастовка, несмотря на советский КЗоТ, святое право любого униженного и оскорблённого. В политлагере - тем более. Но это мой подход. Людей, отдавших жизнь охране политзэков, мне, конечно, не переубедить.
Вот как оценивают герои публикации Ольги Волгиной такое «неправильное» поведение политзэков:
Владимир Кургузов: «Они шли на это сознательно. Шли страдать, чтобы потом об этом (то есть нежелании работать) трубить на весь свет». Тут Владимир Кургузов не довёл до конца логическую цепочку. Я бы продолжил так: а «трубить на весь свет» для того, чтобы хоть как-то наказать тех, кто их сюда запрятал, и доказать власть предержащим, что «не запугали вы нас». Плюс добиться соблюдения хотя бы того, что положено и по закону, и по-человечески (свиданий, писем, библии и так далее). По-моему, вполне нормальные, заслуживающие уважения мотивы.
Владимир Кургузов: «Когда ему (политзаключённому) надо набрать очки, он ищет повод и объявляет голодовку. Или отказывается от работы». Тут спорить, видимо, бесполезно. Владимир Кургузов считает, что политзэки своими протестами «набирали очки», по их логике – видимо, перед Западом, и всё делалось ради этих «очков» (прямо Pussy Riot какие-то). Получается, люди, осуждённые на 5-10 лет в колонии строгого или особого режима, где жизнь и так кромешная безнадёга, устраивали всякие протесты, шли за них в ШИЗО на хлеб и воду, подвергались всяким прочим законным и незаконным ограничениям и наказаниям, и всё ради каких-то «очков».
Что за «очки» такие? Какие такие блага зарабатывали у Запада политзэки своими протестами и голодовками в политзонах?
Это мы сейчас знаем, что некоторым диссидентам после отсидки пришлось эмигрировать, но именно пришлось – большинство не мечтали об этом, их вынуждали сами власти. Добровольной, но не разрешаемой властями, была еврейская эмиграция из СССР в Израиль, но это совсем другая история, с диссидентством она была связана лишь в некоторых случаях или опосредованно, как часть защиты права на свободу передвижения.
В своё время, когда мы много общались с Людмилой Михайловной Алексеевой, руководителем Московской Хельсинкской Группы, она подробно рассказывала мне о своей и своих друзей историях эмиграции. Большинство из них не хотели уезжать – их выпихивали из страны. И никто Людмилу Михайловну не встречал в аэропорту (в Вене, по-моему, но могу ошибаться) с мужем, двумя детьми и несколькими долларами в кармане, без знания иностранных языков. Но ей ещё повезло. Для многих вынужденная эмиграция сопровождалась разлукой с родными, причём, навеки – никто ведь не думал, что Советский Союз может «закончиться». Они даже бравировали «безнадёжностью своего дела», тост даже специальный придумали, и так спасались от безнадёжности.
Это потом некоторые из них становились на Западе знаменитыми и более или менее обеспеченными (но далеко не все). Это потом, в годы Перестройки, они стали ненадолго героями в своей стране. Но ни на что такое тогда, в 1970-е, они рассчитывать не могли, им это и в голову не приходило. И не было никакой структуры на Западе, отвечающей за их приём и «осчастливливание». И не все там благополучно устроились. И тоска по Родине реально изматывала – неслучайно многие вернулись при первой же возможности. «Набирать очки» - это для тех, кто хочет в это верить.
Всё, по-моему, было проще и более по-человечески. Некоторые из них (далеко не все), попадая в лагерь и будучи теми самыми особыми людьми с обострённым чувством человеческого достоинства, как могли, сопротивлялись произволу; как могли, добивались своими протестами соблюдения своих прав; как могли, создавали проблемы советскому режиму, который не принимали, в том числе и выставляя его перед Западом в истинном, неприглядном виде.
Любые российские власти, как бы ни хорохорились, всегда перед Западом заискивали, им всегда хотелось быть допущенными в семью западных элит, они всегда пытались добиться уважения и признания у западных коллег. И сейчас чего только для этого ни делают, хотя на словах наша демократия жуть какая «суверенная».
Именно серьёзное отношение диссидентов к своему человеческому достоинству является загадкой для Владимира Кургузова и Ольги Волгиной. Они просто не понимают, что Достоинство и Сопротивление могут быть самоценными мотивами для очень серьёзных поступков. Для Кургузова и Волгиной главное - чтобы кормили и одевали, а что сверх того – значит, или с жиру бесятся, или продались кому. Они не понимают, что же такое может заставить человека «сознательно идти на страдания» -не иначе как какие-то «очки», какие-то вульгарные выгоды (так и вспоминаются «миллионы Госдепа»).
Конечно, своим сопротивлением диссиденты «зарабатывали очки» у тех, кто их любил, ценил, уважал и в Советском Союзе и на Западе. Герой тем и отличается от простого человека, что у него очень много таких «очков».
***
И в заключение разбора этих журналистских «полётов» - несколько слов о свободе слова.
Статья «Хватит врать!» и дискуссия вокруг неё не раз задели бедную, размытую и забитую интернетом «свободу слова», но я обращу внимание только на одну беду.
Если упрощать и не принимать во внимание особенности существования свободы слова в условиях переизбытка информации, то у свободы слова в человеческих сообществах две основных беды: бесконечные попытки властей ограничить свободу слова и бесконечные попытки граждан и организаций злоупотребить свободой слова.
Злоупотребляют свободой слова не только клевеща, оскорбляя и унижая честь и деловую репутацию. Есть и более продвинутые способы злоупотребления свободой слова. Среди них: тенденциозность, подтасовка фактов, подмена понятий и предмета спора, умолчание о важных обстоятельствах, намёки, полуправда, выдавание мнений за факты, разоблачение выдуманных обманов, замена доказательств экспрессивной лексикой, и т.д. и т.п. Как явствует из моего «исследования», «Хватит врать!» просто нашпигована подобными злоупотреблениями свободой слова.
В силу обстоятельств «Хватит врать!» - это важный индикатор. То есть важно понять, о чём нам вся эта история сигнализирует, чего это все так всполошились, включая меня, из-за этого материала.
Контекст 1. Потребность в «реабилитации репрессий»
Массовые политические репрессии в Советском Союзе могут превратиться в большую политическую проблему для современной России. Точнее, канувшие в лету сталинские и брежневские репрессии, - это уже большая проблема для тех представителей российского политического класса, которые сегодня пытаются продвигать условно «социалистический» и условно «имперский» проекты очередного российского возрождения. «Имперские» и «социалистические» реваншисты.
Всё многообразие политических умонастроений в современной России укладывается в два противоположно направленных идеологических потока: условно «традиционалистский» и условно «модернизационный». Упомянутые «имперский» и «социалистический» «проекты», при всём их различии, являются, на мой вкус, естественными составными частями «традиционалистского потока». В нём же они, подчас причудливо, переплетаются с различными националистическими и клерикальными течениями-умонастроениями.
Поскольку исторически переходный авторитарно-электоральный режим Ельцина-Путина близится к закату, постольку обостряется и борьба за «будущее России» - борьба не только политическая, но и идеологическая, мировоззренческая.
«Имперский» и «социалистический» реваншистские проекты российского будущего пропагандистски опираются на достижения Советского Союза. Именно эти достижения составляют основной политический капитал современных российских традиционалистов-консерваторов, хоть левых, хоть правых. Доказательства этого - в любом выступлении Зюганова, Удальцова, Кургиняна, Проханова и подобных им во всех уголках страны. Фактически в обществе уже давно ведётся информационная война за «советское наследство», за его «правильную» интерпретацию.
Если занять позицию современных имперских и социалистических мечтателей, то получается, что Советский Союз и как «великая империя», и как «социалистическая супердержава», имел в своём историческом багаже всего одно «тёмное пятно» - эти самые «массовые политические репрессии». «Тёмное пятно» в том смысле, что, если ты признаёшь сам факт «массовых политических репрессий в СССР», то найти им хоть какое-то человеческое оправдание очень сложно. Массовые расстрелы по классовому и политическому признаку и просто для «политической острастки», замучивание до смерти сотен тысяч людей невыносимыми условиями содержания в лагерях, лишение граждан свободы на многие годы лишь за критические статьи и высказывания в адрес режима (и всё это в отношении людей, не совершавших тяжких уголовных преступлений) - такие деяния, как ни крути, по ту сторону любой нормы: исторической, политической, человеческой.
Всё остальное, что традиционно считается не лучшей стороной советского строя: крайне низкая производительность труда, всевозможные политические несвободы, культ личности, монополия КПСС и тому подобные вещи можно хоть как-то объяснить «политической целесообразностью», «необходимостью обеспечивать социальную справедливость», «задачами строительства коммунизма», «платой за победу в войне», «поддержанием единства власти и народа» и прочими идеологическими и пропагандистскими штампами. Но в отношении массовых политических репрессий даже эти объяснения плохо работают. Миллионы загубленных государством жизней без войн, революций и прочих социальных катастроф не подлежат оправданию.
Именно укоренившееся знание и историческая память значительной части российского населения о советских массовых репрессиях лишает «советский миф» политической чистоты и притягательности, и ограничивает тем самым его мобилизационный потенциал. Чтобы «советский миф» вновь повёл за собой политически значимые массы людей, нужно превратить в миф сами сталинские и брежневско-андроповские репрессии. Для поклонников Советского Союза массовых политических репрессий в его истории просто не должно быть. Способов добиться этого много:
- «Политических репрессий не было».
- «Политические репрессии не были массовыми».
- «То, что было, нельзя считать политическими репрессиями».
- «Политические репрессии были правильными и потому не были репрессиями».
- «Политические репрессии были вынужденными».
- «Политические репрессии, если и были, то были случайными, ошибочными».
- «Политические репрессии были только при Сталине».
- И так далее.
Под каждый способ опровержения массовых политических репрессий в СССР есть своя, отработанная годами, система аргументации. Но все они плохо работают - историческая память значительной части населения всё ещё не сдаётся.
Идеологическая борьба с исторической памятью российского населения в отношении советских политических репрессий ведётся давно, со времён Перестройки, но до недавнего времени борьба эта замыкалась в узком кругу маргинальных неосталинистских и имперско-националистических группировок. Однако в последнее время «советский реваншизм» как правого, так и левого толка (причудливы пути политических идеологий в наше время), составной частью которого является «риторика реабилитации репрессий», становится всё более модным мировоззренческим трендом, прежде всего (но не только), среди аутсайдерских групп молодёжи и пожилых людей.
Безусловно, этот идеологический тренд не доминирует в современном российском обществе и уравновешивается также растущими модернизационными, западническими, глобалистскими и тому подобными политическими настроениями более или менее успешно социализирующейся молодёжи и людей среднего возраста.
Собственно говоря, благодаря нарастающей политизации российского общества, все основные идеологические идентичности, наличествующие в современном мире, какими бы дискредитированными, архаическими или, наоборот, диковинными они ни были, всплывают из мировоззренческой периферии на поверхность массового сознания и ажиотажно расхватываются людьми, почувствовавшими потребность в политическом самовыражении и самооправдании.
Однако, умонастроения, укладывающиеся в «традиционалистский идеологический поток», сегодня имеют некоторые преимущества, некую фору в борьбе за умы политически просыпающихся жителей страны. Причины очевидны. Всё постсоветское время именно модернизационный идеологический комплекс доминировал и в дискурсе, и в практике, и правящих, и основных оппозиционных политик. Путинский режим лишь «смягчил» и в какой-то степени профанировал модернизационную риторику и практику, но не отказался от них. В условиях загнивания путинского режима, при окончательной деградации «либерально-демократической альтернативы» образца «Каспаров-Немцов-Рыжков» и в отсутствие новых нелиберальных модернизационных парадигм («декабристский импульс» стимулировал ментальное движение в этом направлении, но до готовых идеологических продуктов пока не дошло) - традиционалистско-реваншистский откат в общественных настроениях представляется, как минимум, естественным.
Самый разнообразный политический реваншизм сегодня явно на коне. Настолько «на коне», что модернизационные по своей сути «декабристские выступления», вполне возможно, подтолкнули общество не столько к модернизационному, сколько к традиционалистскому пробуждению.
Так или иначе, публикация в «АиФ-Прикамье» «Хватит врать!» как скрипка в футляр уложилась в настроения пермской традиционалистской политизированной публики, активно ищущей новые пути и поводы для консолидации и самореализации. А «АиФ-Прикамье» на время стал ещё одним рупором этой «политической субкультуры».
Неслучайно поддержать Ольгу Волгину на открытом заседании Большого жюри Пермского союза журналистов пришел цвет пермской консервативно-почвеннической публики: трое представителей газеты «Звезда» (главного «традиционалистского» издания Перми, бывшего печатного органа Пермского обкома КПСС) - журналисты Сергей Журавлёв (бывший главный редактор газеты Пермского Горисполкома «Вечерняя Пермь»1), Аркадий Быков и Константин Шумов; «культурный антисемит» и «гуманитарный националист» Роман Юшков и делегация молодых «народных империалистов» из «Сути времени». «Свита делает короля».
В ближайшие месяцы-годы российские имперские и социалистические реваншисты всеми силами будут пытаться «очистить» советское наследие от «репрессивного следа» и будут поддерживать всех, кто идёт в том же направлении. Пермь и «АиФ-Прикамье» предъявили стране один из ярких примеров того, как это может делаться.
Контекст 2. Реваншисты
За 25 постсоветских лет, со времён первого серьёзного политического противостояния во время Перестройки, в российском обществе накопилось столько всякой социальной и политической злобы, ненависти и желания отомстить, что ни живи в народе память о братоубийственной гражданской войне и о не менее братоубийственных политических репрессиях, страна давно бы уже погрузилась в хаос террора, как «правящего», так и «оппозиционного». Репрессии в отношении политических противников – тщательно скрываемая, но взлелеянная мечта очень многих российских политиков, не только радикальных и маргинальных, но и вполне респектабельных (знаю не по газетам и не по интернету с малохольными полит-троллями – знаю по личному общению с политиками и активистами). Всевозможные реваншизмы - «советско-имперский», «советско-социалистический», «либерально-демократический», «православно-националистический» и прочие - кипят в крови очень многих людей.
Абсолютно убеждён: именно такая эфемерная субстанция, как историческая память и близкие к ней феномены массового сознания, спасли нашу страну от «худшего сценария» в 1991, 1993 и в 2011-2012 годах. Вспомните всеобщее заклинание во время недавних «декабристских выступлений»: «только не революция, только не революция, только не революция». Жгучее желание политической мести действительно будоражит души очень многих, но историческая память и здравый смысл пока ещё сдерживают это желание. Правые и левые радикалы, тоскующие по жёстким политическим разборкам, были изначально маргинализованы в «декабристском движении».
Сегодня во многих политизированных гражданах борются два противоречивых умонастроения: с одной стороны, упомянутое жгучее желание отомстить политическим врагам («путинистам», «либерастам», «нацикам», «коммунякам», «попам», «кощунникам» и др.), с другой стороны, всё ещё силён страх перед мясорубкой революции, политического террора и репрессий, в которых «никому мало не покажется», стоит только кому-то начать. Причём, память о репрессиях самая свежая и самая бытовая, многих семей реально коснувшаяся – то есть самая прочная. Но, с другой стороны, всё меньше остаётся людей, которые лично или через своих близких познали бесчувственные объятия репрессивной машины.
«Реабилитация репрессий», если таковая случится усилиями Сергея Кургиняна, Романа Юшкова, Ольги Волгиной и других приверженцев «совкового реваншизма», разблокирует национальный страх перед политическим террором. Ушедший страх разблокирует политическую ненависть, превратит её в практическую потребность наказывать, мстить ненавистным врагам народа, отечества, демократии, нации, государства, православия, общечеловеческих ценностей.
Сегодня именно специфическая антирепрессивная политическая культура, порождённая коллективным опытом народа, той самой исторической памятью, является одним из основных тормозов, удерживающих многих российских политиков, от Владимира Путина до Эдуарда Лимонова, от выдвижения лозунгов политической мести (хотя что-то уже прорывается сквозь политические приличия).
Стране не избежать катаклизмов, но и их можно пережить цивилизованно: с тяготами и лишениями, но хотя бы без резни и массовой ликвидации политических противников. Должны же мы хоть чем-то отличаться от арабов.
Контекст 3. Музейный застой
Это каким же тусклым, архаичным и надоедливым должен быть информационный сигнал, поступающий в общество из Музея «Пермь-36», чтобы даже вполне себе «модернизационно настроенные люди» восприняли публикацию Ольги Волгиной как глоток свежего воздуха. Отсутствие нормальной общественной дискуссии о Музее только вредит Музею.
Конечно, у Музея «Пермь-36» есть большие проблемы с убедительностью и актуальностью информационного сигнала. По-моему, Музей политических репрессий в современной России не может быть только историческим, а Фестиваль, посвящённый российскому инакомыслию, не может быть только «либерально-демократическим». В таком виде Музей превращается в секту, в субкультурный феномен для своих. По-моему, гораздо в большей степени Музей должен быть центром современного, российского живого инакомыслия, понимаемого широко, и в смысле не только политического инакомыслия, но и гражданского, духовного, научного; и в смысле не только «либерально-демократического инакомыслия», но и всевозможного «неприсоединенческого», альтернативного классическим идеологическим парадигмам.
Многих здесь в Перми раздражает и превращение пермского мемориального Музея в «дачу московского гражданского общества». Странно выглядит ежегодный Фестиваль с одними и теми же почётными московскими гостями и выступающими (знаю, знаю, каждый год есть и новые, но замечают-то «одних и тех же»). Но дело даже не в «Москве».
Не от хорошей жизни, конечно, но всё в Музее настроено на «экспорт». В «Перми-36» сохраняется такая естественная раньше и такая странная сегодня диссидентская привычка апеллировать прежде всего к «Западу». Всё в Музее настроено на западный спрос на «советские ужасы» в виде «сталинизма», «репрессий», «тоталитаризма». Гости из Европы и Америки получают в Музее подтверждение своих представлений о России и успокаиваются – всё, как они и думали: ужас, ужас, ужас.
Сколько раз в своё время, в середине двухтысячных, я был свидетелем таких ожиданий на всяких международных конференциях «по правам человека». Европейская и американская публика ждала от нас, российских участников, всё новых и новых подтверждений попрания прав и свобод в России. От нас ждали подтверждения привычной для западного человека картины мира. И многие мои коллеги подхватывали эту игру – ни по злу, ни от недостатка патриотизма, а просто потому, что психологически очень трудно не оправдывать ожидания таких милых, приличных и сочувствующих нам людей. Говоря чистую правду, некоторые мои коллеги с таким энтузиазмом её сгущали, надували эмоциями, что на моих глазах моя страна – безусловно, не самая благополучная и не самая свободная в мире – превращалась в какое-то фашиствующее государство, где милиционеры пытают граждан так же часто, как граждане переходят улицу в неположенном месте, правозащитники систематически подвергаются террору, а наши города прямо-таки наводнены скинхедами и прочими «фашиствующими элементами». Стоило мне начать рассказывать и рассуждать о современной российской жизни в духе сакраментального «всё гораздо сложнее», и приводить примеры побед над произволом и вполне здорового развития всяких гражданских инициатив, как тут же зал погружался в уныние, а иногда и в раздражение.
Но для большинства нас, уроженцев «этой страны», советский политический лагерь – это не историческая экзотика, а печальная малоприятная правда о себе и своей стране. Разница существенная. И рассказывать о «печальной малоприятной правде» надо, видимо, как-то иначе, чем о захватывающих ужасах ГУЛАГа. Нельзя скрывать ужасы, но и «хвастаться» ими нелепо. Музей, конечно, не хочет хвастаться, но у него так получается, а естественная интеллигентская рефлексия почему-то не включается, не фиксирует этой ненормальности.
Вообще «музей совести» в непокаявшейся стране должен очень изощрённо и вдумчиво работать со своими посланиями миру. Он должен быть реально самобытным. Опыт антифашистских, антиапартеидных и тому подобных «музеев совести» вряд ли подходит к нашей стране. У нас Сталин по-прежнему кумир миллионов людей, которые всё ещё страдают двоемыслием: «репрессии – это, конечно, плохо – не дай бог, но Сталин-то хорош, а Брежнев так и вовсе добродушный чудак». И никакие противоречия никого не мучают. А тут бах - живой советский концлагерь для политзаключённых посреди Пермского края. Это вам не Бухенвальд в Тюрингии посреди Германии. Тут всё сложнее. Тут свои НИ ЗА ЧТО мучили своих с согласия своих же. Ну и так далее.
Я понимаю, что говорить о «реальной самобытности» Музея проще, чем эту «реальную самобытность» нащупать и предъявить людям. Но на то и существуют профессионалы, чтобы решать очень сложные профессиональные проблемы, а не тиражировать бесконечно стереотипы.
Одним хорош материал Ольги Волгиной – в силу обстоятельств циничная или легкомысленная журналистская акция стала поводом для серьёзного задумывания многих о Музее и Фестивале. Это как с Pussy Riot…
Контекст 4. Самореабилитация надзирателей
Владимиру Кургузову и многим таким, как он, живущим по всей стране, действительно не позавидуешь.
В Советском Союзе существовала большая группа людей, самых различных профессий, которые специализировались на борьбе с инакомыслящими, диссидентами, антисоветчиками. Служили эти люди в самых разных советских ведомствах и местах: в КГБ, МВД, в судах, прокуратурах, в специальных отделах ЦК и обкомов КПСС, в редакциях советских газет, в «особых отделах» на многих советских предприятиях и в организациях. Занимались они самыми разными делами: одни выявляли диссидентов-антисоветчиков и следили за ними; другие вели с ними непримиримую идеологическую борьбу в средствах массовой информации и в трудовых коллективах; третьи их арестовывали и допрашивали; четвёртые их судили; пятые, как Владимир Кургузов, охраняли их в политических лагерях.
Каждый из этих десятков тысяч людей посвятил значительную часть своей жизни, а иногда и всю жизнь, важному, уважаемому, как они считали, хоть и незаметному делу – борьбе с врагами страны. И вдруг, в конце восьмидесятых годов прошлого века выясняется, что почти всё зря, что многие из тех, от кого они защищали Родину, врагами уже не считаются. Более того, диссиденты теперь считаются её героями, а врагами стали те, кто с ними боролся. До «ужасов» люстраций и уголовного преследования, как в странах Восточной Европы, в России, конечно, не дошло, но в одночасье уважаемые люди превратились в людей второго сорта, вынужденных скрывать свою причастность к борьбе с инакомыслием. Вся профессиональная жизнь или часть её пошла прахом - «не тем ты делом занимался, старик». Тысячи личных драм, а иногда и трагедий.
Очень трудно жить с пониманием того, что всё, что ты делал долгие годы, сегодня никому не нужно, а для многих вредно и постыдно. Кто-то с этим смиряется, а кто-то, как Владимир Кургузов, смириться не может и этим вызывает уважение. Его жизнь, жизнь надзирателя политлагеря, не может быть прожитой впустую. Его служба Родине, как и служба многих тысяч таких, как он, нуждается в рабилитации. Он должен доказать «всем этим» и «ими» обманутым, что ничего плохого он не делал, и даже наоборот.
И Владимир Кургузов предпринял свою, частную «реабилитацию репрессий». По примеру своих визави он тоже решил стать диссидентом. Благо сейчас за инакомыслие не наказывают, по крайней мере, за такое – есть в мире справедливость.
Владимир Кургузов создал своего рода «музей боевой и трудовой славы» ВС 389/35, щедро делится своими воспоминаниями с подрастающим поколением и всеми желающими. Он поставил перед собой задачу доказать, что политлагерь - не такое уж плохое место, а политзаключённые - не такие уж хорошие люди: всего лишь неблагодарные жалобщики и белоручки, «стукачи» на Запад, беспрестанно нарушавшие режим и советский Кодекс законов о труде. Со страниц «АиФ-Прикамье» он как бы кричит нам: «Они же плохо, неправильно сидели! Они же были плохими заключёнными!»
Пластичность человеческой психики всегда застаёт меня врасплох. Пластичность эта - наше безусловное преимущество, но она же - причина и эффективнейший инструмент для оправдания любого зла. Нет преступления, совершённого сыном, которое бы не могла оправдать его мать. Нет невиновного узника, виновность которого не смог бы объяснить его тюремщик.
Ну и обидно, конечно, бывшим сотрудникам «Пермь-36» и «Пермь-35». Они ведь тоже по-своему герои тех событий. Это ведь и их зона, а теперь в ней хозяйничают те, кто был тогда никем. На их зоне бурлит какая-то жизнь, приезжают в их глухие места какие-то люди со всего мира, проводят какие-то фестивали, но они, бывшие сотрудники, её давние хозяева - теперь чужие на этом празднике жизни. Они сегодня никому не нужны на своей обочине.
Владимир Кургузов рассказывает: «…каждый год, когда в «Пермь-36» начинается «Пилорама», к нам начинают тянуться группы страждущих колорита. Конечно же, и Ковалёв со свитой (Сергей Ковалёв, бывший политзаключённый «Пермь-36», первый Уполномоченный по правам человека в России). Однажды я к нему подхожу и спрашиваю: «Вы меня знаете?» Он: «Нет». Я говорю: «Не может быть! Над вами же издевались в 35-й и 36-й колонии, как же вы не можете вспомнить своего главногомучителя? Я ведь сутками службу свою нёс: всё через меня проходило. Так почему же не помните главного изверга?».
Нет, не помнит Ковалёв самого «главного», через которого «всё проходило». Будто и не было никогда Владимира Кургузова и всей его многолетней службы.
А между тем, «с начала образования колонии и вплоть до выхода на пенсию, – говорит Владимир Кургузов, – я не просто руководил контролёрами, но был членом военного трибунала»… И «Володю Буковского и Натана Щаранского я знал. И в ШИЗО их сажал… Знаком я и с директором «Пермь-36» и председателем пермского «Мемориала».
Вот и ходит бывший надзиратель Владимир Кургузов на Фестиваль «Пилорама», пристаёт к бывшим зэкам, ёрничает, просит узнать «своего мучителя», а те его даже не узнают. И бредёт он обратно в свой «музей боевой славы», перебирает таблички и бумажки, копит обиду и ждёт пермскую журналистку, уж ей-то он всё расскажет…
***
Каждый самореабилитируется как может. Но при чем здесь «журналистское расследование»? Что здесь расследовать, кроме комплексов и замещений? При чем здесь «правда о репрессиях»? Какую «правду» обнаружила Ольга Волгина, кроме правды об экзистенциальных проблемах бывших сотрудников советских политлагерей?
Заключение
В конечном счёте, какая разница, в каких контекстах создавалась статья «Хватит врать!» и у кого что было в голове. Для меня очевидно одно: любое оправдание, сглаживание, ретуширование, любая попытка исторически и политически реабилитировать советские политические репрессии в современной России – это «плевок в колодец», «игра с огнём», «рытьё себе могилы» и тому подобные разновидности абсолютно безответственного поведения.
Другое дело, что у тех, кто взялся беречь в нашей стране историческую память о политических репрессиях, есть проблемы с профессионализмом и с адекватностью своих усилий состоянию общества. Но их неадекватность - ничто в сравнении с неадекватностью тех людей, которые в своё время приравняли критиков правящего режима к ворам, бандитам и насильникам, сделали для них «особые» и «строгие» тюрьмы-лагеря и садили их туда на многие-многие годы за критику себя любимых. Обычные такие средневековые деспоты, только по утрам надевающие белые рубашки с галстуками и решающие судьбы людей в дубовых кабинетах с зелёными лампами.
Не может не задевать во всей этой истории и какая-то, извините, «душевная слепота» тех, кто с готовностью принял волгинское «развенчание диссидентов».
Вдумайтесь. Инакомыслящие 1970-х шли на реальные риски, шли в тюрьму «всего лишь» РАДИ УДОВОЛЬСТВИЯ СКАЗАТЬ СЛОВО ПРАВДЫ. Вам часто приходилось в жизни сталкиваться с такими людьми? И шли они в тюрьму из-за разнесчастных машинописных листков не на 15 суток, а на долгие годы, и не по дурости или от безбрежной наглости и не за будущие «дивиденды», а за идею, как к ней ни относись. И таких было всего по несколько человек на миллион. Тыча в морду властей своею правдой, они ни на что не рассчитывали, ни на что не надеялись, наградой им были уж совсем интимные, трудно уловимые и трудно определяемые вещи - сбережённое достоинство, чистая совесть, исполненный долг... Вам это ничего не напоминает?
Нужно уметь отдавать должное великим людям. Любым, не только «своим».
P.S.
Когда пермская газета «Бизнес-класс» опубликовала краткое изложение решения Большого жюри, Ольга Волгина написала в комментарии к электронной публикации заметки: «Сказать, что я после этого думаю обо всем этом цирке-шапито... Пять лет «Аргументы и факты – Прикамье» строчили однобокие жалкие хренюшки рукой Соколовой и все было чики-пики, а тут один раз позволили себе быть честными и написали, как было на самом деле, и вторая древнейшая в своей части бросилась отрабатывать свой кусок))). Именно так. Потому что всем всё было давно известно, да просто никто связываться не хотел. И что? Если бы в интервью была ложь - был бы суд. А этот беззубый вердикт пошел в жопу – неинтересно».
Приложения:
1. Статья Ольги Волгиной «Хватит врать!» в газете «АиФ - Прикамье» № 30 (1655) (на сайте АиФ статья размещена под другим названием): http://www.perm.aif.ru/culture/article/22403
2. Статья Дмитрия Чупахина «Оппоненты и факты» в газете «Бизнесс-класс» № 28 (393): http://www.business-class.su/article.php?id=21606
3. Статья Аркадия Быкова «В бараний рог» в газете «Звезда» № 91 (31959): http://zwezda.perm.ru/newspaper/?pub=8546
4. Отклик Любови Соколовой «АиФ дурно попахивал, теперь – откровенно воняет»:http://www.facebook.com/groups/permpp/doc/417875228250021/ (доступен для любых зарегистрированных пользователей социальной сети Facebook)
5. Отклик Ивана Ковалёва в интернет-газете «Грани.Ру»: http://grani.ru/users/ivankovalev/entries/199607.html
6. Отклик блогера Рудольфа Чичикова: http://www.echo.msk.ru/blog/chichikov/926021-echo/
7. Решение Большого жюри Пермской краевой организации Союза журналистов России:http://www.raionka.perm.ru/jury/2012/09/15/396/
1О причастности к советским СМИ я упоминаю не с целью «заклеймить», а для лучшего понимания читателем мировоззренческого бэкграунда людей и изданий, поддерживающих «реабилитацию репрессий».
Поделиться:
Рекомендуем:
22.11.2024 | Гулаг прямо здесь. Райта Ниедра (Шуста). Часть вторая: «Как машина едет, думаю, сейчас меня заберут»
21.11.2024 | Гулаг прямо здесь. Райта Ниедра (Шуста). Часть первая: «Нас старались ликвидировать»
19.11.2024 | Арнаутова (Шадрина) Е.А.: «Родного отца не стала отцом называть» | фильм #403 МОЙ ГУЛАГ
•Что отмечено на Карте террора и ГУЛАГа в Прикамье
•ПОЛИТИЧЕСКИЕ РЕПРЕССИИ В ПРИКАМЬЕ 1918-1980е гг.
•Ширинкин А.В. Мы твои сыновья, Россия. Хроника политических репрессий и раскулачивания на территории Оханского района в 1918-1943гг.
КНИГА ПАМЯТИ | Национальность свою никогда не скрывал
КНИГА ПАМЯТИ | Боялись, ждали, что сейчас придут
КНИГА ПАМЯТИ | Главная страница, О проекте
blog comments powered by Disqus
На повестке дня
Возвращение имён - Пермь - 2024. Несколько слов об итогах
29 октября "Пермский Мемориал - Европа" и телеграм-канал "Пермь 36,6" провели акцию "Возвращение имён". В этом году акция прошла в формате онлай-трансляции на YouTube-каналах организаторов. Ведущими эфира были наши давние друзья и члены "Мемориала" Юлия Балабанова и Владимир Соколов. Вот несколько фактов о прошедшем "Возвращении имён - Пермь - 2024".
Наши ссылки
