Пермская региональная благотворительная общественная организация
«Центр исторической памяти»

«Иван Данилович Жаковка арестован в ночь с 31 августа на 1 сентября 1937 года. На момент ареста он работал заведующим базой пермского молокозавода, но, как выяснилось, он был не тем, за кого себя выдавал», — начинает свой рассказ об ещё одном фигуранте польского дела историк Алексей Каменских.

Когда открываешь протокол допроса, возникает впечатление, что перед тобой обычный советский человек: белорус, родился на территории Западной Белоруссии, тогда Польши, ну и случайным образом его «загребли», и он попал в разработку по польской операции. Но когда начинаешь читать дальше, то понимаешь, что всё гораздо сложнее и интереснее.

В августе 1937 года начинается одна из самых крупномасштабных национальных операций в СССР — польская. Приказ Ежова разослан по всем местным отделениям НКВД. Задача — выявить и изобличить шпионско-диверсионную польскую организацию, которая работает на подведомственной территории. Понятно, что больше всего арестов было на Украине, там просто поляков было больше. А пермским следователям НКВД приходится из кожи вон лезть, изобретать самые дикие истории для того, чтобы элементарно «наскрести» поляков и отчитаться перед начальством. А поскольку настоящих поляков мало, то происходила цепь подмен: католик — значит, поляк, родился на территории Польши — поляк, фамилия звучит на польский лад — поляк и т. д.

«Первые вопросы, которые следователь задавал Жаковке, были стандартными», — продолжает рассказ Каменских. «Когда вы перешли польско-советскую границу?» Жаковка отвечает: «Перешёл в ноябре 1927 года». Остановился в селе Альбертовичи, а дальше уже идут интересные подробности: «Мне дали подводу и направили в Минск». Сразу возникает вопрос: кто дал подводу, кто направил? Обычно в такой ситуации перебежчики попадают в фильтрационные лагеря, здесь ничего подобного нет.

Читаем дальше. Следующий вопрос: «Сколько раз вы вообще переходили польско-советскую границу?» И тут мы начинаем подозревать, что следователь знает о Жаковке гораздо больше, чем современный читатель протокола. И Жаковка совершенно честно начинает перечислять эти случаи: «В первый раз я перешёл в 1921-м году, месяц не помню». И через несколько строк становится понятно, что перед нами не просто случайный перебежчик, а агент советской разведки с 16-летним стажем.

Жаковка даёт показания, что после первого перехода через границу ему «была дана установка в ОГПУ встречаться ежедневно, но практически встречи были и не очередными. Такие встречи были в течение четырёх лет по день моего ареста».

Арестовали его в 1924 году польские власти.

Чтобы понять суть этого дела, надо обратиться к географическим картам того времени. И что мы видим: село Альбертовичи — сейчас это село Вольберовичи, примыкает к месту, где родился Иван Данилович — деревне Комайск, сейчас это Витебская область Беларуси, а тогда это был единственный населённый пункт, находившийся прямо на польско-советской границе.

Судя по всему, вся деятельность Жаковки проходила в этом местечке, и все эти годы он работал на ОГПУ, а затем НКВД в качестве связного. Он и сам признаётся потом, что неоднократно переводил агентов советской разведки через границу, по приказу того или иного своего начальника.

Так вот в 1924 году его арестовала польская дефензива (тайная полиция) и предъявила обвинение сразу по двум статьям: шпионаж в военное время и шпионаж в мирное время. Если бы подтвердилось обвинение по первой статье, его бы сразу расстреляли, но поскольку польские контрразведчики не смогли этого доказать, Жаковку приговорили к тюремному заключению на 2,5 года. Эти два с половиной года он сидит в Вильно , который был тогда польским городом.

Сразу же после освобождения в 1927 году Иван Жаковка снова переходит границу. Первоначально на допросе он показывает, что его направили в Минск, а потом по вызову брата он едет в Курган. Позднее его показания становятся более детальными, и можно сделать вывод, что первая версия про Минск и Курган — это нечто вроде официальной шпионской «легенды». На самом деле он продолжал курсировать между СССР и Польшей.

«В Альбертовичах я прожил один день. Получил задание от уполномоченного ОГПУ и вместе с ним поехали в местечко Пшеницы к начальнику отряда, там задание было дополнено, через два дня перешел обратно в Польшу. В Польше прожил две недели, и, выполнив задание, перешёл опять в СССР, и это был второй переход после ареста».

Всего после освобождения из тюрьмы до 1929 года он переходил границу туда и обратно минимум четыре раза — это то, что мы знаем из его показаний, возможно, их было больше.

«Это очень странно, казалось бы, что он уже засветившийся агент, но НКВД продолжает его использовать как шпиона, и, что тут говорить, для выполнения этих заданий требуется смелость и даже героизм», — не скрывает своего уважения Каменских.

Алексей Каменских / Фото:Тимур Абасов

На страницах допроса бросается в глаза своеобразный диссонанс позиций следователя и обвиняемого. Следователь задает ему вопрос как польскому шпиону, Жаковка отвечает как советский разведчик. Например, вопрос звучит: «Кем и когда вы были направлены из Польши в Советский Союз? С каким заданием?» Ответ: «Я перешёл советско-польскую границу, выполняя задание оперативно уполномоченного ОГПУ». Он твёрдо держит свою роль: я советский разведчик и точка.

Как он попал в Пермь — до сих пор остается неясным. Мы знаем, что последний раз он был в Польше в 1929 году, и мы знаем, что в 1935 году он перестал быть членом ВКП (б), попал в чистки уже в Перми. Но до 1935 года он продолжает работать на НКВД в качестве осведомителя. Об этом говорит тот факт, что отвечая на вопрос «Кого из польских перебежчиков знаете?», он называет имена пермских членов католической общины, что встречался с ними там-то и там-то, на тех или иных квартирах, выпивал с ними, но всякий раз оговаривается, что это было по заданию.

Кроме того, его сделали студентом педагогического рабфака, но тут оказалось, что агенту НКВД очень трудно совмещать учёбу и свою прямую деятельность.

«Почему у вас за период учебы была плохая работа среди этой массы?» Ответ: «Это было связано с моим отставанием в учёбе». Успеваемость у него была неважная.

Ещё один интересный вопрос: «Почему вы отказались „пророботывать“ (так и написано) Марию Васильевну Беганскую?» «Тоже очень интересная дама, — пояснет Алексей Каменских, — она работала машинисткой в военкомате, работала лаборантом в стоматологическом институте, у нее были связи в педагогическом институте, она была певчей в костеле и она была агентом ОГПУ-НКВД». Жаковка отвечает: «Это было связано с затруднением моей учебы в педагогическом рабфаке».

Фактически до 1935 года Жаковка был единственным звеном, через которое пермское НКВД получало информацию и о пермской католической общине, и о студентах-перебежчиках из польской Белоруссии.

В 1937 году допрос его заканчивается рассказом о том, как он оказался на польской территории. И это история красноармейца: лето 1920 года, стремительное наступление Красной армии на Варшаву. Но наступление настолько стремительное, что обозы отстают, возникают проблемы со снабжением, продовольствием. И вот наш Иван Данилович Жаковка, боец-красноармеец, оказавшись на территории Западной Белоруссии, просит своего командира отпустить его за хлебом, потому что их часть находится в нескольких километрах от его родной деревни.

Дальше начинается рассказ о том, как опасно бывает ходить за хлебом во время наступления. Жаковка не получает официального разрешения, уходит самовольно в надежде, что скоро вернется. Но в этот момент как раз происходит чудо на Висле — победа войск под командованием Юзефа Пилсудского над советскими армиями Михаила Тухачевского и Семёна Буденного. И получается, что после самоволки Жаковке некуда возвращаться. Так он и оказался на польской территории, но в своей родной деревне. Откуда он переходит границу в Альберовичах, где уже товарищи из ОГПУ делают его секретным агентом.

После допроса в 1937 году Ивану Жаковке предъявляют обвинения, что он польский агент и участник шпионско-диверсионной группы. Все обвинения он отвергает, ни в чём не признается: «Никогда я польским разведчиком не был. Виновным себя в этом не признаю».

Но, как написано в обвинительном заключении, «Жаковка изобличён показаниями соучастников».

Приговорён по 58-й статье к высшей мере наказания (расстрелу).

Расстрелян 23 октября 1937 года.