Исторический раздел:

Никто не забыт, ничто не забыто? Двойственность памяти в современной России


Алеся Кананчук

 

«Хотелось бы всех поименно назвать…»

А.Ахматова «Реквием»

«Европа после 1945 года жила по закону «одиннадцатой библейской заповеди», проникавшей почти во все сферы жизни и звучавшей как: «Не забудь!», – так описывал нравственное состояние послевоенного европейского общества австрийский социолог Рудольф Бургер. В России фраза «Никто не забыт, ничто не забыто» стала, кажется, своеобразным ответом на эту заповедь, обещающим исполнение завета. Но так ли широко этот призыв воплощается в жизнь? Достигнуто ли в России согласие в вопросе о том, кого и как помнить?

 

Формула избирательной памяти

«Никто не забыт, ничто не забыто» – под знаком этих слов, ставших почти что призывом, преподносились исторические факты в Советском Союзе. Эту фразу и в России это можно услышать повсеместно. Под этим девизом проводятся в школах внеклассные мероприятия и концерты, посвященные Великой Отечественной войне, чествующие её героев, отдавших жизнь за Родину. Та же надпись на Книгах памяти, те же слова – в эпиграфе базы данных, посвященных погибшим в Великой Отечественной войне и выпущенных по инициативе Министерства обороны Российской Федерации. Россия считает своим долгом помнить всех погибших и пропавших без вести в годы войны. Все эти примеры достаточно чётко указывают на то, о ком следует помнить и о чем нельзя забывать.

В России фраза «Никто не забыт, ничто не забыто» употребляется только в отношении Великой Отечественной войны. Не только государственные органы власти, но и большая часть населения похоже разделяют точку зрения, что нужно помнить главным образом о тех, кто погиб в этой войне. Подтверждение тому мы находим в многочисленных блогах в Интернете и Живом Журнале, в сообщениях на форумах.

Формула, направленная на всеохватность памяти, порой теряет свою первоначальную направленность. Получается парадокс: не «никто не забыт» (т. е. когда помнят обо всех), а не забыты только те, кто трагически погибли в годы войны, пали её жертвами. То есть получается, помнят только о них. А как же миллионы людей, ставших жертвами сталинских репрессий, вынужденных провести свою жизнь в лагерях или спецпоселениях особого режима, или же попросту расстрелянных в годы террора? Эта формула не принимает во внимание тех, на ком лежит ответственность за принятые решения, а также тех, кто был их конкретным исполнителем, «винтиком системы». Поэтому во время нашей летней школы в Перми фраза «Никто не забыт, ничто не забыто» не выходила у меня из головы, и поэтому я ставлю после неё знак вопроса.

 

Места памяти как разочарование

Что, на мой взгляд, объединяет три мемориальных места, которые мы посетили во время нашей летней школы, кроме того, что все они служат напоминанием о советской уголовно-исполнительной системе – это их абсолютная заброшенность и маргинальность. Про каждое из них можно сказать, что это Богом забытое место!

Музей «Пермь-36», позиционирующий себя как «единственный музей истории ГУЛАГа в России», находится в унылой деревеньке, где живут лишь старики и алкоголики, и два раза в сутки туда приезжает автобус. Большую часть жителей этой деревеньки составляют пенсионеры или сотрудники психиатрической клиники, расположенной в бывших лагерных казармах бок о бок с музеем.

Музей ИТК-35 в посёлке Центральный – это ещё одно Богом забытое место. Его не найдешь в телефонном справочнике или в адресной книге, даже в Интернете на него практически нет ссылок. Попасть в музей можно лишь в том случае, если у тебя есть на руках специальное разрешение – только тогда часовой на входе откроет шлагбаум и пропустит внутрь. Причина в том, что музей расположен в непосредственной близости от функционирующей и по сегодняшний день исправительной колонии ИК-35. Владимир Кургузов, бывший надзиратель ИК-35 является основателем этого музея, а ныне его директором и практически единственным сотрудником. Экспозиция музея, представляющая собой странную смесь этнографических вещей и ценных исторических материалов и документов, служит скорее памяти ветеранов войны и её героев. Она напоминает нам не об истории политических репрессий, как логично было бы предположить, судя по её месторасположению. Так, экспозиция в одном из залов музея называется «Они защищали Родину», а представленные здесь экспонаты и фотографии посвящены героям и жертвам различных войн – Великой Отечественной, Чеченской, Афганской…

Место, где в 1940 – 1970-е годы находился лагерь «Створ», сегодня уже давно «заросло травой времени», как писал А.Твардовский. Причем не только в переносном, но и в прямом смысле. Тут почти ничто не указывает на ужасные события прошлого, происходившие здесь ещё совсем недавно. Лишь благодаря стараниям группы волонтёров и энтузиастов Молодёжного «Мемориала», это место не превратилось в сплошные заросли крапивы и является сегодня памятным местом.

Насколько, казалось бы, разнятся эти три памятных места с точки зрения отображения ими истории и того, чьей памяти они посвящены, настолько схожи они в своей заброшенности и отдаленности. Это весьма символично передает отношение к тем репрессиям, сложившееся в коллективной памяти сегодняшнего народа. Воспоминание об этом – это воспоминание где-то на краю памяти, на краю истории, ненужное, неприятное воспоминание.

За время летней школы мы посетили много различных памятных мест, чтобы затем осмыслить это и проанализировать. При этом меня всё время не покидало ощущение сюрреалистичности происходящего. Мне, например, непросто было понять, как так в Перми, где в центре города раньше находилась следственная тюрьма НКВД, нет даже маленькой таблички в память о тех, кто там погиб. Зато перед этой тюрьмой есть памятник, установленный «в память о сотрудниках уголовно-исполнительной системы, погибших при исполнении служебного долга в мирное и военное время».

 

Память как объединяющий символ

Повсеместная память о Великой Отечественной войне имела большое значение для советского народа, израненного и сталинским террором. Анной Ахматовой была однажды произнесена фраза, ставшая впоследствии крылатой: «Арестанты вернутся, и две России глянут друг другу в глаза: та, что сажала, и та, которую посадили». Война против общего врага помогла объединить народ. Позже, особенно в брежневские годы, память о Великой Отечественной войне особенно сильно подвергалась мифологизации, превращалась в культ и стала в итоге своеобразным опорным элементом в коллективной памяти русского народа. Однако эта пропагандируемая государством память значительно усложняла бытовавшую ранее схему «жертва-преступник», соединяя воедино разные пласты и перспективы случившегося. Как метко выразился немецкий историк Карл Шлёгель, «советский народ приобрел в войне «двойной опыт».

Неразрывная связь и многослойность мифологизированных и однозначных оценок значительно осложняет оценку событий, если не делает её практически невозможной. Так, образ войны, сплотившей народ, подавался государством исключительно позитивно с идеологической точки зрения, и к этому образу примешивался личный опыт каждого, прошедшего войну, личные переживания и впечатления. Зачастую в памяти народа был запечатлен совсем другой образ войны, не тот, который создавался властями. Однако любая попытка как-то принизить героизм советского народа выставлялась властями как клевета и наговаривание. Насаждавшиеся идеологией мифы и сегодня чётко разграничивают «героев» и «предателей», когда речь идёт о Великой Отечественной войне. И лишь в личной памяти каждого обнаруживается многослойность и многозначность трактовок, где бывает трудно отделить героев от предателей, жертв от преступников и так далее. Идеология и перекраивание истории, рисующие в массовом сознании лишь героев и жертв, как будто стирают вопросы о вине и ответственности.

 

Выбор картины прошлого сделан?

Смена парадигмы в немецкой идеологии, а именно переход от категорий «победитель» и «побежденный» к категориям «преступник» и «жертва», на что обратила внимание культуролог Алейда Ассманн (Aleida Assmann), не могла бы произойти в сегодняшней России. Здесь в отношении памяти о войне доминирует позиция страны-победителя, народа-победителя, и причины тому не надо далеко искать. Это, говоря словами Алейды Ассманн, священная, культовая память. И когда в России речь заходит о жертвах, то, конечно же, имеются в виду жертвы войны, то есть те, кто принесли себя в жертву войне, и это воспринимается как их подвиг, самопожертвование. В категорию жертв при этом никоим образом не попадают жертвы политических репрессий, которые большевиками приравнивались тогда к предателям. Такое представление превалирует сегодня и в сознании народа. Может быть, что та двойственность и многозначность образов, связанных в сознании русского человека с понятием войны, о которой говорилось выше, и мешает смене парадигмы относительно понятия «жертвы». Гораздо проще и надежнее укреплять массовое сознание русского народа мифами о победе и положительными образами. Однако такой путь не избавит от противоречий в памяти и сознании народа, а наоборот, приведёт к ещё большим конфликтам – как внутренним, так и в отношениях с соседними странами. Опасность мифов о победе кроется в сущности самой победы как крайне противоречивого и многозначного явления.

Каждый, кто воздерживается от навязываемой свыше точки зрения и пытается самостоятельно разобраться с комплексом проблем, касающихся темы войны и победы, не может избежать целого клубка вопросов о цене победы и её последствий. Пытаясь найти ответы на эти вопросы, нельзя пройти мимо вопроса и о сущности сталинизма, насилии, терроре. Победа в войне и ужасы тоталитарного режима теснейшим образом связаны между собой в России. Поэтому воспоминания о войне автоматически вызывают из памяти воспоминания о терроре и репрессиях того времени. Хотя можно и возразить, что в России лишь очень немногие критически осмысливают происходившее, в то время как большинство предпочитает придерживаться насаждаемой сверху точки зрения. Проблема-то как раз и состоит в том, что в России вряд ли есть хоть одна семья, которую бы не задела тема войны и тема террора в их связи друг с другом. Память об одном и о другом не только противопоставлены в сознании людей друг другу, более того, они существуют бок о бок друг с другом и даже обусловливают друг друга, связаны часто с личностью одного и того же человека. Этот вопрос и по сегодняшний день остается своеобразным камнем преткновения в сознании народа, в высшей степени проблемным и сложным вопросом.

Многие ученые придерживаются мнения, что насаждение мифов о победе является преградой на пути к признанию советского прошлого в России и, в первую очередь, мешает открыто говорить о таких вещах, как ГУЛАГ и политические репрессии. На мой взгляд, тема войны даёт толчок для осмысления многих вопросов, касающихся советского прошлого страны. И конечно, нельзя обойтись без смены парадигмы в политике по этому вопросу, и вместо насаждения мифов о народе-победителе стоило бы открыто обсуждать весь комплекс проблем, связанных с темой войны, в том числе и вопрос о том, кого считать жертвами и преступниками, совершавшими злодеяния. А для этого, говоря о войне, нельзя молчать о сталинских репрессиях.

Вот почему в современной России есть и два реквиема – один, написанный Анной Ахматовой в память о тех, кто исчез в многочисленных тюрьмах и лагерях страны, и другой, написанный Робертом Рождественским в память о тех, кто пал в Великой Отечественной войне. В России сегодня есть и два типа памятных книг и мемориальных памятников – одни посвящены жертвам репрессий, другие – жертвам войны, и два разных «Мемориала»[1].

В России можно считать задачу преодоления этого «раскола» в памяти народа вызовом нынешнему поколению. Здесь не обойтись без такта и уважения ко всем, кого коснулась эта беда, а также без бережного отношения к их воспоминаниям. Только признание преступлений и реабилитация жертв репрессий в совокупности с готовностью нести ответственность за содеянное могут послужить основой для создания новой, зрелой культуры памяти в сегодняшней России.

Послание Президента РФ Дмитрия Анатольевича Медведева, опубликованное в его Интернет-блоге 30 октября 2009 года по случаю Дня памяти жертв политических репрессий, можно трактовать по-разному. Также как и введение произведения Александра Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ» в курс обязательной школьной программы для старшеклассников. Быть может, и то, и другое можно считать маленьким шагом в сторону преодоления тёмных страниц прошлого в России. Пускай ещё только маленьким и осторожным, но от этого не менее важным шажком на этом длинном и непростом пути.


[1]  Имеются ввиду российская правозащитная организация «Мемориал» и ОБД «Мемориал» – обобщённый компьютерный банк данных, содержащий информацию о советских воинах, погибших и пропавших без вести в годы Великой Отечественной войны.

 

Записей не найдено.

Поделиться:

Рекомендуем:
21.11.2024 | Гулаг прямо здесь. Райта Ниедра (Шуста). Часть первая: «Нас старались ликвидировать»
19.11.2024 | Арнаутова (Шадрина) Е.А.: «Родного отца не стала отцом называть» | фильм #403 МОЙ ГУЛАГ
19.11.2024 | Шаламоведение в 2023 году: Обзор монографий
•Информация по спецпоселениям ГУЛАГа в г. Чусовом и Чусовском районе Пермского края, существовавших
в 1930-1950-е годы
•Что отмечено на Карте террора и ГУЛАГа в Прикамье
•Узники проверочно-фильтрационных лагерей
КНИГА ПАМЯТИ | Мама верила, что он невиновен
КНИГА ПАМЯТИ | Судьба инженера
КНИГА ПАМЯТИ | Главная страница, О проекте