Чекизм: мотивация зла. А.М. Калих

Генрих. Но позвольте! Если глубоко рассмотреть,

то я лично ни в чем не виноват. Меня так учили.

Ланцелот. Всех учили. Но зачем ты оказался

первым учеником, скотина такая?

Евгений Шварц. «Дракон».

Одна замечательная женщина, член общества «Мемориал», рассказала мне, что в ее большой семье и молодые и старые почитают деда, расстрелянного в 1938 году. О его жизни детям и внукам рассказывают с малых лет. Везде бы так, во всех бы семьях!

Но… Дело в том, что дед был начальником управления НКВД одной из автономных республик, в ЧК служил еще с 1920-х годов. Он прошел по так называемым сталинским расстрельным спискам, то есть был расстрелян по личному указанию Сталина. За что? Об этом и говорить нечего, уничтожили без суда и следствия, как и тысячи других.

Однако заметим, дедушка не был человеком из тысяч других. Он из стальной когорты людей, которым дали право практически бесконтрольно распоряжаться судьбами людей. Как он себя вел, насколько активно пользовался этим «правом»? Сегодня дать ответ невозможно: сведения о повседневной чекистской деятельности до сих пор засекречены, закрыты для исследователей.

Получается, чист перед людьми и Богом, не несет его душа тяжелый грех? Но кто же поверит в то, что человек мог остаться безгрешным в волчьей стае… Ведь и был-то он не рядовым в этой стае, возглавлял управление НКВД.

Да, — говорит моя знакомая, — дедушка мог где-то и преступить закон, но он жил в другом времени, по другим правилам. Он, как все его поколение, был идейным. И он выполнял приказ. Иначе было нельзя, и судить его надо по законам того времени. Сколько лет мы еще будем их судить, не хватит ли? Разве мало того, что родной человек погиб, расстрелян?

А мы ведь не судим. Мы думаем. Я сказал своей собеседнице, что не могу навязывать ей свое мнение. В конце концов, это право семьи — почитать своего деда. Но что будет, если рано или поздно архивы все-таки откроют, заговорят документы, дети и внуки арестованных и погибших? В ответ женщина расплакалась. С тех пор живу с ощущением вины перед ней, хотел ответить по мере сил честно, но не сумел найти нужные слова…

Как справедливо заметил председатель правления Международного общества «Мемориал» Арсений Рогинский в докладе на конференции «История сталинизма»[1], в советском терроре зачастую крайне сложно разделить палачей и жертв. Например, секретари обкомов. В августе 37-го они все как один — члены «троек» и пачками подписывают расстрельные приговоры, а к ноябрю 38-го половина из них уже расстреляна.

В национальной и, в особенности, региональной памяти условные «палачи» остались отнюдь не одномерными злодеями. Кое-кто бережно хранит веру в то, что чекисты «зачищали» страну от врагов. Или не совсем от врагов, но от тех, кто ими мог стать. А о секретарях обкомов 37-го года и говорить нечего. Они подписывали документы о расстрелах, но они же организовывали строительство детских садиков и больниц и лично ходили по рабочим столовым снимать пробу с пищи, а дальнейшая их судьба и вовсе вызывает сочувствие.

Это сочувствие к бывшим палачам странным образом передалось и многим россиянам поколения XXI века. Тому есть немало объяснений, и каждый читающий эти строки может привести свои. По моим наблюдениям нравы и взгляды 37-го года, тяжелое наследие в виде чекизма, все еще живы и дают о себе знать в нашей повседневной жизни. Однако особая важность проблемы нашей «наследственности» остается вне общественного внимания. Она затрагивается во множестве публикаций, но пока никем не исследована системно.

Разумеется, я не претендую на роль исследователя. И был бы рад, если бы мои журналистские заметки побудили кого-то из профессионалов взяться за более серьезный анализ этой крайне болезненной темы.

С верой против веры

Первое, о чем хочу сказать, - речь в этой статье идет не столько о самой сталинской охранке, сколько о моральной атмосфере, которую её деятельность порождала в обществе. Для себя я определяю это явление как некий трагический срыв в развитии человека, как черную полосу, в которой закодировано разрешение на моральное и физическое подавление, на насилие, даже на убийство ради достижения какой-то цели. Ужас заключается в том, что цель поначалу выглядит вполне благостно: не иначе, как счастье всего человечества, справедливость и равенство. Правда, придется для начала пойти на некоторые радикальные меры: убрать с пути скрытых врагов, тех, кто не верит, кто мешает. Однако такую «уборку» нельзя доверить первому встречному, нужны люди особой закалки. То есть те, кто вытравил из себя наше традиционное слюнтяйство, гнилой либерализм и пережитки буржуазной морали.

Лучше всех этот механизм объяснил Достоевский: Раскольников сам себе дает моральное разрешение – да, могу переступить последний порог, имею право уничтожить, растоптать живую душу.

Ради убеждений? Веры? Или это просто психический сдвиг?

Они были идейными, сказала моя знакомая. В это сегодня верит не только она. Верят, как в последнюю соломинку, не дающую упасть, не разувериться в своих отцах и дедах.

Ну что ж, нет спора, право верить имеет каждый. Но все-таки следовало бы учесть одну немаловажную деталь, которая упоминается в десятках источников, в том числе в рассказах самих бывших чекистов. Советская охранка выработала некую вполне видимую «вертикаль»: парадная коммунистическая идейность – это для отчетов, для газет, для людей попроще, для нижнего ряда. А нам, небожителям, поручено такое, что тут не до сантиментов. Единственное неудобство – в верности партии и вождю приходится клясться теми же словами и теми же лозунгами, что и «простым» людям.

Давайте сразу договоримся: мы не станем здесь говорить о психических извращенцах, о физиологических палачах, которых тоже немало было среди чекистов. Обратим внимание на тех самых обычных, «из народа», которых после строгой партийной проверки в массовом порядке направляли служить, как до сих пор принято говорить, «в органы». Эти обычные, рядовые через недолгое время превращались в ревностных исполнителей преступных приказов. С удивительной быстротой они осваивали правила, по которым жила система.

Откуда такая ухватистость, такая способность к адаптации? Это очень важный вопрос. Ответ, думаю, можно найти, если сравнить общую атмосферу жизни на «большой зоне», как называли страну политзеки, и принципы, по которым развивался чекизм.

Жизнь первых поколений советских людей окутывала романтика революции, мечта о светлом будущем. Но уже с первых шагов сладкая романтика сочеталась (и с каждым годом все более ощутимо) с жесткими условиями, следование которым определяло судьбу, карьеру и саму жизнь: беспредельная преданность вождю, коммунистической идее и революции. И всему этому сопутствовала атмосфера нетерпимости к проявлениям любого сомнения, инакомыслия, с готовностью предать анафеме пусть даже самого близкого человека за любую попытку по-своему оценить происходящие в стране события.

Эта самая «общая атмосфера» была, по сути, своеобразными подготовительными курсами к службе в «органах». Службе в любом качестве и в любой форме — вертухая, следователя, сексота или автора доноса. Все это почетно, важно и высоко ценится советским народом. Говоря сегодняшними терминами, служить в НКВД было в высшей степени престижно.

И в самом деле, тому, кто «был никем», предоставлялась соблазнительная возможность: стать в одном лице следователем, судьей и палачом. Еще вчера он, дрожа от гнева, читал в газете «Правда» о происках врагов народа. И вот революция дает ему невероятную власть, право и обязанность найти врага, разоблачить, обезвредить и уничтожить его. Дьявольский соблазн!

Забытое со времен французской революции и возрожденное Сталиным словосочетание «враг народа» упало в уже подготовленную почву. Сначала эти слова пугали обывателя, но уже в 30-е годы призыв к уничтожению врагов народа выводил на митинги сотни тысяч людей. И не надо думать, что на такие митинги народ собирали только под угрозой расправы (или, как сегодня, за отдельную плату, отгул на работе). Шли добровольно. Была вера – такая легкая, понятная, снимающая груз ответственности и муки совести. Был всеобщий подъем, такой сладкий, такой вдохновляющий. Но заканчивавшийся массовой истерией, когда огромные толпы требовали распять тех, на кого еще вчера чуть ли не молились.

Вольтер когда-то заметил, что фанатизм не просто «плод незнания», но он всегда тесно связан с психологией толпы. «Книги гораздо меньше возбуждают фанатизм, нежели собрания и публичные выступления». Действительно, уединенное чтение, работа ума и души вряд ли сочетаются с коллективным безумием.

Так и хочется воскликнуть: прав Вольтер, истинную правду глаголет! Но… устарела его правда. Она справедлива лишь для эпохи, когда жил великий просветитель. Чекизм выработал и успешно испытал на практике в общем-то простой метод: если правильно работать с толпой, если взять ее под контроль, жестко дозировать то, что читают люди, что смотрят в кино, а потом и по телевидению, то и сегодня можно собирать стадионы, ревущие проклятия в адрес врагов народа (оппозиционеров, бандерлогов, гнилых либерастов, иностранных агентов, фальсификаторов истории, противников оккупации Украины, людей с неправильной ориентацией и т.п.).

Двадцатый век породил сомнение в непререкаемой и вечной правоте народных масс. Самый «яркий», неподдающийся моему осмыслению пример из советской истории, – сокрушение православной России, уничтожение храмов, грабеж церковного имущества. Мы не вправе забыть, что в смертельной борьбе большевиков с религией участвовали сотни тысяч, если не миллионы, вчерашних верующих. Они, перековавшиеся, в большинстве своем, даже не заметили смену вех. Прежнюю веру сменила новая, внешне напоминающая старую. У нее, оказывается, тоже есть своя библия. Свои боги, свои молитвы, ритуалы, герои и мученики. Не надо думать, верь и следуй новому курсу.

Одним словом, процесс обесчеловечивания, осознанно направляемый сверху, развивался стремительно и бесповоротно. Сформировалась система, при которой, по А. Г. Авторханову (он, как известно, сам отсидел 5 лет в тюрьме НКВД), «народ учат не думать»[2]. Осмелюсь добавить к его словам следующее: не просто кто-то учит не думать, - сам народ отказывается думать. Вполне по Маяковскому: «Нам, мол, с вами думать неча, если думают вожди»[3].

В таких условиях, по тому же Авторханову, подлинно властвующей силой становится одна — «универсальный чекизм. Чекизм государственный, чекизм партийный, чекизм коллективный, чекизм индивидуальный. Чекизм в идеологии, чекизм на практике. Чекизм сверху донизу. Чекизм от всемогущего Сталина до ничтожного сексота»[4].

Так что служить в НКВД шли люди, заранее подготовленные всеми идеологическими мифами и жестокими предрассудками времени. Оставалось только избавить их от невесть как сохранившихся предрассудков и заблуждений типа сочувствия и жалости к невиновным, мечты о справедливом суде и тому подобного.

Зачистка душ

Многих, особенно молодых людей, буквально очаровывал сложившийся с первых лет революции образ чекиста, он символизировал для них неподкупную справедливость и мужество. К созданию этого мифа приложили руку знаменитые писатели и художники. В чекистах кто-то из них чувствовал романтику революции, а кто-то — очарование беспредельностью их власти. Сила воздействия на «инженеров человеческих душ» была столь велика, что многие из них участвовали в сомнительных акциях, прославлявших режим. Вспомним хотя бы поездку в августе 1933 г. 120 советских писателей на строительство Беломорканала. Итогом поездки стал выпуск книги очерков 36 писателей (среди них М. Горький, В. Катаев, В. Иванов, В. Инбер, А. Толстой, М. Зощенко и др.). В этих очерках они описывали героический труд создателей Беломорканала, рассказывали об усилиях чекистов по организации работ и по «перековке» заключенных. Разумеется, о жестоких условиях рабского труда, о голоде, холоде, о гибели тысяч людей в книге не говорилось ни слова...

Но к середине 30-х годов чекизм дистанцировался от образа гордого рыцаря и борца, он оформился как крайне прагматичное, беспредельно циничное сообщество, распрощался с какими-либо моральными обязательствами перед согражданами. Борьба с врагами народа переводилась на плановую основу, чекисты более не утруждали себя доказательством вины арестованных, «сверху» было дано разрешение на применение пыток. Как сказал товарищ Сталин, по мере строительства социализма врагов становится не меньше, а наоборот больше. А потому надо переломить в себе все человеческое, забыть о колебаниях и сомнениях.

И все-таки моральная «зачистка» давала сбои. Крайне редко и крайне слабые, но давала. У меня в руках любопытный документ — написанная в 1956 г. обзорная справка по архивно-следственному делу №9096 по обвинению бывших сотрудников НКВД Свердловской области. Эти сотрудники были арестованы в феврале 1939 г. и обвинялись в том, что «по указанию бывшего вражеского руководства УНКВД Свердловской области Дмитриева и Боярского» применяли по отношению к арестованным, бывшим сотрудникам УНКВД, «провокационные методы воздействия»[5]. Под этими словами имелись в виду пытки, избиения резиновой палкой, инсценирование расстрела и т. д.

В справке, в частности, цитируется заявление следователя Костина на имя наркома внутренних дел. Костин указал: «…В мае я допрашивал завоблвнуторгом Шлиперман, как правого, который дал показания, разоблачающие секретаря обкома Кабакова. В эти показания нач. управления Дмитриев внес пункт, что Шлиперман противодействовал майскому решению ЦК ВКПб о хлебной торговле… Я возражал против такой подтасовки, но Дмитриев заявил, что протокол надо посылать в Центральный комитет партии и что без этого он теряет половину ценности… Дмитриев заявил, что я «мешаю ему работать», и я был арестован»[6].

Один из главных организаторов пыток Гайда показал, что «оперативные работники были запуганы и о незаконных методах боялись говорить. Тех, кто пытался выступать против этих методов, арестовывали… Так было с начальником Пермского горотдела Моряковым, который после критических выступлений на собрании в адрес Дмитриева, вскоре был арестован и осужден как участник контрреволюционной организации»[7].

Еще более яркий пример приводит в своей книге «Тайная история сталинских преступлений» Александр Орлов, бывший комиссар НКВД, бежавший на Запад. Он рассказывает, что после знаменитых московских процессов участились случаи самоубийств чекистов. Большая часть из них решали покончить счеты с жизнью, узнав, что им предстоит арест. Крайне редко, но были и те, к кому пришло осознание личной вины в происходящем.

Начальник Горьковского управления НКВД Погребинский был одним из создателей коммун для бывших уголовников и трудовых школ для бездомных детей. Об этом рассказано в знаменитом в те годы кинофильме «Путевка в жизнь». В то же время в период подготовки первого Московского процесса Погребинский лично арестовал нескольких преподавателей Горьковской школы марксизма-ленинизма и заставил их признаться в том, что они собирались убить Сталина. Вскоре он понял, что возврата нет, его руки в крови невинных людей. Просто так уйти из НКВД невозможно. В апреле 1937 г. Погребинский покончил с собой. В последнем письме, адресованном Сталину, он писал: «Одной рукой я превращал уголовников в честнейших людей, а другой был вынужден, подчиняясь партийной дисциплине, навешивать ярлык уголовников на благороднейших революционных деятелей нашей страны»[8].

Легенда «о хороших чекистах»

Эта легенда все еще живет в народе, она подпитывается регулярным прокатом на телевизионных каналах кинофильмов (как старых, советских, так и вполне новых, современных) о благородных рыцарях революции.

Возможно, такие рыцари где-то встречались, не исключаю. Но «погоду» в НКВД делали другие. В этой связи предлагаю проследить еще одну вполне типичную судьбу человека, преданно служившего злу. Возможно, это поможет внимательнее присмотреться к внутренним мотивам, побуждавшим подобных людей поступать так, а не иначе. Речь идет об уже упоминавшемся в выдержках из обзорной справки начальнике Свердловского УНКВД Д. М. Дмитриеве.

Он был из породы первых учеников, старавшихся во что бы то ни стало выслужиться, доказать преданность, перевыполнить любые задания начальства, лимиты на аресты и расстрелы. Особые надежды Дмитриев возлагал на разработанный им в 1937 г. (еще до выхода печально знаменитого приказа 00447) сценарий по разоблачению право-троцкистской контрреволюционной повстанческой организации, якобы существовавшей в городах и районах Свердловской области (будущая Молотовская-Пермская область тогда еще входила в состав Свердловской). В соответствии со сценарием эта подпольная организация создавалась по принципу формирования воинских частей, делилась на корпуса, роты, взводы со штабом контрреволюционных повстанческих организаций в Свердловске. Повстанческая армия располагала вооружением, которое до поры до времени хранилось на складах Осоавиахима.

Мне пришлось бы долго рассказывать, как, реализуя намеченный план, чекисты подбирали командующего несуществующей армии (бывшего начальника Камского речного пароходства), как под пытками заставили его подтвердить заранее написанный список других командиров, а также места расположения корпусов, полков, батальонов и рот. Тысячи людей прошли мясорубку психологических и физических издевательств. Были немногие не подписавшие дикие обвинения в свой адрес, но большинство не выдерживали. Самыми страшными для ни в чем не повинных людей были даже не пытки, а угрозы ареста родителей, жен и детей.

Благодаря этому сценарию (кстати, вполне типичному; подобные были реализованы и в других регионах страны), Дмитриев рассчитывал добиться расположения и благодарности «хозяина». Но вышло иначе. Как уже говорилось, после московских процессов началась чистка чекистских кадров. Нет, не за преступления их приговаривали к смерти — за то, что слишком много знали.

Дмитриева арестовали. К нему применили те же средства устрашения, что использовал он по отношению к своим жертвам. Последовавшие затем действия Дмитриева были посвящены одной цели: выжить, чего бы это ни стоило ему и другим. В личном архиве А. Н. Яковлева, возглавлявшего с 1991 г. Комиссию при Президенте РФ по реабилитации жертв политических репрессий, сохранился «Документ №356. Спецсообщение Л. П. Берия И. В. Сталину с приложением протокола допроса Д. М. Дмитриева». Протокол допроса представляет собой частокол из десятков, если не сотен, фамилий бывших соратников Дмитриева. Все они должны были стать (и стали) его искупительной жертвой в борьбе за свою жизнь.

Тут наступает финальный этап. Примерно в это же время арестовывают В. Блюхера, одного из героев гражданской войны, прославленного маршала. Как и Дмитриев, он верил, что заслужил особое доверие Сталина. За полгода до ареста Блюхер вошел в состав трибунала, приговорившего к смерти маршала Тухачевского, крупного военачальника Якира и многих других. Это ли не свидетельство преданности?

Борис Соколов в своей книге «Берия. Судьба всесильного наркома» рассказывает: «Почти сразу же после ареста и еще до первых очных ставок Блюхера стали жестоко избивать. <> Соседом Блюхера по лубянской камере совсем не случайно оказался бывший начальник Управления НКВД по Свердловской области Д.М. Дмитриев… После ареста… он выполнял малопочтенную роль «наседки» и уговаривал маршала во всем сознаться в призрачной надежде спасти собственную жизнь (разговоры в камере записывались на магнитофон)»[9].

Грубо говоря, Дмитриеву предложили сделку: если убедит маршала признаться в участии в «военно-фашистском заговоре» и в шпионаже в пользу Японии, ему гарантируют жизнь. Приводимая Соколовым магнитофонная запись свидетельствует, что Дмитриев очень старался. Избиения Блюхера, между тем, продолжались. В конце концов, он не выдержал пыток и умер.

Участь Дмитриева была решена. Первый ученик не выполнил задание партии. В марте 1939 года его расстреляли.

В который раз задаю вопрос: что ими всеми двигало? Идейная убежденность, преданность революции? Но, как мы убедились, для большинства высших чинов НКВД эти романтические принципы выглядели, как словесный мусор. Принципы - не для них, они для «рядовых» строителей светлого будущего. Если уж по правде, настоящим мотивом их поступков был страх. Страх перед системой, которую они сами же и создавали. Страх перед сатанинской властью вождя.

Советского человека (вернемся к Авторханову) отучали думать. Для члена чекистского сообщества это означало гораздо большее: дойти до предела, освободиться от такой химеры, как совесть. Это значило, говоря современным языком, снять с себя ответственность за что-либо и делегировать её тому, кто вершит высшую власть.

Они не могли иначе, — говорят те, кто оправдывает чекизм. Они выполняли приказ, невыполнение приказа означало крушение всего: карьеры, беспредельной власти над людьми и, наконец, это означало смерть. И это правда. Они делали свой выбор. Свой страх они как бы спускали вниз, слабым мира сего, уже арестованным или еще нет, чья жизнь полностью зависела от них. На них они отыгрывались за свой страх.

У зла нет предела, нет моральных ограничителей. И потому, когда для палачей приходил час испытаний, вся их спесь, все «принципы» разлетались в пыль. Мало предать своих недавних сотрудников, своих соратников по великому ордену. Оказывается, это не последний предел, можно пасть и ниже — стать камерной «наседкой».

Примеров подобного рода не счесть, мы встречаем их в солженицынском «Архипелаге ГУЛАГ», в свидетельствах выживших политзэков. Замечательный писатель Олег Волков больше двух десятилетий провел в лагерях и тюрьмах ГУЛАГа. В своей книге «Погружение во тьму» он рассказывает, как на рубеже 1938-39 гг. в лагеря в массовом порядке прибывали только что арестованные бывшие чекистские начальники, следователи, прокуроры. Настоящими хозяевами здесь были уголовники, социально близкие. Лишь немногие из недавних чекистских бонз сохранили независимость в условиях лагеря. Остальные, чтобы выжить, чтобы не упустить свою пайку, пошли в услужение к уголовникам, стали, извините за уголовную феню, «шестерками», униженно лебезили, предавали своих «соратников».

Не боясь преувеличения, замечу: в роли камерной «наседки» жили в те годы тысячи, если не миллионы советских людей. Массовое доносительство, подозрительность, недоверие всех ко всем поощрялись режимом, преподносились как благородная обязанность каждого.

Не позволю!

За 25 лет работы в пермском «Мемориале» я лишь однажды встретил человека, приговоренного за реальное политическое преступление. Остальных (а их миллионы) режим репрессировал за несуществующие проступки, по очевидно сфальсифицированным делам. Этого человека, Израиля Зекцера, бывшего десятиклассника пермской школы №11, судили за создание в классе антисталинской партии. Партия, действительно, была создана, она просуществовала целых два месяца. Ребята даже написали устав, определили цели и задачи своей нелегальной деятельности. Партия была, конечно, по-детски наивной: школьники собирали материалы о тяжелом положении в деревне, чтобы потом предъявить их секретарю обкома партии Н. Гусарову (тому самому, о ком гораздо позже его сын Владимир написал скандальную книгу «Мой папа убил Михоэлса) в надежде на то, что у того откроются глаза.

Но тут лидера партии, шестнадцатилетнего Изю Зекцера, арестовали. В ходе допросов он понял, что в организации был «стукач». Такой же, как он, мальчишка, одноклассник. Он побежал в НКВД с доносом буквально через несколько дней после «учреждения» партии. С того дня чекисты пристально следили за каждым шагом подростков. Донос одноклассника обошелся Изе в 9 лет тюрьмы и ссылки.

Характерный и одновременно ужасный пример приводит Виктор Астафьев в рассказе-затеси «Так закалялась сталь». (Затеси — авторский жанр В. Астафьева. Слово «затеси» буквально означает «зарубки на деревьях». — Прим. авт.). На уроке анализируют произведение Н. Островского «Как закалялась сталь». Ученики восхищаются героическим пафосом романа. Аришка, семья которой была репрессирована, прочитывает эту книгу по-своему:

«— Так тебе что, не понравилась книга? — удивилась «комиссарша».

— Да нет, нет, — залепетала Аришка, — понравилась. Но вот… Вот он, Павка, попу в тесто махорки насыпал… ребята смеются… А чего смеяться? В третьем годе голод был — народу скоко вымерло… моя сестра... мой братик… в зыбке… и мама… и бабушка... А он махорку в тесто… Нехорошо так над хлебом галиться… Бог накажет...»[10].

Учительница-комиссарша восприняла слова Аришки как контрреволюционные. И вот та, которая обязана воспитывать и защищать ребенка, бежит в НКВД с доносом. Торопится, чтоб не опередили другие. Опоздаешь, - жди ареста.

Можно (хочется!) предположить, что все-таки в её душе шла борьба. Ведь как-никак женщина и, может быть, есть свои дети. Жалко девочку. Но тут вступает в действие мощный инструмент моральной самоцензуры. К черту жалость! Никаких колебаний. Не позволю – ни себе, ни детям. Идея выше, чем бездарная жалость! Ведь сказанное Аришкой может вызвать сочувствие класса, нанести вред воспитанию детей. Новая, нестандартная мысль, никем не санкционированный поступок вызывают у учительницы ужас: еще немного и все рухнет, обвалятся традиции – обвалится все.

В некоторых источниках называют число доносов, поступивших в НКВД в 1937-1938 годах, – около 4 миллионов. Не знаю, верить или не верить этой страшной статистике. Но уж в том, что счет идет на сотни тысяч, можно не сомневаться. Как не приходится сомневаться и в том, что это «общественное движение» было самым массовым и добровольным в те страшные годы.

Фанатик, отстаивая ту ортодоксию, хранителем которой он себя считает, готов на все. Готов доносить и разоблачать, убивать. На всякий случай - цитата из философского словаря: Ортодоксия - греч., правильное мнение - приверженность к традициям, основам какого-либо учения, мировоззрения, полностью исключающая даже незначительные отклонения.

Швейцарский психиатр Карл Густав Юнг указывает на то, что «фанатизм есть признак подавленного сомнения». В глубине души учительница-комиссарша прячет (от мира и от самой от себя) неуверенность в прочности «принципов», которые навязывает детям. И потому первая ее реакция на слова Аришки – найти дополнительные подпорки для якобы пошатнувшейся идеи. Донос, угроза ареста, насилие и страх. Таковы ее аргументы, других она не знает.

Как бы уговаривая учительницу и бесчисленные толпы ее единоверцев, К.Г.Юнг добавляет: «Если человек действительно убежден в своей правоте, он абсолютно спокоен и может обсуждать противоположную точку зрения без тени негодования».

Что и говорить, верное замечание! Но, что называется, не про нас.

Феномен чекизма состоит в том, что он не видит человека в том, кто не разделяет – полностью и безоговорочно – его Идею. Не признает за человека, за существо, достойное жизни! Чекизм, охраняющий «народ» от скверны инакомыслия, убежден в том, что спасает мир, человечество и саму истину от «противоположных точек зрения», а значит, от врагов.

Настоящее прошлого -1

Ортодоксия – самое злое наследие чекизма. Я бы даже сказал, главное его порождение на личностном уровне. С нею мы редактируем историю, выбираем во власть себе подобных, травим нано-пятую колонну оппозиции. С нею живем, с нею и умираем. Не осознавая свою ущербность.

Ортодоксия и фанатизм, как явление, вернее, как зародыш будущего бедствия, замечены и описаны еще в 19-м веке в «Бесах» Федора Михайловича Достоевского. Великий писатель предсказал бесовщину 20-го века. И даже, может быть, массовую биологическую наследственность нынешнего поколения, раздираемого всеобщей глухотой и нетерпимостью.

Блага демократии, огромные возможности информационного обмена нам пока ничего не дали. Во многих случаях, наоборот, побудили к самоизоляции, к свирепой защите «правильных» идей, как истины в последней инстанции.

Кто-то из великих сказал, что русские, однажды познав свою правду, тут же становятся на пост с ружьем в руках. Они охраняют ее до скончания дней своих, несмотря на то, что эта правда со временем, может быть, обветшала или открылась ложью, враждебностью к человеку. Кому-то и открылась, но только не ортодоксу. Человек с ружьем будет стоять вечно!

Впрочем, наш человек с ружьем не стоит на месте. Он не просто охраняет духовные и политические «скрепы», но навязывает их другим, навязывает агрессивно, исключая «даже незначительные отклонения» от правильной идеи.

Национальность тут ни при чем. Так же, как и уровень образования. Так же, как и партия, в которой вы состоите. Все это ровно ничего не значит. Духовная несвобода, закостенелость и агрессивная защита «завоеваний» отличают сегодня всех нас. Ну, хорошо, не всех, но многих.

Вспомните, сколько раз вам с гордостью говорили: мне не в чем каяться, я свои убеждения не менял! Мне и раньше виделось что-то ущербное в этих словах. Ведь человек развивается, меняются – иногда в корне - его представления о мире, о людях. И только идейные убеждения не трогайте, они даны раз и навсегда. Нас с детства убеждали, что менять убеждения позорно и даже преступно. Но так ли это?

Вот урок для ортодоксов, его дает нам классик. Вдумайтесь:

«Вы говорите, что нравственно лишь поступать по убеждению… Я вам прямо не поверю и скажу напротив, что безнравственно поступать по своим убеждениям.

…Недостаточно определять нравственность верностью своим убеждениям. Надо еще беспрерывно возбуждать в себе вопрос: верны ли мои убеждения?» (Ф. М. Достоевский, из «Записных книжек»).

Бескомпромиссная правда этих слов в свое время поразила Юрия Федоровича Карякина, недавно ушедшего от нас. Глубокий исследователь творчества Достоевского, известный публицист, писатель, общественный деятель, увидел в этих словах протянутую ему руку помощи. Он написал предельно откровенную книгу[11] об истории своих метаний и поисков. О заблуждениях и мучительном преодолении их.

Эта книга призывает нас думать о самих себе, о том, насколько мы честны перед самими собой. Вот что пишет Юрий Карякин, обращаясь к защитникам всяческих «основ»: «А вот посмотрите на тех, кто остался верен своим вождям и своим коммунистическим убеждениям, кому «не в чем каяться», кто заявляет, что «ни одного прежнего слова не берет обратно» и что ему «ничуть ни за что не стыдно»… И повторяется все это важно, напыщенно, с чувством попранной и восстановленной справедливости.

Только если не стыдно за травлю А.А. Ахматовой, Б. Пастернака, А.И. Солженицына, А.Д. Сахарова, если не стыдно за свои восторги по случаю ввода «ограниченного контингента войск» в Венгрию, Чехословакию, Афганистан, то это как называется? Бесстыдство. За что же гордость? За свое бесстыдство?»

Понимаю, что перегружаю текст цитатами, но не могу остановиться. Юрий Карякин: «Цель этой книги – не разоблачать, а рассказать о самопереубеждении. Другого пути нет, как честно рассказать о самом себе. Эта книга – не столько рассказ свидетеля эпохи, сколько книга-исповедь. Не проповедь, а исповедь. Рассказ, прежде всего, о себе, о своей глупости, о своей интеллектуальной нечестности и об одолении этого. О своем пути освобождения, обретения свободы. Как-то Владимир Лукин очень точно заметил главную черту нашего поколения, которое иногда называют шестидесятниками: это люди не свободные, но освобождающиеся... Согласен, и тут же у меня возникает вопрос: кому легче, кому труднее? Свободный удивляется несвободе, освобождающийся – добывает свободу, одолевая свою несвободу».

Трудно быть Богом, сказали братья Стругацкие. Сегодня быть независимым – это почти стать Богом. Не менее трудно! Нужно иметь великое мужество, чтобы оградить себя от атаки «реальных пацанов», ставших основой властной вертикали. Нужно быть мудрым, - чтобы слышать других. И нужно быть честным, чтобы, слыша других, менять себя.

Настоящее прошлого -2

Так называется летний молодежный лагерь, который ежегодно проводят волонтеры пермского «Мемориала». Они сами, без помощи старших, придумали название, сами организуют этот амбициозный «теоретический» лагерь, проводят дискуссии с такими же, как и они, молодыми людьми. Вы будете смеяться, но их всерьез волнуют проявления тоталитарного прошлого в наши дни и, конкретно, в нашей стране, в родном городе, в их школе, вузе и даже в семье.

Возможно, эти ребята, мысли о них и заставили меня написать эту статью.

Их тревога совпадает с моей. Чекизм, его последствия, его разлагающая сила еще по-настоящему не оценены российским обществом. Я бесконечно повторяю эту мысль потому, что очевидные приметы чекизма чувствуют даже молодые ребята, далекие от политики.

«Наша эпоха не знает критики и идейного спора и не знает борьбы идей. Она знает лишь обличения, отлучения, и кары. Инакомыслящий рассматривается как преступник. С преступником не спорят. В сущности, нет больше идейных врагов, есть лишь враги,.. принадлежащие к враждебным державам».

Попробуйте угадать, когда написаны эти строки.

Не гадайте. Это 1937 год, пик большого террора. Цитата заимствована из написанной в том же 1937 году статьи русского философа Н.А.Бердяева «О фанатизме, ортодоксии и истине»[12].

37-й год и наш сверхпрогрессивный век. Вроде вырвались из лап «большого террора», но все еще живем в сталинском средневековье? Нет, вас сегодня не расстреляют за публично высказанную независимую мысль. Но всякий отход от единомыслия вызывает истерический всплеск ненависти, силу которой удесятеряют государственные теле- и радиоканалы. Общество постоянно живет в атмосфере истерики, в условиях осажденной крепости. Психически здоровому человеку жить в этих условиях неимоверно трудно. За последние годы объявляли войну до победного конца с таким количеством внутренних и внешних «врагов», что их список вряд ли уместится на этой странице. Грозили даже идти танковым походом на Москву. А теперь переменили курс и собираемся наводить порядок в Украине.

«Наша эпоха не знает критики и идейного спора и не знает борьбы идей». Хочу особо выделить эти слова Н.А.Бердяева. Казалось бы, в новой России есть все формальные условия для свободного обмена идеями. Но на практике мы не слышим друг друга.

Самый страшный вид разобщенности – это когда власть не слышит общество. Когда идеи, предлагаемые снизу, отвергаются не потому, что они ошибочны или спорны, а потому, что их выражают неугодные власти слои населения, общественные движения и партии.

Предлагаю, однако, продолжить игру в «угадайку». Большинство из нас знают эту песню и ее замечательного автора Юлия Кима. Процитирую лишь два четверостишия:

Адвокатский вальс

Конечно, усилия тщетны

И им не вдолбить ничего:

Предметы для них беспредметны,

А белое просто черно.

Судье заодно с прокурором

Плевать на детальный разбор -

Им лишь бы прикрыть разговором

Готовый уже приговор.

Попробуйте угадать, когда написаны эти строки. Правильно, в 1968 году. Это когда ввели войска в Чехословакию, преследовали несогласных, когда вновь (после 36-38 годов)
вошли в моду «большие» судебные процессы против оппозиции – правозащитников, диссидентов. С того времени прошли огромные 46 лет! И что же? Все то же заказное правосудие, все тот же обвинительный уклон. И все те же разговоры о демократии – своей, особой, неповторимой.

Да, мы живем не в сталинском средневековье. Но изо всех сил цепляемся за него. То есть почти по Ленину – шаг вперед, три назад. Запутались в паутине мифов. И не потому, что мы такие путаники, а скорее по собственному желанию.

Настоящее прошлого - 3

Теперь хочу сказать о главном. Чекизм в новой России терпит решительную победу. Первая попытка была сделана в августе 1991 года. Но тогда не сложилось, чекистский путч сорвался. Вековечную мечту наследников Дзержинского о полной власти в стране пришлось на время отложить. Ради конечной цели понадобилось изменить методы, смириться с эволюцией ради революции. Путчисты, которых ради этого простили и выпустили из тюрьмы, стали постепеновцами, поняли, что надо «работать с народом».

Вот они и работают.

Все объявленные путчем 1991 года цели и задачи сегодня реализуются в полном объеме. Новый старый порядок наводится в соответствии с накопленным предшественниками опытом. И вновь над седой равниной моря гордо реет буревестник, черной молнии подобный. Робкий идеалист-демократ (по-простому – либераст) робко прячет тело жирное в утесах.

…Сейчас многие пишут и говорят о втором пришествии В.В.Путина, о его «новом» курсе, давшем старт организованной погоне за инакомыслящими, за участниками гражданских акций 2011-2012 годов.

Ну, во-первых, не такой уж он новый, этот курс. Во-вторых, мало кто задумывается о том, как это начиналось. И почему именно так начиналось. У меня есть своя версия на этот счет.

На мой взгляд, начало всему положила предвыборная компания, которую будущий президент вел, не стесняя себя никакими моральными ограничениями. Признаемся, мы привыкли думать, что на предвыборные страсти не стоит обращать особого внимания – мол, таковы правила игры, покричит, помашет кулаками и успокоится. Но по моим абсолютно субъективным наблюдениям – нет, такое не могло пройти бесследно: «идите ко мне, бандерлоги»; «они… ищут так называемую «сакральную жертву» из числа каких-нибудь заметных людей. Сами «грохнут», извините, а потом будут власть обвинять»; «протесты? Они законны, но частично подстрекаются Соединенными Штатами»; «Битва за Россию продолжается. Победа будет за нами!»

Впервые в практике президентских выборов были применены мобилизационные избирательные технологии, основанные на тотальном применении языка вражды. Беспримерные поношения оппозиции, мифы о Госдепе, блатная «феня» довершили и без того существующий раскол в обществе, расширили пределы взаимной нетерпимости, грубости, злобы.

Градус вражды не только не снизился после президентских выборов, но, наоборот, нарастает с каждым днем. Он даже приобрел некие законченные очертания, стал более технологичным, системным. У меня нет сомнений: это был осознанный выбор. В качестве политической опоры был выбран четко выявившийся в ходе избирательной кампании до предела простой, склонный к тяжелой ортодоксии человек. В качестве противника, врага объявлены все остальные. Впервые Россию разделили на две, пусть и численно неравные, части. Впервые политический лидер не стесняется натравливать одну часть населения на неугодную вторую.

Вспоминается последний, заключительный этап войны в Чечне, когда была объявлена новая стратегия – так называемая чеченизация конфликта. Что означает наведение «порядка» руками самих чеченцев – надо только привести к власти «своего», расколоть, натравить друг на друга разные группы населения. И пусть проливают кровь в междоусобице. И будет тишина.

Нечто подобное происходит сейчас в срединной России. Грязную работу поручили «общественности» и прикормленным СМИ. Власть как бы дистанцируется от прямой травли своих оппонентов. Но каждый ее шаг в сторону очередных ограничений прав гражданина (а их много накопилось, этих шагов) сопровождается появлением новых «борцов из народа», своих российских «титушек».

Технология проста, она не требует применения бейсбольных бит и металлических прутьев. Как будто из болотной жижи, всплывают всячески поощряемые сверху теоретики и практики вчерашнего дня, хранители самой правильной истории, оправдатели репрессий, реаниматоры сталинизма, гонители инакомыслия и любой оппозиции. Эти люди не знают сомнений. Они снова при деле, спасают мир, человечество, своих собратьев и саму истину от врагов.

Новый чекизм! Я бы даже сказал, модернизированный чекизм. Пока, слава Богу, в руках его последователей нет таких универсальных лечебных средств, как ГУЛАГ и расстрельные списки. «Однако, - пишет в своей статье «Фанатизм как психологический феномен» диакон Николай Андреев, - и к этой ситуации они легко приспосабливаются, переходя в сферу СМИ, в газеты, радио, в особенности, в интернет, где в форумах и чатах зачастую формируется настоящая зона ненависти. Фанатик, вернее, зараженный бациллой фанатизма неофит… борется с культурой, создает не только вокруг себя, но и в целом в обществе накаленную обстановку страха, нетерпимости и ересефобий». (http://www.reshma.nov.ru/texts/andreev_fanatizm_psihich.htm)

Всякий думающий человек должен, на мой взгляд, признать факт возврата, реанимации чекизма в нашей стране. Признать, чтобы выработать гражданскую позицию, понять, как жить и действовать дальше.

«…Не все человек должен терпеть, - пишет в упомянутой выше статье Н.А.Бердяев. - К современной нетерпимости, фанатизму, к современной ортодоксомании совсем не нужно относиться терпимо, наоборот, нужно относиться нетерпимо. И врагам свободы совсем не нужно давать безграничной свободы. В известном смысле нам нужна диктатура реальной свободы».

Я также присоединяюсь к словам известного проповедника, священника Георгия Кочеткова, произнесенным на панихиде по жертвам советских репрессий: «Беспрецедентная агрессия зла привела всю страну к антропологической катастрофе. Не только социально-политической или экономической катастрофе, но прежде всего к тому, что не осталось живого места в сердцах и душах людей: все искажено, извращено, дезориентировано и испорчено»[13].

Надо противостоять агрессии зла, говорит о. Георгий. Мирно и непримиримо. Мирно, но непримиримо.

[1] I Международная научная конференция «История сталинизма: итоги и проблемы изучения». Москва, 5-7 декабря 2008 г.

[2] Авторханов А. Г. Технология власти. М., 1991.

[3] Маяковский В. В. Служака / Собрание сочинений : в 8 т. Т. 6. М., 1968. С.121.

[4]Авторханов А. Г. Технология власти. М., 1991.

[5] ПермГАНИ. Ф. 641.1 Оп. 1 Д. 16213. Л.152

[6] ПермГАНИ. Ф. 641.1 Оп. 1 Д. 16213. Л.155

[7] ПермГАНИ. Ф. 641.1 Оп. 1 Д. 16213. Л.157

[8] Цитируется по книге Александра Орлова «Тайная история сталинских преступлений», М., 1991. С.209-210

[9] Соколов Б. В. Берия. Судьба всесильного наркома. М., 2008. С. 29

[10] Астафьев В. Так закалялась сталь. / Затеси. Красноярск., 2003. Тетрадь 6

[11] Карякин Ю. Ф. Перемена убеждений (От ослепления к прозрению). Москва, Издательство «Радуга» 2007

[12] «О фанатизме, ортодоксии и истине» (Бердяев Н.А. Русские записки // Человек. 1997. N 9).

[13] Кочетков Г., свящ. Есть вещи, которые не подлежат забвению: проповедь свящ. Георгия Кочеткова на панихиде по жертвам советских репрессий. Кифа. 2010. №14(120). С.1-2.

Об авторе:
Александр Михайлович Калих (Пермь) – журналист, основатель и почетный председатель Пермского регионального отделения Международного общества "Мемориал", член Правления Международного общества "Мемориал". В 1990-е годы – зам. редактора краевой газеты "Пермские новости". Редактор, составитель и автор краевой Книги памяти жертв политических репрессий "Годы террора" (выходит с 1998 года), Публикации: "Пермский "Мемориал": жизнь в истории" (2005), "Просто люди" (2005), "Контексты модернизации и модернизация контекстов" (2006), "Сахаров и Солженицын: вместе или врозь" (2009), "О культуре несогласия" (2012); автор сценариев документальных видеофильмов "Все, что нам нужно, это любовь" (2003), "Начинаем заново" (2010), "Белая линия" (2012) и др.