«Это была не наша война»

Автор: Арен Ванян

24.06.2024

Иллюстрация Маши Березиной

В годовщину нападения Германии на Советский Союз публикуем эссе Арена Ваняна о лагере для военнопленных в Цайтхайне (1941–1945) и семейной памяти о погибших там советских военнослужащих. Этот текст написан в рамках исследования, проводимого для Мемориального комплекса Эренхайн-Цайтхайн.

В феврале 2023 года я приехал в Дрезден по стипендиальной программе Memory Work, организованной Федеральным фондом исследований диктатуры СЕПГ (Социалистическая единая партия Германии (1946—1990)).

В день приезда, заселившись в общежитие, я увидел из окна комнаты русскую православную церковь. Через пару месяцев, переехав в съемную квартиру, я с удивлением узнал, что ближайшая ко мне остановка называется Alexander Puschkin Platz. Спустя еще некоторое время я обнаружил под домофоном дома следы от эмблемы серпа и молота — таблички времен ГДР. Вахтерша, пожилая фрау из Польши, называет меня malchik. В главном книжном магазине на видном месте лежат «Записки охотника» Тургенева и «Дневники» Пришвина. Официантки пивных и джаз-клубов, узнав, что ты из России, радостно приветствуют: dobro pozhalovat.

А на одной из центральных улиц Дрездена, Prager Straße, или просто Пражской, можно встретить местного сумасшедшего в шапке-ушанке и с огромным советским флагом. Однажды он попытался заговорить со мной, но я отмахнулся и ускорил шаг.

Иллюстрация Маши Березиной

Моя работа в Дрездене тоже оказалась связана с Россией, а точнее, с советским прошлым. За последний год я занимался тем, что давал по электронной почте архивные консультации потомкам советских военнопленных, исследовал биографии, а с недавних пор беру видеоинтервью у родственников и потомков военнопленных для специального проекта Мемориального комплекса Эренхайн-Цайтхайн.

Цайтхайн — это скромный восточно-немецкий городок с населением в несколько тысяч человек. Современная история этого городка почти непрерывно связана с войной и вооруженными силами: в 1941 году вермахт организовал в Цайтхайне лагерь для военнопленных, в 1945 году советская военная администрация переделала этот лагерь в фильтрационный, а затем, вплоть до 1992 года, советско-российская армия использовала территорию в качестве танкового полигона. Сегодня на месте лагеря находятся мемориальный комплекс и кладбища военнопленных.

В годы Второй мировой войны вермахт регулярно нарушал защитные нормы международного права (Женевской конвенции, Гаагской конвенции о законах и обычаях сухопутной войны). Нечеловеческие условия содержания — расстрелы за мельчайшие нарушения, недостаточное питание, эпидемии дизентерии и сыпного тифа — привели к гибели около 25–30 000 советских и более 900 иностранных военнопленных.

23 апреля 1945 года Красная армия освободила лагерь Цайтхайн. О массовой гибели военнопленных в этом лагере советская военная администрация узнала, получив от американской армии доступ к чудом сохранившимся материалам бывшей Справочной службы вермахта в Берлине. Бюрократическая машина национал-социалистического режима исправно работала даже в годы войны: сведения о каждом солдате, попавшем в плен и добравшимся живым до Цайтхайна, фиксировались в специальных учетных карточках, нередко — с фотографией, зачастую единственной этого человека. После Второй мировой войны документы вермахта были вывезены в СССР и хранились в Центральном архиве Министерства обороны в Подольске.

Тем не менее сотни тысяч советских родителей и жен, братьев и сестер, детей и внуков не были извещены о подлинной судьбе своих близких. Они не узнали, что эти несчастные солдаты попали в плен в самом начале войны, что они были вывезены в лагеря для военнопленных в Германию, что они погибли там от нечеловеческих условий содержания или были впоследствии репрессированы советскими властями. Вместо правдивых сведений советские войсковые части по-прежнему рассылали советским семьям «похоронки» — извещения о том, что их сыновья, мужья, братья, дедушки или отцы якобы «пропали без вести».

Здесь начинается наша история — история о том, как два, а нередко три поколения советских и постсоветских семей, чьи близкие не вернулись с фронта, были введены в заблуждение сначала советским правительством и затем российским.

40-летний Тихон Прокофьевич Проценко работал кузнецом, был женат, имел трех детей и жил в селе Бессоновка (современная Белгородская область), когда его призвали в Красную армию летом 1941 года. В сентябре того же года Тихон попал в плен и был вывезен в Цайтхайн. Вся информация о нем зафиксирована Справочной службой вермахта: год и место рождения, рост, цвет волос, дата пленения и места принудительных работ, дата и причина смерти, а также состав семьи и ее адреса в СССР. 7 мая 1942 года Тихон умер. Его похоронили там же, на участке территории Цайтхайна, которая стала кладбищем советских военнослужащих. В 1945 году с документами, подготовленными вермахтом о Тихоне (например, с персональной карточкой), ознакомились служащие Советской военной администрации (на документах есть советские печати с датами). Затем эти документы были вывезены советскими войсками в СССР.

Семья Тихона — овдовевшая жена и три осиротевших ребенка — ничего не знали о его судьбе ни в годы войны, ни по ее окончании, не считая «похоронки». То, что Тихон попал в плен, что он был вывезен в Германию, что его использовали на принудительных работах, что он умер и похоронен там, что вся эта информация задокументирована и доступна советским войскам, — ни о чем из перечисленного родные Тихона не были извещены. Последствия этого умалчивания часто бывали трагические. В 1953 году один из сыновей Тихона был призван в Красную армию и проходил срочную службу в Дрездене, всего в 50 километрах от могилы отца в Цайтхайне, но сын полагал, что тот «пропал без вести». В 2012 году он умер, так и не узнав, что именно произошло с его отцом.

Сегодня члены семьи Проценко снова оказались отрезаны друг от друга войной: внук Тихона живет в Белгородской области, а правнучка по имени Ольга — в Харькове. Но благодаря их усилиям память о военнопленном Тихоне Проценко не исчезла. В середине 2010-х, после очередного семейного застолья, за которым обсуждалась судьба Тихона, Ольга Проценко перешла на сайт с базой данных советских военнопленных и нашла там страницу с информацией о прадедушке. В 2019 году она поехала в Цайтхайн и посетила могилу прадедушки — спустя 77 лет после его трагической гибели.

«Мы приехали, это был март, — рассказала мне Ольга в интервью. — Вроде бы было тепло. Но как только мы зашли на территорию [бывшего лагеря], там был такой сумасшедший ветер, и там так холодно. И нам сказали, что мой прадед был как раз в первых рядах, когда туда попал, и что в первое время там даже не было бараков, они [военнопленные] просто под открытым небом были, с кружками, ложками копали себе землянки. Нас было четыре человека, и мы периодически — не знаю, может быть, ребята не вспоминают, но я вспоминаю, когда совсем мне плохо, — я вспоминаю этот момент и думаю, что все хорошо».

Ольга рассказала мне об этом по видеозвонку весной 2024 года, находясь в Харькове, городе, в котором разрушена практически вся критическая энергетическая инфраструктура.

«Вот у нас сейчас выключают электроэнергию и плохой интернет, и мы такие все брюзжим: “Плохо, нет света, иногда нет воды”. Я же говорю, я напоминаю себе, как там [в лагере] было холодно, какой там ветер. Когда человек вне дома, не понимает, где он, что с ним и что с ним будет. И как не сойти с ума в этом всем? И ты понимаешь, что ты очень хорошо живешь. Для меня это очень важно».

Иллюстрация Маши Березиной

В марте 2022 года Евгений Федосеев — 42-летний директор крупного химического завода в Москве — был вынужден покинуть Россию. Спустя еще три месяца он вывез из России семью.

«Я уехал, так как оставаться в стране с моей гражданской позицией было опасно, — говорит Евгений. — Я не занимался политической деятельностью, но открыто высказывался против агрессии в Грузии, Сирии, Украине и других преступлений российской власти».

По мнению Евгения, его политическая активность передалась ему от прадедушки — Алексея Овсянникова, хозяйственного крестьянина из станицы Баклановская (современный Ставропольский край). Алексей был сыном станичного атамана, не поддержал создание колхозов в СССР и попал в списки на раскулачивание. В первой половине 1930-х, когда ему сообщили, что к нему «придут», он выехал в Армавир, забрав с собой семью, затем — в Тбилиси, а потом вернулся в родную станицу — правда, их дом уже разобрали, и семья была вынуждена жить в землянке. В 1941 году Алексея призвали в Красную армию, и в том же году родные получили извещение, что он «пропал без вести». Никакой другой информации семья и потомки не получали вплоть до 2009 года, пока его правнук Евгений не нашел через знакомых подлинную информацию. Выяснилось, что в действительности Алексей Овчинников попал в плен, был вывезен в лагерь для военнопленных в Цайтхайне и умер там 29 декабря 1943 года. Информация об этом хранилась в Министерстве обороны СССР в Подольске, но скрывалась от членов семьи Алексея.

«К тому моменту, когда я узнал о прадедушке, — рассказал Евгений, — я понимал, что это такое. Я знал, что случилось в нашей стране, почему закрыты архивы. <…> Я знаю, когда началась не Великая Отечественная, а Вторая мировая, кто и как это все подписывал. Я все знаю».

Разница в политических взглядах часто порождала конфликты Евгения с родственниками. Тем не менее он верен своему выбору, который сделал еще в 1990-е годы, в разгар Первой чеченской войны, когда был юношей призывного возраста и мог попасть на фронт:

«С того времени я все войны ненавижу, вот прямо все войны. Причем не то, чтобы я был прямо пацифист, но я видел, как моя мама боится потерять нас [сыновей]. И я был против армии, против военкомата. Я выучил закон о воинской обязанности».

Евгений признался, что, несмотря на неприятие войны, в нем оставалась неприязнь ко всему немецкому. С возрастом он осознал, что негативный образ немца отложился в его памяти с детства, когда он поглощал по телевизору советскую пропаганду. Он потратил немало усилий, чтобы вытравить из себя эту ненависть к Германии. Затем, правда, он стал переживать, что его дети, двое сыновей-подростков и маленькая дочь, тоже будут заражены государственной пропагандой ненависти. Забота о семье сподвигла Евгения поехать с семьей в Цайтхайн в 2017 году:

«Это не вопрос моей памяти, я с этим разобрался. Это возможность показать моим детям эти страшные фотографии, которые мы там видели, и объяснить, что это, в том возрасте, когда это важно, теми людьми, которые справятся с этим лучше меня. Я специалист в своем деле, и я понимаю, как бывает, когда дилетанты берутся за мое дело, это страшно. Поэтому для меня было очень важно, чтобы профессионалы это моим детям показали. И это оказалось очень действенно, они [дети] запомнили это на всю жизнь».

Иллюстрация Маши Березиной

На сегодняшний день я взял интервью у десяти родственников и потомков советских военнопленных, которые обращались за консультацией в Мемориальный комплекс Эренхайн-Цайтхайн. Эти люди проживают в самых разных уголках мира: в США и Украине, в Германии и Казахстане. Мой последний разговор состоялся с Сергеем Волочаем — украинским психологом и правозащитником, который уже третий год подряд вынужденно живет с семьей в Болгарии.

«Для меня День Победы, — заявляет Сергей, — это минус два деда и нищенская жизнь моих мамы, родителей и бабушек в период войны и послевоенное время. Вот, что такое для меня День Победы. Это все туда. Я не рад этому празднику».

Наш разговор был посвящен дедушке Сергея по материнской линии — Андрею Салабаю, родившемуся в 1899 году в селе Олефировка (современная Полтавская область Украины). Андрей был зажиточным крестьянином, имел семерых детей, но с 1930-х его жизнь была поломана государством: сначала во время Голодомора умерли от голода четверо его детей, затем он дважды оказывался в тюрьме за то, что отказывался вступать в колхоз. Чтобы избежать дальнейших репрессий, дед вынужден был выехать с семьей в Запорожскую область, где он стал чабаном в диком поле. В 1941 году Вторая мировая война пришла в СССР, Украина была оккупирована германскими войсками, и Андрея — пожилого крестьянина, глухого на одно ухо, — мобилизовали в Красную армию. В 1942 году семью известили, что Андрей Салабай «пропал без вести».

«Война была эта нам абсолютно ни к чему, — продолжает Сергей, — это была не наша война, и на не нашу войну деда забрали, и мы потеряли деда».

В 2014 году, когда началась военная агрессия России против Украины, Сергей добровольно пришел в военкомат и написал рапорт, чтобы его призвали в армию. Никто из родных об этом не знал. Но Сергея не покидает уверенность, что его деды поступили бы точно так же, если бы им пришлось защищать свою землю, свои семьи, свою свободу и независимость. Их судьбами он впервые заинтересовался в 1970-х, когда учился в школе в Кременчуге (современная Полтавская область). У него были два преподавателя истории, оба ветераны: первый был веселым фронтовиком, прославлявший партию, а второй — интеллигентом со сдержанными манерами, который никогда не шутил на тему войны. Под их влиянием Сергей впервые спросил у родителей, что случилось с его дедушками, которых он никогда не видел. В ответ он получил очень скупую информацию: его родители, пережившие сталинское время, до сих пор боялись обсуждать как судьбу «пропавшего без вести» Андрея Салабая, так и второго деда.

Правду Сергей узнал только 30 лет спустя, в 2000-е, когда дальний родственник из Беларуси, работавший в военкомате, в одном из немецких справочников случайно увидел их фамилию. Оказалось, что это был дед Андрей, и в действительности он погиб в статусе военнопленного в Цайтхайне.

«Это не была радостная весть, — вспоминает Сергей. — Ну так, еще один отголосок того горя, которое было, что без дедушки выросли. Мама опять отреагировала, что мы без дедушки жили, без папы, без тата жили, жили без родного человека, и мы это вытерпели, и вот все это всколыхнулось, что сколько лишений, невзгод обрушилось на маму и на детей».

Я спросил Сергея, посещал ли он Цайтхайн. Он признался, что планировал съездить туда с женой несколько лет назад, но по разным причинам это не получилось. Теперь, когда они лишились возможности вернуться в Украину из-за новой войны, он и вовсе не уверен, что поедет.

«Ну да, было бы неплохо [поехать в Цайтхайн], это обряд, но что это изменит? Мамы уже нет, если бы была мама жива, ей было бы это как-то успокоительно. Бабушке это было бы нужно, безусловно. Но нам, внукам, нам было надо, чтоб был дед. Если брать уже, взвешивать, то все эти [поминальные] обряды, ритуалы — это ничто. Был бы дед живой.

Я сейчас не представляю, как бы изменилась моя жизнь, если бы у меня был дед. Я смотрю на себя, какой я дед с моими внучками. И я понимаю, чего я лишился! Как бы это меня изменило, как бы повлияло на мое отношение к моим детям, на меня в браке как отца, как мужа. Это же нормально, чтобы у детей были папа, мама, дедушка и бабушка.

А тут в неполной семье вырос, еще и в таких условиях, что про деда нельзя было рассказывать ничего. Это как жить без руки, родился ты без руки и живешь постоянно, и не знаешь, как это, чтобы была вторая рука».

Каким образом Ольга, Евгений и Сергей получили доступ к информации о своих предках, погибших в Цайтхайне в годы Второй мировой войны?

В 1989 году исчезла ГДР, в 1991 году распался Советский Союз, и начался частичный демонтаж архивных барьеров. Проблема военнопленных — и немецких в СССР, и советских в Германии — снова стала предметом исторических исследований, общественных дискуссий и принятия новых законов. В 1996 году немецким и российским исследователям удалось найти документы лагерей бывшей справочной службы вермахта в архиве Немецкой службы, а в 1997 году — в упомянутом Центральном архиве Министерства обороны в Подольске. Министерство культуры ФРГ проявило инициативу в публикации этих данных. В 2000 году возник межправительственный проект ФРГ и Российской Федерации под названием «Советские и немецкие военнопленные и интернированные. Вопросы изучения истории Второй мировой войны и послевоенного периода». С немецкой стороны руководителем этого проекта был назначен Фонд Саксонских мемориалов, а точнее, подчиненный ему Документационный центр в Дрездене. Началась плодотворная многолетняя работа немецких организаций с учреждениями и архивами России (с 2000 года), Беларуси (с 2002 года) и Украины (с 2004 года) по поиску, систематизации и оцифровке документов, относящихся к немецким военнопленным и интернированным в СССР и советским военнопленным в Германии во время и после Второй мировой войны.

Итогом этого международного проекта стали многочисленные книжные публикации и, самое важное, онлайн-база дрезденского Документационного центра, которая содержит более 900 000 персональных страниц советских военнопленных, находившихся в Германии в 1941–1945 годах. С российской стороны был запущен сайт «ОБД Мемориал», курируемый Министерством обороны и посвященный советским военнослужащим, погибшим, умершим и пропавшим без вести во время Второй мировой войны и в послевоенный период. Важно подчеркнуть, что, несмотря на массированную пропаганду сайта «ОБД Мемориал» по российскому телевидению и в СМИ, реальной консультацией родственников и потомков советских военнопленных занимались и занимаются исключительно немецкие организации.

Правда, с марта 2014 года, сразу после российской аннексии Крыма, официальное сотрудничество Фонда Саксонских мемориалов с российскими учреждениями и архивами было приостановлено. С тех пор фонд консультирует только людей, чьи родственники и предки находились в плену на территории Саксонии (федеральная земля на юго-востоке ФРГ)). Запросами насчет судеб остальных советских военнопленных, находившихся под стражей в Германии в 1941–1945 годах, занимается Бундесархив. Тем не менее межправительственное сотрудничество Германии и России, посвященное военнопленным с обеих сторон, продолжалось как минимум до 2020 года.

За это время в России были созданы новые онлайн-базы с доступом к документам советских военнослужащих, попавших в плен в 1941–1945 годах (например сайты «Память народа» или «Подвиг народа»). Правда, на этих сайтах нельзя не заметить агрессивную пропаганду советско-российской победоносной военной истории. Кроме того, со страниц этих сайтов была удалена вся информация о межправительственном сотрудничестве ФРГ и Российской Федерации (в отличие от немецкой онлайн-базы), а все данные, собранные немецкими организациями, были скопированы российской стороной без указания источников. Словно не было никакого совместного проекта немецких и российских исследователей, организаций и правительств на протяжении как минимум 20 лет.

Как можно вкратце подытожить нашу историю?

С 1945 года советское правительство, обладая подлинной информацией о судьбе советских военнопленных в Германии (по крайней мере в бывшем лагере для военнопленных в Цайтхайне), скрывало ее от советского населения. Сокрытие этой информации продолжалось до середины 1990-х, пока исследователи из Германии и России не получили доступ к архивам военнопленных. С 2000 года по инициативе Германии запустились проекты немецких и российских организаций по поиску, систематизации и оцифровке этих архивов. Начиная с 2014 года внешнеполитический курс России радикально милитаризировался, в первую очередь по отношению к Украине, и Германия постепенно заморозила межправительственное сотрудничество с Россией.

Сегодня все заслуги по публикации архивов советских военнопленных полностью присвоены себе российской стороной и транслируются пропагандой как достижение исключительно российского Министерства обороны. Тем самым уже в XXI веке правительство России, наследуя традициям советского правительства, продолжает вводить в заблуждение российское общество, скрывая подлинную информацию об истории публикации архива советских военнопленных, «пропавших без вести» в 1941–1945 годах.

Иллюстрация Маши Березиной

23 апреля 2024 года я приехал в Мемориальный комплекс Эренхайн-Цайтхайн на ежегодную торжественную церемонию, посвященную освобождению города и лагеря Красной армией. Я встретил коллег, познакомился с новыми людьми, а также с интересом наблюдал за небольшой группой людей, мужчин и женщин пенсионного возраста, одетых в футболки и бейсболки с символикой России и СССР.

Нас пригласили в шатер, и начались официальные речи. Мне запомнились два выступления. Первым был украинец средних лет, выросший в ФРГ: его мать была «восточной работницей», насильственно вывезенной из СССР в Германию для использования на физических работах, а отец — советским военнопленным, который всю жизнь после войны боялся, что его депортируют с территории ФРГ в СССР. Вторым же был польский историк, который прочитал речь о хрупкости семейной памяти и отметил, что каждый пятый советский военнослужащий, захороненный в Цайтхайне, — украинец. Во время этих речей группа поклонников России и СССР ерзала на стульях, нервно поглядывая друг на друга, словно не могла понять, почему никто не благодарит Красную армию.

По окончании речей оркестр из трех человек исполнил сюиту Баха, раздались аплодисменты, и мы подошли к мемориалу советским военнопленным, сооруженного еще в 1949 году. Вокруг этого мемориала были установлены флаги всех республик бывшего СССР и других государств, чьи военнопленные находились в Цайтхайне, — флаги России и Великобритании, Сербии и Украины, Армении и Италии, а также других стран, пострадавших от бесчеловечных действий вооруженных сил Германии в годы Второй мировой войны. Началась очередная часть церемонии, теперь уже с участием военнослужащих бундесвера, и я скучающе посмотрел в сторону кладбища военнопленных. Подул резкий ветер, и я, как по щелчку, вспомнил слова Ольги из полуразрушенного Харькова, чей отец прямо сейчас находится в Белгородской области, а их предок, Тихон Проценко, 82 года назад умер и был похоронен на одном из этих кладбищ: «Как не сойти с ума в этом всем?»

Ответа на этот вопрос у меня нет.