«Прежде чем выбросить вещь, узнайте ее историю» — эксперт Музея истории ГУЛАГа Константин Андреев


Автор: Ксения Басилашвили

Источник

14.06.2024

Зачем хранить самые простые, знакомые с детства предметы? Как разглядеть в них большой путь своей семьи? И как незначительные безделушки из прошлого могут стать теми якорями, которые удержат нас в беспощадной стремительности настоящего? «Москвич Mag» поговорил с руководителем образовательного центра Музея истории ГУЛАГа Константином Андреевым, который занимается изучением семейных реликвий и легенд.

Москва всегда, а особенно в последние годы, поражает быстрой сменой декораций. Бывает, проходит месяц, другой, и раз — вместо уютной кафешки, к которой привыкла, аптека, магазин тоже переехал. Целые районы могут за год измениться. Ты вроде как на том же месте и никуда не уезжал, а вокруг все другое. Это, конечно, бодрит и не дает расслабиться, но можно и растеряться. Что помогает сохранить связь с ускользающим миром?

Я это тоже, конечно, замечаю. Традиционные места преобразуются. Прихожу в районный книжный, где в детстве покупал книжки. И это тот же книжный. Но уже сетевой. Запах не тот, стеллажи не те. От этого грустно, конечно. Но будут стоять здания, имеющие охранный статус. И можно с ними соизмерять свою память. Со старым домом, в котором жила когда-то семья. А вокруг него проулки, переулки, тупики. Кроме того, местность можно реконструировать в своей голове, достаточно старых фотографий, можно воспринимать ландшафт через них, в развитии. Что было и что стало: здесь был дом, переулок, окно коммуналки, где жили предки. Предметы, которые хранятся в семье, тоже помогают реконструировать пространство города. Так работает сайт pastvu.com, где можно снимок из семейного архива выложить с привязкой к месту съемки. А его посмотрит другой человек, узнает свой двор и поймет, когда и с какой точки снято. И это уже работает как социальная сеть, обрастает комментариями.

Людям хочется соизмерять себя с городом через какие-то артефакты, фотографии и вписывать себя в этот контекст. Интересно изучать, но интересно и рассказать. Ведь твоя личная история тоже уникальна. Она может относиться к 1940–1960-м годам, а может к 1990–2000-м.

Сказывается ли инновационность в быту на отношении к вещам, которые нас окружают? Ощущение, что многое становится одноразовым.

Здесь все зависит от отношения к пространству, в котором мы живем. Для одних важно жить в квартире, где жили предки. Кто-то переезжает часто, меняет дизайн, интерьер и не копит «пылесборники». Тут у каждого своя концепция. Но когда входишь в дом, где есть старые фотографии, какие-то интересные памятные объекты в виде фигурок, игрушек, библиотеки, это вызывает определенные эмоции, интерес и чувство уюта. Обозначает защиту, основательность. Дом, где есть история — это мощный образ безопасности и фундамента. Что очень важно в наши дни.

Тут нужно почувствовать грань, как бы при интересе к истории рода не удариться в вещизм. Начинаешь себя ограничивать. Но бывают разные ситуации. У моей мамы в детстве была книга «Двенадцатая ночь» с потрясающими иллюстрациями, она на ней выросла. Книга исчезла, кому-то отдала лет пятьдесят назад, вернуть забыли. И вот она в разговоре со мной вспоминает, как приятно было ее листать, рассматривать. Конечно, я ищу аналогичную книгу и на день рождения ей дарю. Пусть формально это уже не ее, а другая книга, но иллюстрации те же, возникают эмоции.

У меня есть мельхиоровые ложки, подарок семье от наших киевских родственников. Казалось бы, примитивный советский узор с цветущими каштанами. А я их с детства помню, такие они классные, удобные. И даже не могу представить ситуацию, когда купил бы новые ложки взамен этих.

Зачем накапливать огромное количество вещей, заменять старые новыми, если есть вполне себе дизайнерские качественные изделия прошлого?

Допускаю, что нерассказанные истории про предметы, несозданные легенды, отсутствие такого информационного внутреннего пространства в семье позволяет следующим поколениям не чувствовать ценность этих предметов и от них избавляться. Мы, музейщики, советуем: прежде чем выбросить, продать предмет, узнайте его историю, ценность, контекст, в котором он существовал. Найдите в семье тех, кто его помнит и может рассказать. Но если вы все же примете для себя решение избавиться от него, предложите тому, кому он интересен.

Я верю в то, что если мы продаем предмет, относим его на барахолку, то рано или поздно он находит своего исследователя, хранителя, человека, который раскроет его ценность. Введет в научный оборот.

Так я нашел письма мальчишки Никиты Барса, который погиб во время войны в 1943 году, у него не осталось потомков, нет родственников. Кто-то отдал на продажу в антикварный магазин, я их купил. Мы со школьниками расшифровали текст, и вот уже несколько лет эти письма являются связующим звеном между поколением мальчишек 1930–1940-х годов и современными подростками.

Как прийти к пониманию ценности личных дневников, открыток, которые хранятся в семьях, каких-то записочек, порой странных предметов? Как запустить этот механизм?

Я в качестве эксперта участвую в конкурсах для школьников, в которых идет речь о семейных реликвиях. Порой дети берут самую незначительную вещь, но она настолько способна передать информацию о дедушке, о прабабушке, что восхищаешься! Взять, например, коробку, в которой хранятся старые пуговицы. Была такая традиция: старые вещи отправляли на тряпки, а пуговицы срезали впрок и складывали в коробку, на будущее. И часто в этих пуговицах — вся история одежды за XX век. Можно попробовать найти их на фотографиях из семейных альбомов, поискать в интернете информацию о фабриках и мануфактурах, где их делали. Конечно, проще взять и выбросить. А можно создать семейную экспозицию. И оформить витрину или собрать панно на стену из пуговиц прабабушки, ее гребня и старого письма.

У разных семей разные принципы отношения к истории. Поэтому должны быть мотиваторы в лице школьных учителей, музейных экскурсоводов. Достаточно бывает объявить конкурс исследовательских работ в школе. И тогда школьник начинает спрашивать у старших, возникает интерес, контакт, и появляются подробности. Мы в Музее истории ГУЛАГа делаем курс «Хранители семейной памяти» для проекта «Московское долголетие». Люди старшего возраста не только исследователи своей семейной истории, они носители информации и могут передать ее следующим поколениям. По моим наблюдениям, семейными историями человек начинает увлекаться в более осознанном возрасте. С одной стороны, это попытка понять, как его будут помнить следующие поколения. Есть потребность в кодировке себя в пространстве и во времени. Это, например, объясняет попытку людей зафиксировать все свои фотографии. Часто так делает человек, когда понимает, что информация уйдет вместе с ним.

У меня есть фотография моего дедушки в детском саду. Все лысые и одинаковые, сидят кто на горшке, кто на стуле, и если бы дедушка не поставил рядом с собой крестик, я бы его никогда не узнал.

Бывает, в квартире много всяких мелочей — чашки, значки, пепельницы, все это расставлено довольно хаотично. С чего начать, как выделить главное?

Посмотрите на повседневные предметы с позиции неповседневности. Проведите ревизию. Поищите на интернет-аукционах, какого времени эта вещь. Можно сфотографировать, загрузить картинку в поисковик и найти аналоги. И внезапно обнаружить, что вещь-то XIX века, а вы и не знали. И теперь можно задуматься об этой цепочке, как предмет передавался, в какой момент поступил в семью. Если есть старшие, то обязательно расспросить их. Главное, надо успеть задать вопросы. Составить анкету для деда с вопросом на каждой странице. Записать на диктофон или снять видео. В нашем музее есть проект «Мой ГУЛАГ», и мы часто снимаем героев в их домах, в окружении вещей. В прошлом году была экспедиция в Томскую область, работали с детьми спецпереселенцев. И вот оператор снимает, и вдруг женщина, отвечая на вопрос, вспоминает текстильную вещь, которая у нее хранится. Открывает сундук, а в нем каждый предмет — история, и она начинает их рассказывать.

И тут нас могут ожидать разные открытия, весьма неожиданные.

Так и бывает. У моей бабушки была вазочка, в ней всегда стоял сухоцвет кукушкин лен. Ну стояла и стояла, годами. А когда я стал увлекаться историей, то достал ее из шкафа, рассмотрел… А она граненая. И не вазочка вовсе, а целый кубок с масонскими символами! И надпись: «1923 год, Франкфурт». И я понимаю, что это прадед принес с войны.

Трофей? Как быть с такими предметами в наших домах?

Многие приносили. Это диссонансное наследие. Мы не знаем, как эти вещи попадали, можем лишь домысливать, предполагать разные версии и приходить к не всегда приятным выводам. Это вопрос отношения к нашим предкам.

Меня иногда спрашивают: а как относиться к деду, прадеду, который был следователем НКВД? Отвечаю, что мы не несем ответственность за родителей. Но рефлексия по поводу их поступков позволяет нам в разных ситуациях принимать решения исходя из проработанного момента.

Материальный мир репрессированных людей был весьма скудным. Что является решающим при отборе таких предметов для представления в музее?

Все зависит от легенды, от связи с личностью. Самые скромные артефакты могут мощно зазвучать, если в них заложены моменты, которые говорят о поступке, о ситуациях выбора. У нас есть кусочек мыла, его передала в музей Ирина Адамовна Гросблат. Ее репрессированные родители внезапно встретились на пересылке во время этапа Москва — Томск. Евгению Гросблат по имени окликнул муж, она обернулась и увидела, что он совсем легко одет. В своих воспоминаниях, которые хранятся в архиве Музея истории ГУЛАГа, она писала: «Я передала для мужа свою вязаную кофту <… >. В ответ начальник поезда принес мне обратно кофту, настоящую подушку и кусочек мыла… » Со временем он обмылился, уменьшился в размерах, ведь мыло — ценность в условиях заключения. Но кусочек сохранили как память, и теперь он музейный экспонат. И ты думаешь, ну кусок мыла. Совсем маленький, три на три. Но как много в нем сошлось! Сама встреча, забота друг о друге, любовь. И надзиратель, который вошел в положение этих людей.

Или мы делали мастер-класс о вышивках. В основу брали сюжеты, которые заключенные матери вышивали в лагерях и отправляли своим детям в детские дома. Салфеточки, носовые платочки. Мы предлагали людям повторить эти вышивки. И что самое интересное, сидели по пять часов и обсуждали, как это вышивалось, какие цвета ниток применялись.

Были лагеря, где хранить у себя иголку и нитки было запрещено. Люди вырывали, выдергивали нитки из своих старых вещей, чтобы сложилась картинка. Мы проговаривали, как можно материнскую заботу передать через тысячи километров. Ведь человек, который находит в своем доме вышитую салфетку, часто не задумывается, как она создавалась.

Часто бывает, что чем проще предмет, тем трогательней. В зале «Репрессированное детство» лежат две вещи: детские чулочки и тапочки. Они принадлежали Светлане Турчиной, чьи родители, Меланья и Виктор, в 1937 году были арестованы и осуждены по 58-й статье. Мать отправили в тюрьму вместе с восьмимесячной дочкой на руках, где они сидели в специальной камере для матерей с детьми. Когда девочка подросла, на босые ножки было нечего надеть. Кто-то из надзирателей это увидел, пожалел ребенка и купил детские тапочки и чулочки. Сегодня, когда посетитель входит в зал, он видит их в маленькой витрине. Отреставрированные тапочки и крошечные чулочки, штопаные-перештопаные. Видит и разворачивается. Заходит со второй попытки. Понятно, что речь пойдет о детях. Вот удивительная сила предмета, который тебе сразу дает понять, о чем будет речь.

Представим, что вы делаете выставку в своем доме, для своей семьи. Какой артефакт займет на ней центральное место?

Есть такой. Дедушка привез из командировки кусок каменной соли. Кристалл пять на пять сантиметров. Стоял на одной полке у нас в шкафу, и все дети, сначала мой отец, потом мы, теперь следующие поколения детей, доставали его и обязательно пробовали на вкус.

Он уже отполирован нашими языками. И это удивительно, как предмет заставляет вступать в интерактив и помогает вспомнить нашего дедушку. Этот кристалл сперва стоял в дубовом шкафу 1940-х годов, потом в книжном шкафу-стенке 1970-х, а теперь у меня в квартире в икеевском стеллаже.

Фото: из личного архива Константина Андреева, Государственный музей истории ГУЛАГа

Поделиться:

Рекомендуем:
18.06.2024 | Зачем нужны ЕСПЧ, Межамериканский суд и Африканская комиссия по правам человека / Ольга Садовская
18.06.2024 | Сандармох в 2024 году: путевые заметки
17.06.2024 | Иностранцы в ГУЛАГе. Иностранные рабы Сталина (1996) / Foreigners in the Gulag. Stalin's foreign slaves (1996)
•Из истории строительства Вишерского целлюлозно-бумажного комбината и Вишерского лагеря
•О Карте террора и ГУЛАГа в Прикамье
•«Вместе!»
КНИГА ПАМЯТИ | Там были разные люди
КНИГА ПАМЯТИ | Это не власть, а преступники
КНИГА ПАМЯТИ | Главная страница, О проекте
blog comments powered by Disqus