«Кулацкая операция». Как выглядели репрессии в белорусской деревне и крестьянское сопротивление 1930-х годов


Источник

09.03.2024

Книга историка Ирины Романовой «Клеймение Красного Дракона» на нынешнем международном конгрессе исследователей Беларуси победила в номинации «История». В книге речь идет о коллективизации, «молчаливом» протесте сельчан, мелких уступках власти «кулакам», репрессиях и судьбе руководителей на местах.


Фото: Facebook.com/falanster.books

Красным Драконом крестьяне называли советскую власть, а символ большевиков — пятиконечную красную звезду — их клеймом

В основу исследования Ирины Романовой легла тема насилия системы над человеком и человека над человеком. В книге историк рассматривает события 1936-1939 годов. Ее рассказ начинается с того, как жители двух сельсоветов Лепельского района сопротивлялись советской власти. Это особенно проявилось во время всесоюзной переписи населения. Крестьяне отказывались отвечать на вопросы переписчиков, и за это их стали называть «молчальниками».

Такое поведение было ответом сельчан на закрытие большевиками церквей, насильственную коллективизацию, а также объяснялось набожностью, из-за которой они воспринимали перепись, как греховное дело.

История «лепельских молчальников» важна тем, что показывает нам, как власть пыталась встроить новый уклад жизни в традиционную культуру и архаичную картину восприятия мира тогдашними белорусскими крестьянами с их сакральными и мифологическими представлениями. Сельчане защищались, «клеймя вероломцев» и воспринимая действия власти «соблазнением сатаны, приближением конца света». Своим сопротивлением они стремились спасти свою душу.


Фото: freesmi.by

«Название этой книги метафорично: представить советскую власть в виде Дракона, а лучше Дракона, который кусает сам себя за хвост — весьма образно, особенно когда речь идет о событиях 1937—1939 гг. Еще более образно раскрасить этого дракона в красный цвет», — отмечает автор во введении.

Крестьяне считали Красным Драконом советскую власть, а символ большевиков — пятиконечную красную звезду — называли клеймом Красного Дракона. Власти же крестьян называли «краснодраконовцами».

Крестьяне не бежали радостно в колхозы

Согласно самой идее коллективного хозяйства при вступлении в колхоз каждый крестьянин должен был внести свой паевой взнос: весь наличный сельскохозяйственный инвентарь, хозяйственные постройки, тягловый и крупный рогатый скот, домашнюю птицу.

Такое обобщение в условиях не добровольной, а насильственной коллективизации рассматривалось крестьянами как грабеж. Ответ крестьянства был радикальным — в 1929-1932 годах по СССР прокатилась волна массовых выступлений против коллективизации и закрытия церквей.


Раскулачивание. Фото: novychas.online

«В БССР, по имеющимся данным, только за три с половиной первых месяца 1930 года произошло не менее 500 крестьянских восстаний. К сожалению, мы не имеем данных о динамике выступлений в 1931 и 1932 годах, однако многие архивные документы свидетельствуют, что возмущения были и тогда, а в 1932 году, когда страна стояла на пороге голода, восстания снова стали массовыми и повсеместными», — пишет историк о реакции крестьян на коллективизацию.

В книге подчеркивается, что крестьяне не бежали радостно в колхозы, как это утверждала советская пропаганда. Насилие не сломило их, и они сопротивлялись большевистским преобразованиям всеми возможными и невозможными способами, о чем свидетельствует «Лепельское дело».

Кулаки подлежали изоляции и физическому уничтожению

Книга повествует о периоде, который начинается с принятия «Великой сталинской Конституции».

Та Конституция декларировала гарантии свободы союзов и вероисповедания и восстанавливала в гражданских правах «лишенцев» — людей, лишенных избирательных и других прав, в том числе «кулаков», формально становившихся полноправными членами советского общества.


Агитация. Фото: freesmi.by

Понятие «кулак» трактовалось чрезмерно широко и использовалось произвольным образом — в «кулаки» мог быть зачислен любой, кто не разделял энтузиазма властей по поводу ведения коллективного хозяйства.

К 1937 г. крестьянство представляло собой все еще значительную силу, с которой власти вынуждены были считаться. Коллективизация практически прекратилась. В БССР вне колхозов было около 120 тыс. крестьянских хозяйств — почти пятая часть, как отмечалось в официальных документах, — которые в колхоз и не собирались. Более того, власть прекрасно понимала, что в своей массе крестьяне не поддерживают никакие из их преобразований.

В первой половине 1937 года мелкими уступками крестьянам и показательной поркой местных руководителей власти пытались завлечь единоличников в колхозы. В середине же 1937 года эти «переговоры» были оборваны. Единоличники снова стали «кулаками», подлежавшими изоляции или физическому уничтожению. Они воспринимались в условиях новой Конституции лидерами центров формирования оппозиционных настроений.

В 1937-1938 годах карательные советские органы провели так называемую «кулацкую» операцию, чтобы не просто поставить деревню на колени, но вытравить любое намерение выражения несогласия с политикой большевиков.

«Чего молчат? Так греха чтобы не было. Не ходили в колхоз»

Книга Ирины Романовой полнится воспоминаниями родственников фигурантов «Лепельского дела».

«Мы обошли все деревни, которые фигурировали в архивных документах, однако людей, помнящих хоть что-либо, нашли единицы, — пишет она. — Во-первых, на момент экспедиции со времени событий прошло почти 75 лет, а во-вторых, эта история была просто-напросто удалена из памяти: даже дети основных фигурантов того дела (у нас был список 1937 г.) нередко понятия не имели, за что тогда, в 1937 г., были арестованы их родители».

«Папу на Рождество забрали, а маму весной… 20 соток огорода было и пятеро детей… Молчат. Чего молчат? Так греха чтобы не было. Не ходили в колхоз родители… арестовали. За подручки взяли и повели… прятались. Многие из деревни прятались. Видели, как бегут в болото огородами. Молчали многие […] несколько раз приходили, все уговаривали», — рассказала историку дочь репрессированного сельчанина из Лепельского района.


Фото: freesmi.by

Попытки уговорить сельчан ответить на вопросы переписи не давали особого результата. Один из уполномоченных, которому поручили совладать проблеме, отмечал в докладной.

«Перед нами просто контрреволюционная организация, которая молчанием по переписи под религиозным прикрытием, легализовала вопиющее явление, демонстрировала безнаказанное неповиновение власти… Их сектантство — просто фикция… Нет у меня сомнения в том, что это шпионская контрреволюционная организация, и местные руководители должны ответить за то, что мирились с этим безобразием в приграничном районе».

В сталинском суде признание вины имело приоритет перед любым другим доказательством

Ирина Романова пишет не только о существовании связи между введением сталинской Конституции и «кулацкой операцией» НКВД, но и показывает, как искоренялся целый пласт низовых руководителей, которые ранее имели непосредственное отношение к репрессиям против крестьян.

Судили их по надуманным обвинениям как шпионов и врагов, но основанием для самих судов служил настоящий криминал со стороны обвиняемых.


Агитация в колхоз. Фото: blender-chat.livejournal.com

В 1937 году руководителей на местах стали обвинять в том, что «они объединились в «семейные кружки» и направили свою враждебную деятельность на провоцирование недовольства крестьян против советской власти». Руководителей наказывали «за нарушение социалистической законности», и над ними проводили показательные судебные процессы, которые иногда заканчивались расстрельными приговорами. На судах, чтобы «истина проявила себя», необходимо было публичное признание вины «злоумышленником».

«Именно признанию, как мы знаем, отводилась огромная роль в сталинской карательной системе: признание имело приоритет перед любым другим доказательством, освобождало обвинителя от необходимости представлять дальнейшие свидетельства, выбитое признание о враждебной деятельности и шпионаже являлось достаточным основанием для вынесения смертного приговора обвиняемому», — напоминает в книге историк.

Приговоренных к смерти убивали ночью в застенках НКВД или пригородных лесах.

«Осуждение местных руководителей за провалы в хозяйственных и политических кампаниях, проблемах повседневной жизни народа было удобным демагогическим и не единожды используемым приемом Сталина», — пишет в книге историк.

Об авторе

Ирина Романова исследует историю Беларуси 20 века, советскую историю, а также устную историю. В Европейском гуманитарном университете она профессор академического департамента гуманитарных наук и искусств, координатор Центра белорусских и региональных исследований.

Книга «Клеймение Красного Дракона» увидела свет в 2021 году в российском научном издательстве «Политическая энциклопедия», которое специализируется на выпуске исторической литературы. В издательстве есть специальный проект «История сталинизма». Книга белорусской исследовательницы стала его частью.

Поделиться:

Рекомендуем:
22.11.2024 | Гулаг прямо здесь. Райта Ниедра (Шуста). Часть вторая: «Как машина едет, думаю, сейчас меня заберут»
21.11.2024 | Гулаг прямо здесь. Райта Ниедра (Шуста). Часть первая: «Нас старались ликвидировать»
19.11.2024 | Арнаутова (Шадрина) Е.А.: «Родного отца не стала отцом называть» | фильм #403 МОЙ ГУЛАГ
•Мартиролог репрессированных
•Ширинкин А.В. Мы твои сыновья, Россия. Хроника политических репрессий и раскулачивания на территории Оханского района в 1918-1943гг.
•Суслов А.Б. Спецконтингент в Пермской области (1929–1953)
КНИГА ПАМЯТИ | Власть скрывала правду
КНИГА ПАМЯТИ | Мечтали о буханке хлеба…
КНИГА ПАМЯТИ | Главная страница, О проекте
blog comments powered by Disqus