Пермская региональная благотворительная общественная организация
«Центр исторической памяти»

Источник

09.07.2021

Сталинизм стал разрушаться сразу после смерти «вождя», подвергся демонтажу в 60-е, начал поднимать голову в 70-е годы, и сейчас возвращается в качестве мифа о справедливых временах в противовес кризису 90-х нынешней бюрократии. Эксперты Вышки на научном семинаре обсудили процесс десталинизации.

Система, созданная Сталиным, не смогла пережить своего творца. Вскоре после его смерти было закрыто и объявлено результатом провокации прежнего руководства органов госбезопасности «дело врачей», последовал приказ о запрещении пыток и других методов принуждения к обвиняемым. Критике подверглось и единоличное принятие решений. В «Правде» была опубликована статья, критикующая руководителей, решавших важные вопросы без учета мнения коллегиальных органов. Наконец, весной 1953 года Президиум ЦК по предложению Берия отменил использование портретов партийных руководителей на демонстрациях.

Об этом  рассказал Леонид Люкс, научный руководитель Международной лаборатории исследований российско-европейского интеллектуального диалога ВШЭ (МЛРИД), представляя коллегам свой доклад «Посмертное свержение тирана».

В первые недели после его смерти в 1953 году ситуация зависела от дуумвирата Лаврентий Берия – Георгий Маленков. Именно Берия, вернувшись на пост министра внутренних дел, несмотря на то, что Маленков возглавлял правительство, начал демонтаж системы террора, в создании которой он сам активно участвовал.

После смещения Берии прежняя политика демонтажа сталинской системы была продолжена, но одновременно многие стремились сохранить непогрешимость образа Сталина. В итоге победили сторонники осторожной критики: Маленков заявил, что культ личности Сталина принял болезненные формы и размеры, критики и самокритики не было, что привело к грубым ошибкам в руководстве партии и страной.

Отход от сталинских норм распространился и на социальную политику, например, были снижены налоги для крестьян и повышены цены на сельхозпродукцию. Принятые перед Великой Отечественной войной законы о труде были смягчены – рабочие получили право менять место работы.

Реформы не привели к серьезному улучшению жизни населения, но сигнализировали об отходе от его неограниченной эксплуатации

Парадокс десталинизации заключался в том, что ее провели соратники Сталина, то есть сверху. Острая тайная дискуссия развернулась о возможности открытой критики вождя. Накануне XX съезда первый секретарь ЦК КПСС Хрущев высказался за публичный рассказ о преступлениях, в пользу реабилитации жертв террора. Молотов и другие опасались, что советский режим не переживет такой встряски. Тем не менее, Хрущев настоял на своем. При этом он рисковал не меньше, чем при аресте Берии: на международной конференции компартий его могли подвергнуть критике лидеры Китая и Албании Мао Цзэдун и Энвер Ходжа, внутри КПСС его курсу яростно сопротивлялись Лазарь Каганович, Георгий Маленков и Вячеслав Молотов. Кроме того, сам Никита Хрущев занимал видные посты и участвовал в репрессиях.

Леонид Люкс полагает, что стремление Хрущева рассказать о преступлениях вызвано его личными качествами: в отличие от соратников он не утратил человеческого сочувствия к жертвам репрессий.  Население СССР было лишено возможности участвовать в политике и новый курс первоначально был делом внутрипартийным. Критика культа личности стала началом эрозии прежних форм правления, несмотря на стремление партии поставить процесс под контроль. После смерти Сталина партия стремилась сохранить монополию на власть, на распространение информации и право на исправление ошибок.

Появление оппозиционных тенденций сразу после ХХ съезда стало большим сюрпризом для власти и западных наблюдателей.

В СССР не произошло расщепления элиты на догматическое и реформистское крылья. Советские оппозиционеры не имели покровителей в верхах, не могли выражать мнение в официальных изданиях и вынуждены были использовать собственные методы.

Первым ярким проявлением «десталинизации снизу», по словам докладчика, стала демонстрация 5 декабря 1965 года. Тогда небольшая группа диссидентов, не более 200 человек, выступила на Пушкинской площади против произвола советской юстиции, осудившей писателей Андрея Синявского и Юлия Даниэля, при этом они ссылались на 125-ю статью сталинской Конституции, гарантировавшей свободу слова и собраний. Диссиденты стремились использовать тяготение советской власти к демократической маскировке партийного руководства. Часть их заявили, что отвергают существующий режим и хотят жить в правовом государстве.

Демонстрация была быстро разогнана, задержали 20 человек, но для власти это была пиррова победа – становление правозащитного движения состоялось. При этом изменение государственного строя не было названо среди целей.

Люди почувствовали атмосферу перемен: при Сталине призывы к власти соблюдать законы были опасными для жизни апеллянтов, теперь же они рисковали только карьерой и свободой. Режим стал более предсказуемым.

В 1970-е годы советской власти удалось разрушить инфраструктуру правозащитного движения. Ссылка академика Андрея Сахарова в Горький казалась последней главой в его истории, зампред КГБ Семен Цвигун говорил об его разгроме. Однако диссидентам, считает Леонид Люкс, удалось изменить политическую культуру в стране, они вели в нее элемент плюрализма, что повлияло на ситуацию в период перестройки. Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев полагал, что ему удастся «починить» систему. Некогда лишенные влияния группы в партии и обществе получили свой шанс.

Многие шестидесятники, приверженцы идеалов XX съезда партии, были травмированы застоем, он выглядел для них реваншем Сталина. Они первоначально тосковали по ленинским временам, когда партия была открыта для дискуссий. Ленин для них символизировал внутрипартийную демократию, борьбу против бюрократизма. И освобождение общества из-под власти бюрократии было названо одной из задач перестройки.

Новое мышление, объявленное Горбачевым, отходило от принципов классовой борьбы, декларировалось стремление к общечеловеческим ценностям, о которых говорили диссиденты.

Усиление сопротивления партаппарата курсу Горбачева сопровождалось ростом вульгарного и наивного сталинизма

Его сторонники отождествляли Сталина с идеалами социализма, победой в Великой Отечественной войне. Средством борьбы с такими явлениями, по мнению реформаторов, было раскрытие информации, правды о событиях советского периода без изъятий. В результате критика стала распространяться и на Ленина. Стало ясно, что плюрализм несовместим с ленинизмом. В конце 1980-х – начале 1990-х гг. стало ясно, что партия, не имевшая опыта демократии, проигрывает конкурентную борьбу.

Однако публикация документов и новых работ о советском периоде истории, основанных на рассекреченных архивных материалах, мало повлияла на значительную часть общества. «Прославление тирана потомками его жертв продолжается», – констатирует Леонид Люкс.

Главный научный сотрудник МЛРИД Ирина Лагутина считает, что нынешние настроения вызваны укорененными авторитарными традициями, при которых социум одобряет ощущение себя как части великой державы.

 Заведующий МЛРИД Владимир Кантор обратил внимание на растущую популярность Сталина, судя по данным социологических опросов. Такая тенденция, по его словам, объясняется тем, что часть общества противопоставляет миф о сталинском величии и благополучии 1990-м годам и лично Борису Ельцину. Теперь же сталинские времена противопоставляются нынешней бюрократии, которая в массовом представлении заботится о собственном благополучии больше, чем о развитии страны. Стихийный сталинизм отражает чаяния людей о справедливости.

Владимир Кантор напомнил, что в России с XV века, со времен спора Иосифа Волоцкого и Нила Сорского, идет дискуссия между идеями великой державы и стремлением к свободе. Неудивительно, что многие предпочитают отождествлять себя с мощным государством, резюмировал эксперт.