Очевидно, что некоммерческая организация не является уполномоченным органом или налоговым органом, а также может не являться учредителем или участником российского юридического лица или иным образом контролирующей российское юридическое лицо, от которого она получает денежные средства и иное имущество.
Таким образом, некоммерческая организация в рамках действующего российского законодательства не имеет никаких законных прав на получение сведений о бенефициарных владельцах российского юридического лица, от которого она получает денежные средства и иное имущество, а равно не имеет никаких законных правовых механизмов, позволяющих ей каким-либо образом получить указанные сведения. Анализируемый Проект также не предлагает никаких изменений ни в статью 6 Федерального закона «О противодействии легализации (отмыванию) доходов, полученных преступным путем, и финансированию терроризма», ни в иной нормативный правовой акт, которые бы предусматривали соответствующие права некоммерческой организации и создавали бы соответствующий правовой механизм, обеспечивающий некоммерческой организации возможность получить необходимую информацию о бенефициарах российского юридического лица, от которого она получает денежные средства или иное имущество.
Из этого следует, что предлагаемая Проектом редакция определения некоммерческой организации, выполняющей функции иностранного агента, как де-юре, так и де-факто не дает возможности некоммерческим организациям, ещё не признанным выполняющими функции иностранного агента, застраховаться от такого признания и предпринять меры, направленные на установление бенефициарных владельцев российского юридического лица, от которого она потенциально может получить денежные средства или иное имущество, с целью выяснения того, являются ли они иностранными гражданами или лицами без гражданства.
Это, на наш взгляд, прямо свидетельствует о противоречии предложенной разработчиком нормы, описанной в пункте 1 статьи 1 Проекта, принципу правовой определенности. Вместе с тем данный принцип является одним из фундаментальных принципов права, на что неоднократно указывал в своих постановлениях Конституционный Суд Российской Федерации.
Так, в Постановлении от 11 ноября 2003 года № 16-П[«Собрание законодательства РФ», 17.11.2003, N 46 (ч. 2), ст. 4509, «Российская газета», N 233, 18.11.2003, «Вестник Конституционного Суда РФ», N 6, 2003] Конституционный Суд РФ, в частности, отметил: «Общеправовой критерий определенности, ясности, недвусмысленности правовой нормы вытекает из конституционного принципа равенства всех перед законом и судом (статья 19, часть 1 Конституции Российской Федерации), поскольку такое равенство может быть обеспечено лишь при условии единообразного понимания и толкования правовой нормы всеми правоприменителями. Неопределенность содержания правовой нормы, напротив, допускает возможность неограниченного усмотрения в процессе правоприменения и ведет к произволу, а значит — к нарушению принципов равенства, а также верховенства закона (постановления Конституционного Суда Российской Федерации от 25 апреля 1995 года по делу о проверке конституционности статьи 54 Жилищного кодекса РСФСР, от 15 июля 1999 года по делу о проверке конституционности отдельных положений Закона РСФСР «О Государственной налоговой службе РСФСР» и законов Российской Федерации «Об основах налоговой системы в Российской Федерации» и «О федеральных органах налоговой полиции» и другие)».
Аналогичная позиция была высказана и Европейским Судом по правам человека. Так, в Постановлении по делу «Крюслен против Франции» (Kruslin v. France, Judgment of 24 April 1990. Series A. No. 176-A. Para.27) ЕСПЧ указал, что «закон должен быть доступен для заинтересованного лица, которое могло бы предвидеть последствия его применения в отношении себя». Похожая позиция Суда содержалась в Постановлениях по делам «Олссон против Швеции» (Olsson v. Sweden, Judgment of 24 March 1988. Series A. No. 130. Para. 61) и «Григориадес против Греции» (Grigoriades v. Greece, Judgment of 25 November 1997. Reports. 1997-VII. Para. 37). Наиболее полно принцип правовой определенности в понимании Европейского Суда по правам человека был раскрыт в Постановлении по делу «Сандэй Таймс против Соединенного Королевства» (The Sunday Times v. the United Kingdom, Judgment of 26 April 1979. Series A. No. 30. Para. 49), в котором Суд, в частности, указал: «По мнению Суда, из выражения «предусмотрены законом» вытекают следующие два требования. Во-первых, право должно быть в адекватной мере доступным: граждане должны иметь соответствующую обстоятельствам возможность ориентироваться в том, какие правовые нормы применяются к данному случаю. Во-вторых, норма не может считаться «законом», пока она не будет сформулирована с достаточной степенью точности, позволяющей гражданину сообразовывать с ней свое поведение: он должен иметь возможность — пользуясь при необходимости советами — предвидеть, в разумной применительно к обстоятельствам степени, последствия, которые может повлечь за собой то или иное действие”.
В данном случае предлагаемая разработчиком норма на практике неизбежно приведет к тому, что уполномоченный государственный орган сможет признавать некоммерческие организации выполняющими функции иностранного агента в связи с получением ими денежных средств и иного имущества от российских юридических лиц, бенефициарными владельцами которых являются иностранные граждане и лица без гражданства, в то время как сама некоммерческая организация не будет иметь никакого представления об этих бенефициарных владельцах, а равно будет лишена возможности узнать такую информацию на стадии принятия решения о получении от указанного российского юридического лица денежных средств или иного имущества, то есть, сообразовать свое поведение с предлагаемой разработчиком нормой.
Вышеизложенное свидетельствует об отсутствии необходимых законных процедур для получения некоммерческими организациями соответствующих сведений о бенефициарных владельцах российских юридических лиц, от которых они получают или намерены получать денежные средства и иное имущество, а также о наличии нормативной коллизии между предлагаемой разработчиком нормой и частью 1 статьи 19 Конституции Российской Федерации, что, в свою очередь, приводит к возникновению следующих коррупциогенных факторов: