Лагерные псалмы, игрушки для НКВД и метео-чертик: евреи в ГУЛАГе

Автор: Кристина Танис, Илья Удовенко

26.10.2020

Террор был неотъемлемой частью советского режима с самого начала его установления, но сталинская карательная система выделяется на этом фоне масштабом репрессий — и не только Большой террор 1937–1938 годов, но и весь период существования ГУЛАГа. Эта аббревиатура появляется в официальном делопроизводстве в 1930 году, когда статус еще небольшого Управления исправительно-трудовых лагерей с аппаратом из 80 человек был повышен до Главного управления. Фактически с этого момента начинается институциональное становление ГУЛАГа, которое достигнет своего апогея во второй половине 1940-х — начале 1950-х годов и завершится со смертью Сталина. В 1956 году Главное управление лагерей будет переименовано в Главное управление исправительно-трудовых колоний, а в 1960 году — ликвидировано. За 27 лет существования ГУЛАГа через лагеря, колонии и тюрьмы прошло около 20 миллионов человек. Всего с 1930 по 1956 год к лишению свободы было приговорено 20 839 633 человека, из них около пяти миллионов человек — за так называемые контрреволюционные преступления.

Сколько евреев прошло через ГУЛАГ?

Точное количество евреев, прошедших через советские лагеря, неизвестно. Статистика о численности и национальном составе заключенных ГУЛАГа показывает, что в разные годы количество заключенных еврейской национальности варьировалось от 9530 до 31 132 человек, но эта цифра никогда не превышала 3 % от общего количества. Тем не менее несправедливо утверждать, будто советских евреев репрессии не коснулись. Евреи, как и многие советские граждане, особенно пострадали в период Большого террора 1937–1938 годов, когда чуть более чем за год были арестованы около 1,6 миллиона советских граждан, 680 тысяч из них — расстреляны.

Наибольшее количество еврейских заключенных за все годы существования ГУЛАГа пришлось на 1941 год, когда в советских лагерях находилось 31 132 «лица еврейской национальности». Этот высокий показатель прежде всего можно объяснить двумя факторами. Во-первых, к 1941 году из-за раздела Польши, присоединения прибалтийских государств и притока беженцев из стран, оккупированных Германией, СССР стал страной с самым большим еврейским населением в мире. Во-вторых, советизация присоединенных территорий сопровождалась массовыми чистками, депортациями и масштабными арестами. Из 106 140 арестованных в западных областях Белоруссии и Украины за 1939–1941 годы более четверти — 23 590 человек — были евреями.

Однако важно уточнить, что аресты были связаны не с национальной принадлежностью, а скорее с социальным и политическим прошлым людей. На присоединенных территориях евреи, будучи преимущественно городскими жителями, вели активную торговую и предпринимательскую деятельность, предосудительную с точки зрения советских властей, и активно участвовали в политической жизни страны. Как отмечает историк Олег Будницкий, «власть не отделяла эллинов от иудеев, и в этом смысле евреи, бесспорно, получили полное равенство в бесправии».

К показателю 1941 года общая численность еврейских заключенных по всему Советском Союзу приблизится только в 1951 году — в разгар кампании по борьбе с космополитизмом, суда над членами Еврейского антифашистского комитета и «дела врачей» , — когда в лагерях ГУЛАГа окажется 25 425 евреев.

Еврейский антифашистский комитет — советская общественная организация, образованная в 1942 году из видных советских евреев: представителей интеллигенции (писателей, режиссеров, ученых), военных и политических деятелей. Целью комитета была организация финансовой и политической поддержки СССР со стороны еврейских организаций в войне против Германии. После войны комитет старался помогать евреям, пострадавшим в ходе нее, собирал свидетельства об уничтожении евреев нацистами. В результате антисемитского поворота в политике СССР в 1948 году комитет был закрыт, а члены его президиума арестованы по обвинению в национализме. 12 августа 1952 года 13 из 14 членов президиума Еврейского антифашистского комитета были расстреляны.

«Дело врачей» (также известно как «дело врачей-вредителей» и «дело о сионистском заговоре в МГБ») — уголовное дело против видных советских врачей, лечивших представителей советской элиты и арестованных в январе 1953 года. Дело стало частью более общей антисемитской кампании по борьбе с «безродным космополитизмом». Вскоре после смерти Сталина в марте 1953 года все арестованные по этому делу были освобождены и полностью реабилитированы.

Национальный вопрос в ГУЛАГе

Как ни странно, национальность не определяла положения заключенного в лагере. Бывший заключенный и один из основателей правозащитного общества «Мемориал» Марлен Кораллов вспоминает:

«Проверяя себя, насколько я русский и насколько еврей, догадываюсь, что прежде всего я — зэк. <…> Структура уголовного мира существует по Марксу. Там нет национального вопроса. По той причине, что есть эксплуататоры и эксплуатируемые. Классовый принцип в уголовном мире раньше был важнее, чем национальный».

Евреи, как и другие советские заключенные, выполняли в ГУЛАГе самую разную работу — трудились на шахтах, рудниках и стройках. Были среди них и уголовники-рецидивисты, успешно уклонявшиеся от работы. Так, например, бывший заключенный ГУЛАГа Липа Фишер, арестованный в 1941 году при попытке нелегально перейти советско-иранскую границу, вспоминает свое столкновение со старостой уголовников — евреем по фамилии Бухман:

«Друзья называли его „жид“. Это не было оскорблением, наоборот, Бухман был доволен кличкой, благодаря которой он как бы стал царем уголовников. Слово „жид“ произносилось ими с уважением и даже с какой-то дозой обожания. Бухман был рецидивистом и насчитывал в своей карьере несколько грабежей. Он был хорошо сложен, среднего роста, с симпатичным лицом и врожденной интеллигентностью. Возможно, что эта интеллигентность была причиной того, что он стал „королем блатных“ („блатными“ называли уголовников) и его слово для них было законом.

В „режимке“ (Режимка — лагерный пункт, заключенные которого были заняты на общих работах по профилю лагеря) находились преступники разных национальностей, среди которых был татарин, осужденный за убийство. Этого бандита боялись все, даже надзиратели, он мог без всякой причины избивать других заключенных. Но было достаточно одного слова, а то и взгляда Бухмана, чтобы этот убийца моментально успокоился.

Помню как сейчас: Бухман, спустив ноги, сидел на верхних нарах и наблюдал, как один из молодых уголовников пытался меня избить, требуя хлеб. „Отпусти его!“ — спокойно, без раздражения произнес Бухман. И странно — слова его подействовали мгновенно. Разбушевавшийся уголовник, скрипя зубами, опустил полено, которое было у него в руках, и стоял явно приниженный. Обратившись ко мне, Бухман сказал: „Иди ко мне, браток, не бойся“.

С тех пор он меня всегда называл „браток“, и никто из бандитов больше не придирался ко мне. Бухман почти не ходил на работу с бригадой. Несмотря на это, он питался лучше других, хотя в „режимке“ пища была хуже, чем в зоне. Он был одет лучше других. Разумеется, в основном он устраивался за счет того, что организовывал сам. Но надо признать, что он честно заботился также и о своих товарищах».

Как был устроен лагерный труд?

Главное, что определяло судьбу человека в лагере, — это вид работ, на которые его отправляли.

По видам работ весь лагерный социум делился на несколько категорий: в первую категорию входили заключенные, годные к тяжелому физическому труду, во вторую — годные к среднему, в третью — к легкому и индивидуальному труду.

Лагеря, в зависимости от климата и условий исправительных работ, имели свою специфику. Например, на норильские рудники для общих, то есть основных, профильных работ предписывалось набирать только первую категорию — физически крепких мужчин. Трудовые нормы были практически невыполнимы для одного человека. На общих работах заключенные долго не выдерживали: условия труда, отсутствие механизации, плохое снабжение и питание превращали здорового человека в доходягу. Как отмечал бывший заключенный и создатель Музея истории ГУЛАГа Антон Антонов-Овсеенко, «зэк выдерживал на строительстве дорог, на трассе, в каменном карьере, на шахте, на лесоповале не более трех месяцев».

Подавляющая часть заключенных, оставивших воспоминания о ГУЛАГе, всеми возможными способами пытались избежать общих работ как самых тяжелых. В свою очередь, начальство лагерей часто использовало страх перед такими работами как средство воздействия на особо строптивых заключенных: все знали, что в конечном итоге общие работы означали медленную смерть.

Заключенные второй категории также были заняты на общих работах, но им доставался более легкий труд. На практике это выражалось в том, что если первая категория, к примеру, валила лес и таскала бревна, то вторая — обрубала сучья.

Заключенные Озерлага на работах. 1950 год © ТАСС

Заключенные третьей категории занимались легким индивидуальным трудом, например работали в мастерских или убирали бараки. Еще более привилегированными считались профессии врача, сапожника, артиста, музыканта, художника. Этот щадящий труд был чуть ли не единственной возможностью в лагере сохранить жизнь.

Нельзя не упомянуть о еще одной категории лагерного социума — урках, или уголовниках-рецидивистах. Урки не работали, облагали данью остальных заключенных, могли отобрать еду или одежду. Администрация не имела ни средств, ни возможностей для борьбы с откровенными проявлениями лагерного бандитизма, поэтому предпочитала не вступать с блатными в конфликт, а использовать их для контроля над остальными заключенными. Уголовники-рецидивисты, составляя в среднем не более 10 % от общего количества заключенных, были одной из самых влиятельных сил лагеря.

Об условиях жизни в лагерях и об отношениях между заключенными можно судить по сообщению прокурора СССР Андрея Януарьевича Вышинского наркому внутренних дел СССР Николаю Ивановичу Ежову от 19 февраля 1938 года о результатах проверки в Байкало-Амурском, Дальне-Восточном, Уссурийском и Ухто-Печорском ИТЛ:

«В 52-й колонне 17-го отделения… содержатся 500 заключенных. Они размещены в холодных, грязных бараках, с грязными нарами. Ввиду отсутствия классификации при размещении заключенных по баракам наиболее разложившиеся элементы создали для себя лучшие условия, заняли лучшие места (у печки), отнимают пайки и одежду у работающих, в связи с чем у заключенных не имеется стимула для выхода на работу. …98 человек не работает потому, что они совершенно разуты и раздеты. Среди этих заключенных имеется группа до такой степени обносившаяся и обовшивевшая, что она представляет определенную опасность в санитарном отношении для окружающих. Эта группа заключенных настолько опустилась, что потеряла всякий человеческий облик. Из-за недостатка питания (при штрафном довольствии) они собирают кухонные отбросы, а по словам некоторых заключенных, эти люди едят крыс, собак… В результате неудовлетворительного питания в лазарете лежат заключенные, крайне истощенные, а также с отмороженными конечностями».

Хотя национальность не играла определяющей роли в советской исправительно-трудовой системе, это вовсе не означает, что заключенные в лагере теряли свою национальную идентичность. В частности, это касалось евреев из Прибалтики и Польши — территорий, присоединенных СССР в начале Второй мировой войны. По крайней мере, те евреи, которые стремились соблюдать религиозные традиции, отмечать праздники и вообще сохранять связь с еврейской культурой, хотя и с трудом, но все-таки имели возможность это делать даже в условиях лагеря.

Бывший заключенный Абрам Дасковский, отбывавший наказание в Тайшетлаге (Тайшетлаг — Тайшетский исправительно-трудовой лагерь. Администрация лагеря располагалась на станции Тайшет Восточно-Сибирской железной дороги (сейчас город в Иркутской области), вспоминает о погибшем заключенном-раввине, которого удалось похоронить по традиционному еврейскому обряду:

«…В лагере приходил ко мне беседовать харьковский раввин Лев. Он был очень образован. В условиях лагеря старик старался сохранить обычаи и законы Торы. Раввин был очень приятен и интересен в собеседовании. Он рассказал нам многое из того, чем богата мудрость Талмуда. И вот как-то ко мне пришли мои друзья-женщины, когда у меня сидел Лев. Я стал их знакомить, но Лев им руки не подал. Создалась неловкость. Но после объяснения, что закон запрещает ему близкое общение с чужими женщинами, все прониклись к нему особым уважением.

Со Львом произошло несчастье: гуляя по полотну железной дороги, он упал и умер от разрыва сердца. В лагерных условиях это был единственный покойник, которого начальство разрешило хоронить по обычаю его веры. Почти половина лагеря вышла из зоны и далеко проводила сани, в которых увозили на кладбище раввина».

Григорий Прейгерзон с женой и дочерьми. 1930-е годы / Wikimedia Commons

Каждый находил свой способ выживания в лагере. Некоторым «сохранить себя», как писал бывший заключенный Григорий (Цви-Гирш) Прейгерзон, помогали песни. Прейгерзон был специалистом по горному делу и литератором, писавшим на иврите. В 1920-30-е годы он публиковал свои произведения в литературных журналах США, Великобритании, Палестины. В 1949 году Прейгерзона арестовали и осудили на десять лет лагерей. Благодаря своей специальности он попал в научно-исследовательское бюро тюремного типа, или шарашку (Шарашка — разговорное название научно-исследовательских лабораторий и конструкторских бюро в системе НКВД (МВД), в которых работали многие выдающиеся ученые, отбывавшие в разное время сроки в ГУЛАГе. Жизнь шарашки подробно описана Александром Солженицыным в романе «В круге первом»), где занимался обогащением угля. Но произошло это не сразу, первые месяцы своего срока доцент Горной академии чистил территорию лагеря, возил на тачке песок и в результате получил инвалидность на каменоломне. В своих мемуарах он вспоминал, что выжить ему помогли еврейские песни:

«Что было моей утренней молитвой? Я пел еврейские песни, пел их на иврите или напевал мотивы без слов. Все годы в лагере я собирал и запоминал песни на иврите. Многие я знал еще с детства, но здесь я не пропускал ничего. <…> Таким образом, в течение моего пребывания в лагере я периодически обновлял свой „репертуар“. Отдельно у меня были песни для субботы. В Воркуте Шенкару удалось достать молитвенник — сидур, и в течение нескольких дней я выучил Песню Песен (Шир ха-Ширим). Шенкар научил меня многим псалмам, которые (особенно псалом „Восхождение“) я использовал в своих молитвах. Молитвы и прогулки очищали и освежали душу, а также придавали силы, чтобы не опуститься и сохранить себя…»

Солагерник Прейгерзона, Мордехай Шенкар, был раввином из религиозной хасидской семьи (Хасидизм — особое течение в иудаизме, появившееся в XVIII веке в Восточной Европе. Его приверженцы стремятся не столько к традиционному интеллектуальному познанию Бога через изучение Священного Писания, сколько к эмоционально-мистическому). После окончания Второй мировой войны он участвовал в организации нелегального выезда любавических хасидов из СССР в Польшу. В 1951 году Шенкар был арестован (уже не в первый раз) по обвинению в сионистской деятельности и осужден на шесть лет заключения на Воркуте. Прейгерзон вспоминал:

«[В лагере] Шенкар молился три раза в день (хотя и без талита и тфилина (Большой талит (накидка) и малый талит (жилетка) — элементы религиозного облачения иудея; Тфилин — элемент молитвенного облачения иудея, пара коробочек с фрагментами из Торы)), отмечал все праздники, исправно постился все дни постов и, самое главное, в лагере ел только кошерную пищу. Все это достигалось героическими усилиями в наших условиях, но реб Шенкар был непреклонен. Вот почему, хоть и был он замечательным работником, его переводили с места на место. Почти все годы он работал бухгалтером на шахте или в лагере. Он всячески избегал работать в субботу, причем делал это так, чтобы работающие с ним не обратили на это внимание. Часами он просиживал за своим рабочим столом, смотрел в бумаги, перекидывал косточки на счетах, но в субботу не писал. Он только проверял цифры».

В некоторых лагерях среди польских евреев, попавших в ГУЛАГ в годы Второй мировой войны, возникала своя этническая общность. Уже упоминавшийся Липа Фишер вспоминает «маму Рахиль» — польскую еврейку, работавшую на кухне и опекавшую вновь прибывших земляков, рискуя своей привилегированной должностью:

«Она принесла котелок с кашей и чуть соли. Она дала это Якову и просила поделиться с товарищами. Это был геройский поступок с ее стороны. Ведь получить работу на кухне для арестанта было вершиной счастья. <…> Если бы ее „застукали“, то не только бы выгнали с кухни, но вдобавок посадили бы в карцер».

В смешанных лагерях ГУЛАГа мужские зоны соседствовали с женскими. Заключенные могли пересекаться на работах, и между ними могли завязаться любовные отношения, несмотря на формальный запрет мужчинам посещать женские бараки. Уличенных в любовной связи в наказание могли отправить на общие работы. Липа Фишер вспоминает одну такую историю любви, возникшей между евреем и немкой, которых тоже опекала «мама Рахиль»:

«Величайшую пользу от кухни имел наш дневальный Яков Шлетер. <…>

Поварихой была немка по имени Гертруда Венцель. В лагере она слыла красавицей: стройная, с темно-рыжими волосами и добрыми зелеными глазами, примерно 30–35 лет. В ней чувствовалась интеллигентность и хорошее воспитание. Она была женой пастора немцев Поволжья, и, как известно, сразу после начала советско-немецкой войны всех немцев, живших в течение поколений в окрестностях Волги, сослали в Сибирь. <…>

Его приговорили к смертной казни и расстреляли. Гертруде, которая работала учительницей, дали „только“ 10 лет. В ту ночь, когда Яков появился на кухне впервые, их взгляды встретились… Яков был красивый здоровый парень лет тридцати. Этот случайный визит был началом любви с первого взгляда у обоих. В качестве дневального Яков имел возможность часто появляться на кухне. Гертруда приглашала его помочь в тяжелых работах. Добрая „мама Рахиль“ притворялась, что не видит мимолетного поцелуя и даже того, что они время от времени исчезают в каморке, находившейся возле кухни».

Творчество в ГУЛАГе

Даже в тяжелейших бытовых условиях заключенные находили время и возможность для увлечений и творчества. Женщины чаще всего занимались вышивкой по канве, мужчины лепили фигурки из необожженной глины.

Пепельница, подаренная Любови Закиной. 1951 год © Еврейский музей и центр толерантности

Эти вышивки и пепельница в форме собачки попали в коллекцию Еврейского музея от Любови Шлёмовны Закиной. С приходом советской власти ее семья оказалась в категории так называемых лишенцев , что во многом предопределило ее судьбу. Лишенцы не имели права участвовать в выборах, не могли получить высшее образование, им тяжело было устроиться на работу, при этом они были лишены пособия по безработице и пенсии. Будучи дочерью лишенца, Любовь Закина после долгих поисков работы смогла устроиться в юридическую консультацию в Москве. В 1949 году ее арестовали и отправили в лагерь в Ульяновской области.

Лишенцы — неофициальное название категории граждан, лишенных избирательных прав в 1918–1936 годах по Конституциям РСФСР 1918 и 1925 годов. К этой категории относились монахи и служители религиозных культов, душевнобольные и умалишенные, служащие и агенты бывшей полиции, а также члены царствовавшего дома, частные торговцы и лица, прибегавшие к наемному труду с целью извлечения прибыли, лица, живущие с процентов с капитала, доходов с предприятий. Согласно переписи 1927 года, лишенцы составляли 4,27 % (3 038 739 человек) от общего числа избирателей.

Пепельницу ей подарил другой заключенный. Были ли какие-либо отношения между ним и Любовью Закиной, неизвестно. В 1953 году она была освобождена и уехала, но пепельницу бережно хранила всю жизнь.

нскими специалистами сделали художника объектом внимания НКВД. В 1938 году по сфабрикованному делу его приговорили к расстрелу как «немецкого шпиона». В обвинительном заключении Крейцера записали немцем и «резидентом японо-германского центра». По воспоминаниям художника, перед расстрелом у него стали выяснять «установочные данные»: фамилию, имя, отчество, год рождения, место рождения, национальность… Инструкция в предписании на расстрел гласила: «При получении осужденных необходимо тщательно опросить каждого из них с целью сверки установочных данных». В случае расхождений в данных начальник тюрьмы не имел права выдавать, а комендант — принимать заключенного для расстрела. Когда выяснилось, что Крейцер не немец, а еврей, родился в России, а не в Германии, его «отставили от операции». Так, парадоксальным образом еврейская национальность спасла Крейцеру жизнь. Но Крейцер все равно получил восемь лет лагерей: его обвинили в шпионаже в пользу Японии. Отбывая срок в Республике Коми, художник получил заказ от НКВД на серию эскизов токарных игрушек. Были ли когда-то произведены игрушки по этим эскизам, играли ли в них советские дети — неизвестно.

После двадцати лет в заключении, в 1956 году, Крейцер вернулся в Ленинград. Он был полностью реабилитирован, но до конца жизни так и не смог оправиться от пережитого ужаса. Когда неожиданно звонил телефон, он вздрагивал: «Это за мной».

Ольга Раницкая. Книга «Метео-чертик. Труды и дни». 1941 год / Надпись в углу слева: «Посвящаю сыну Сашке, которого со мной нет…» © Музей истории ГУЛАГа / ГМИГ КП-2809

Многие заключенные, оторванные от семей и не имевшие реальной связи с родными, писали им в надежде, что они прочтут эти послания в будущем. Ольга Раницкая (Раницкая — псевдоним, по отцу она Рабинович) была арестована в 1937 году по обвинению в том, что «она, являясь польским шпионом, проводила разведывательную работу в пользу Польши, вербуя для этой цели отдельных лиц, антисоветски настроенных, проживающих на территории СССР». Наказание отбывала в Карлаге (Карлаг — Карагандинский исправительно-трудовой лагерь), где работала на метеостанции.

Для своего сына она придумала карикатурный журнал о приключениях героя метео-чертика — «Труды и дни», который ежедневно вела с 1941 по 1943 год. В 1943 году Раницкая получила известие о том, что ее 15-летний сын повесился, не выдержав издевательств одноклассников. После этого записи в книжечке обрываются.

Источники

Антонов-Овсеенко А. В. Путь наверх.
Берия: конец карьеры. М., 1991.
Будницкий О. В. Слишком поляки для Советов, слишком евреи для поляков: Польские евреи в СССР в 1939−1945.
Ab Imperio. №?4. 2015.
Дасковский А. А. О том, что не должно забываться. Воспоминания 1950–1956 гг.
М., Вашингтон, 2005.
Земсков В. ГУЛАГ (историко-социологический аспект). Социологические исследования. №?6, 7. 1991.
Иванова Г. М. История ГУЛАГа, 1918–1958: социально-экономический и политико-правовой аспекты.
М., 2006.
Костырченко Г. В. Тайная политика Сталина: власть и антисемитизм.
М., 2001.
Кораллов. М. М. Лагерная пыль. Остаюсь на стороне Шаламова.
Лехаим. №?8 (196). 2008.
Прейгерзон Ц. И. Дневник воспоминаний бывшего лагерника (1949–1955).
М., 2005.
Раницкая О. М. Метео-чертик. Труды и дни.
М., 2020.
Удовенко И. Пространство неволи: ГУЛАГ и его социум.
(В печати).
Фишер Л. Парикмахер в ГУЛАГе.
Тель-Авив, 1977.
Хлевнюк О. Феномен «большого террора».
Ведомости. 29 июня 2017 года. 6 июля 2017 года.
Атлас ГУЛАГа. Иллюстрированная история советской репрессивной системы.
М., 2018.
ГА РФ. Ф. 8131. Оп. 37. Д. 111. Л. 7-9.
Художник Борис Крейцер. Папка с эскизами.
М., 2020.