Лагерные псалмы, игрушки для НКВД и метео-чертик: евреи в ГУЛАГе


Автор: Кристина Танис, Илья Удовенко

Источник

26.10.2020

Террор был неотъемлемой частью советского режима с самого начала его установления, но сталинская карательная система выделя­ется на этом фоне масштабом репрессий — и не только Большой террор 1937–1938 го­дов, но и весь период существования ГУЛАГа. Эта аббревиатура появляется в официальном делопроизводстве в 1930 году, когда статус еще небольшого Управления исправительно-трудовых лагерей с аппаратом из 80 человек был повышен до Главного управления. Фактически с этого момента начинается институцио­нальное станов­ление ГУЛАГа, которое достигнет своего апогея во второй половине 1940-х — начале 1950-х годов и завершится со смертью Сталина. В 1956 го­ду Главное управле­ние лагерей будет пере­именовано в Главное управление исправи­тельно-трудовых колоний, а в 1960 году — ликвидировано. За 27 лет существо­вания ГУЛАГа через лагеря, колонии и тюрьмы прошло около 20 миллионов человек. Всего с 1930 по 1956 год к лишению свободы было пригово­рено 20 839 633 человека, из них около пяти миллионов человек — за так называемые контрреволюцион­ные преступления.

Сколько евреев прошло через ГУЛАГ?

Точное количество евреев, прошедших через советские лагеря, неизвестно. Статистика о численности и национальном составе заключенных ГУЛАГа показывает, что в разные годы количество заключенных еврейской националь­ности варьировалось от 9530 до 31 132 человек, но эта цифра никогда не превы­шала 3 % от общего количества. Тем не менее несправедливо утверждать, будто советских евреев репрес­сии не коснулись. Евреи, как и многие советские гражда­не, особенно пострадали в период Большого террора 1937–1938 годов, когда чуть более чем за год были арестованы около 1,6 миллиона советских граждан, 680 тысяч из них — расстреляны.

Наибольшее количество еврейских заклю­ченных за все годы существования ГУЛАГа пришлось на 1941 год, когда в советских лагерях находилось 31 132 «лица еврейской национальности». Этот высокий показатель прежде всего можно объяснить двумя факто­рами. Во-первых, к 1941 году из-за раздела Польши, присоединения прибалтийских государств и притока беженцев из стран, оккупированных Германией, СССР стал страной с самым большим еврейским населением в мире. Во-вторых, советизация присоединенных территорий сопровожда­лась массовыми чистками, депортациями и масштаб­ными ареста­ми. Из 106 140 аресто­ванных в западных областях Белоруссии и Украины за 1939–1941 годы более чет­верти — 23 590 человек — были евреями.

Однако важно уточнить, что аресты были связаны не с национальной принад­леж­ностью, а скорее с социальным и полити­ческим прошлым людей. На при­соеди­ненных территориях евреи, будучи преимуще­ственно городскими жите­лями, вели актив­ную торговую и предпринимательскую деятельность, предосудительную с точки зрения советских властей, и активно участвовали в политической жизни страны. Как отмечает историк Олег Будницкий, «власть не отделяла эллинов от иудеев, и в этом смысле евреи, бесспорно, получили полное равенство в бесправии».

К показателю 1941 года общая численность еврейских заключенных по всему Советском Союзу приблизится только в 1951 году — в разгар кампании по борьбе с космополи­тизмом, суда над членами Еврейского антифашистского комитета   и «дела врачей»  , — когда в лагерях ГУЛАГа окажется 25 425 евреев.

Еврейский антифашистский комитет — советская общественная организация, обра­зованная в 1942 году из видных советских евреев: представителей интеллигенции (писа­телей, режиссеров, ученых), военных и политических деятелей. Целью комитета была организация финансовой и полити­ческой поддержки СССР со стороны еврей­ских организаций в войне против Германии. После войны комитет старался помогать евреям, пострадавшим в ходе нее, собирал свидетельства об уничтожении евреев нацистами. В результате антисемитского поворота в политике СССР в 1948 году комитет был закрыт, а члены его президиума арестованы по обвинению в национализме. 12 августа 1952 года 13 из 14 членов прези­диума Еврейского антифашистского комитета были расстреляны.

«Дело врачей» (также известно как «дело врачей-вредителей» и «дело о сионистском заговоре в МГБ») — уголовное дело против видных советских врачей, лечивших предста­вителей советской элиты и арестованных в январе 1953 года. Дело стало частью более общей антисемитской кампании по борьбе с «безродным космополитизмом». Вскоре после смерти Сталина в марте 1953 года все арестованные по этому делу были освобо­ждены и полно­стью реабилитированы.

Национальный вопрос в ГУЛАГе

Как ни странно, национальность не опре­деляла положения заключенного в лагере. Бывший заключенный и один из основате­лей правозащитного общества «Мемориал» Марлен Кораллов вспоминает:

«Проверяя себя, насколько я русский и насколько еврей, догадываюсь, что прежде всего я — зэк. <…> Структура уголовного мира существует по Марк­су. Там нет националь­ного вопроса. По той причине, что есть эксплуататоры и эксплуатируемые. Классовый принцип в уголовном мире раньше был важнее, чем национальный».

Евреи, как и другие советские заключенные, выполняли в ГУЛАГе самую раз­ную работу — трудились на шахтах, рудниках и стройках. Были среди них и уголовники-рецидивисты, успешно уклонявшиеся от работы. Так, например, бывший заключенный ГУЛАГа Липа Фишер, арестованный в 1941 году при попытке нелегально перейти советско-иранскую границу, вспоминает свое столкновение со старостой уголовников — евреем по фамилии Бухман:

«Друзья называли его „жид“. Это не было оскорблением, наоборот, Бухман был доволен кличкой, благодаря которой он как бы стал царем уголовников. Слово „жид“ произносилось ими с уважением и даже с какой-то дозой обожания. Бухман был рецидивистом и насчитывал в своей карьере несколько грабежей. Он был хорошо сложен, среднего роста, с симпатич­ным лицом и врожденной интеллигент­ностью. Возможно, что эта интел­лигент­ность была причиной того, что он стал „королем блатных“ („блат­ными“ называли уголовников) и его слово для них было законом.

В „режимке“ (Режимка — лагерный пункт, заключенные которого были заняты на общих работах по профилю лагеря) находились преступники разных национальностей, среди которых был татарин, осужденный за убийство. Этого бандита боялись все, даже надзиратели, он мог без всякой причины избивать других заключенных. Но было достаточно одного слова, а то и взгляда Бухмана, чтобы этот убийца моментально успокоился.

Помню как сейчас: Бухман, спустив ноги, сидел на верхних нарах и наблюдал, как один из молодых уголовников пытался меня избить, требуя хлеб. „Отпусти его!“ — спокойно, без раздражения произнес Бухман. И странно — слова его подействовали мгновенно. Разбуше­вавшийся уголовник, скрипя зубами, опустил полено, которое было у него в руках, и стоял явно принижен­ный. Обратившись ко мне, Бухман сказал: „Иди ко мне, браток, не бойся“.

С тех пор он меня всегда называл „браток“, и никто из бандитов больше не придирался ко мне. Бухман почти не ходил на работу с брига­дой. Несмотря на это, он пи­тался лучше других, хотя в „режимке“ пища была хуже, чем в зоне. Он был одет лучше других. Разу­меется, в основном он устраи­вался за счет того, что организовывал сам. Но надо признать, что он честно заботился также и о своих товарищах».

Как был устроен лагерный труд?

Главное, что определяло судьбу человека в лагере, — это вид работ, на которые его отправляли. 

По видам работ весь лагерный социум делился на несколько категорий: в пер­вую категорию входили заключенные, годные к тяжелому физическому труду, во вторую — годные к среднему, в третью — к легкому и индивидуаль­ному труду. 

Лагеря, в зависимости от климата и условий исправительных работ, имели свою специфику. Например, на норильские рудники для общих, то есть основ­ных, профильных работ предписывалось набирать только первую катего­рию — физически крепких мужчин. Трудовые нормы были практически невыпол­нимы для одного человека. На общих работах заключенные долго не выдержи­вали: условия труда, отсутствие механизации, плохое снабжение и питание превращали здорового человека в доходягу. Как отмечал бывший заключен­ный и создатель Музея истории ГУЛАГа Антон Антонов-Овсеенко, «зэк выдер­живал на строительстве дорог, на трассе, в каменном карьере, на шахте, на лесо­повале не более трех месяцев».

Подавляющая часть заклю­ченных, оставивших воспоминания о ГУЛАГе, всеми возможными способами пытались избежать общих работ как самых тяжелых. В свою очередь, началь­ство лагерей часто использовало страх перед такими работами как средство воздействия на особо строптивых заключенных: все знали, что в конечном итоге общие работы означали медленную смерть.

Заключенные второй категории также были заняты на общих работах, но им до­ставался более легкий труд. На практике это выражалось в том, что если первая категория, к примеру, валила лес и таскала бревна, то вторая — обрубала сучья.


Заключенные Озерлага на работах. 1950 год © ТАСС

Заключенные третьей категории занимались легким индивиду­альным трудом, например работали в мастерских или убирали бараки. Еще более привилеги­рованными считались профессии врача, сапожника, артиста, музыканта, художника. Этот щадящий труд был чуть ли не единственной возможностью в лагере сохранить жизнь.

Нельзя не упомянуть о еще одной категории лагерного социума — урках, или уголовниках-рецидивистах. Урки не работали, облагали данью остальных заключенных, могли отобрать еду или одежду. Администрация не имела ни средств, ни возможностей для борьбы с откровенными проявлениями лагерного бандитизма, поэтому предпочитала не вступать с блатными в конфликт, а использовать их для контроля над остальными заключенными. Уголовники-рецидивисты, составляя в среднем не более 10 % от общего количества заключенных, были одной из самых влиятельных сил лагеря.

Об условиях жизни в лагерях и об отношениях между заключенными можно судить по сообщению прокурора СССР Андрея Януарьевича Вышинского наркому внутренних дел СССР Николаю Ивановичу Ежову от 19 февраля 1938 года о результатах проверки в Байкало-Амурском, Дальне-Восточном, Уссурийском и Ухто-Печорском ИТЛ: 

«В 52-й колонне 17-го отделения… содержатся 500 заключенных. Они размещены в холодных, грязных бараках, с грязными нарами. Ввиду отсутствия классификации при размещении заключенных по баракам наиболее разложившиеся элементы создали для себя лучшие условия, заняли лучшие места (у печки), отнимают пайки и одежду у работаю­щих, в связи с чем у заключенных не имеется стимула для выхода на работу. …98 человек не работает потому, что они совершенно разуты и раздеты. Среди этих заключенных имеется группа до такой степени обносившаяся и обовшивевшая, что она представляет определенную опасность в санитарном отношении для окружающих. Эта группа заключенных настолько опустилась, что потеряла всякий человеческий облик. Из-за недостатка питания (при штрафном довольствии) они собирают кухонные отбросы, а по сло­вам некоторых заключенных, эти люди едят крыс, собак… В результате неудовлетворительного питания в лазарете лежат заключенные, крайне истощенные, а также с отморо­женными конечностями».

Хотя национальность не играла определяю­щей роли в советской исправи­тельно-трудовой системе, это вовсе не означает, что заключенные в лагере теряли свою нацио­нальную идентичность. В частности, это касалось евреев из Прибалтики и Польши — территорий, присоединенных СССР в нача­ле Второй мировой войны. По крайней мере, те евреи, которые стремились соблюдать религиозные традиции, отмечать праздники и вооб­ще сохранять связь с еврейской культурой, хотя и с трудом, но все-таки имели возможность это делать даже в условиях лагеря.

Бывший заключенный Абрам Дасковский, отбывавший наказание в Тайшетлаге (Тайшетлаг — Тайшетский исправительно-трудовой лагерь. Администрация лагеря рас­полагалась на станции Тайшет Восточно-Сибирской железной дороги (сейчас город в Иркутской области), вспоминает о погибшем заключенном-раввине, которого удалось похоронить по традиционному еврейскому обряду:

«…В лагере приходил ко мне беседовать харьковский раввин Лев. Он был очень образован. В условиях лагеря старик старался сохранить обычаи и законы Торы. Раввин был очень приятен и интересен в собе­седовании. Он рассказал нам многое из того, чем богата мудрость Талмуда. И вот как-то ко мне пришли мои друзья-женщины, когда у меня сидел Лев. Я стал их знакомить, но Лев им руки не подал. Создалась нелов­кость. Но после объяснения, что закон запрещает ему близкое общение с чужими женщинами, все прониклись к нему особым уважением.

Со Львом произошло несчастье: гуляя по полотну железной дороги, он упал и умер от разрыва сердца. В лагерных условиях это был един­ственный покойник, которого начальство разрешило хоронить по обы­чаю его веры. Почти половина лагеря вышла из зоны и далеко прово­дила сани, в которых увозили на кладбище раввина».


Григорий Прейгерзон с женой и дочерьми. 1930-е годы / Wikimedia Commons

Каждый находил свой способ выживания в лагере. Некоторым «сохранить себя», как писал бывший заключенный Григорий (Цви-Гирш) Прейгерзон, помогали песни. Прейгерзон был специалистом по горному делу и литера­тором, писавшим на иврите. В 1920-30-е годы он публиковал свои произ­ведения в литературных журналах США, Великобритании, Палестины. В 1949 году Прейгерзона арестовали и осудили на десять лет лагерей. Благодаря своей специальности он попал в научно-исследовательское бюро тюремного типа, или шарашку (Шарашка — разговорное название научно-исследовательских лабораторий и конструк­торских бюро в системе НКВД (МВД), в кото­рых работали многие выдающиеся ученые, отбывавшие в разное время сроки в ГУЛАГе. Жизнь шарашки подробно описана Алек­сандром Солженицыным в романе «В круге первом»), где занимался обогащением угля. Но про­изошло это не сразу, первые месяцы своего срока доцент Горной академии чистил территорию лагеря, возил на тачке песок и в результате получил инвалидность на каменоломне. В своих мемуарах он вспоминал, что выжить ему помогли еврейские песни:

«Что было моей утренней молитвой? Я пел еврейские песни, пел их на иврите или напевал мотивы без слов. Все годы в лагере я собирал и запоминал песни на иврите. Многие я знал еще с детства, но здесь я не пропускал ничего. <…> Таким образом, в течение моего пребывания в лагере я периодически обновлял свой „репертуар“. Отдельно у меня были песни для субботы. В Воркуте Шенкару удалось достать молитвен­ник — сидур, и в течение нескольких дней я выучил Песню Песен (Шир ха-Ширим). Шенкар научил меня многим псалмам, которые (особенно псалом „Восхождение“) я использовал в своих молитвах. Молитвы и прогулки очищали и освежали душу, а также придавали силы, чтобы не опуститься и сохранить себя…»

Солагерник Прейгерзона, Мордехай Шенкар, был раввином из религиозной хасидской семьи (Хасидизм — особое течение в иудаизме, появившееся в XVIII веке в Восточной Европе. Его привер­женцы стремятся не столько к традиционному интеллектуальному позна­нию Бога через изучение Священного Писания, сколько к эмоционально-мистиче­скому). После окончания Второй мировой войны он участвовал в организации неле­гального выезда любавических хасидов из СССР в Польшу. В 1951 году Шенкар был арестован (уже не в первый раз) по обвине­нию в сио­нистской деятельности и осужден на шесть лет заключения на Воркуте. Прейгерзон вспоминал:

«[В лагере] Шенкар молился три раза в день (хотя и без талита и тфи­лина (Большой талит (накидка) и малый талит (жилетка) — элементы религиозного облаче­ния иудея; Тфилин — элемент молитвенного обла­чения иудея, пара коробочек с фрагмен­тами из Торы)), отмечал все праздники, исправно постился все дни постов и, самое главное, в лагере ел только кошерную пищу. Все это дости­галось героическими усилиями в наших условиях, но реб Шенкар был непре­клонен. Вот почему, хоть и был он замечательным работ­ником, его переводили с места на место. Почти все годы он работал бухгалте­ром на шахте или в лаге­ре. Он вся­чески избегал работать в субботу, причем делал это так, чтобы рабо­тающие с ним не обратили на это внимание. Часами он просиживал за своим рабочим столом, смотрел в бумаги, перекидывал косточки на счетах, но в суб­боту не писал. Он только проверял цифры».

В некоторых лагерях среди польских евреев, попавших в ГУЛАГ в годы Второй мировой войны, возникала своя этническая общность. Уже упоминавшийся Липа Фишер вспоми­нает «маму Рахиль» — польскую еврейку, работавшую на кухне и опекавшую вновь прибывших земляков, рискуя своей привилеги­рованной должностью:

«Она принесла котелок с кашей и чуть соли. Она дала это Якову и про­сила поделиться с товарищами. Это был геройский поступок с ее сторо­ны. Ведь получить работу на кухне для арестанта было вершиной счастья. <…> Если бы ее „застукали“, то не только бы выгнали с кухни, но вдобавок посадили бы в карцер».

В смешанных лагерях ГУЛАГа мужские зоны соседствовали с женскими. Заклю­ченные могли пересекаться на работах, и между ними могли завязаться любовные отноше­ния, несмотря на формальный запрет мужчинам посещать женские бараки. Уличенных в любовной связи в наказание могли отправить на общие работы. Липа Фишер вспоминает одну такую историю любви, возникшей между евреем и немкой, которых тоже опекала «мама Рахиль»:

«Величайшую пользу от кухни имел наш дневальный Яков Шлетер. <…>

Поварихой была немка по имени Гертруда Венцель. В лагере она слыла красавицей: стройная, с темно-рыжими волосами и добрыми зеле­ными глазами, примерно 30–35 лет. В ней чувствовалась интелли­гентность и хорошее воспитание. Она была женой пастора немцев Поволжья, и, как известно, сразу после начала советско-немецкой войны всех немцев, живших в течение поколений в окрестностях Волги, сослали в Сибирь. <…>

Его приговорили к смертной казни и расстреляли. Гертруде, которая работала учительницей, дали „только“ 10 лет. В ту ночь, когда Яков появился на кухне впервые, их взгляды встре­тились… Яков был красивый здоровый парень лет тридцати. Этот слу­чайный визит был началом любви с первого взгляда у обоих. В качестве дневального Яков имел возможность часто появляться на кухне. Гертру­да приглашала его помочь в тяжелых работах. Добрая „мама Рахиль“ притворялась, что не видит мимолетного поцелуя и даже того, что они время от времени исчезают в каморке, находившейся возле кухни».

Творчество в ГУЛАГе

Даже в тяжелейших бытовых условиях заключенные находили время и воз­можность для увлечений и творчества. Женщины чаще всего занимались вышивкой по канве, мужчины лепили фигурки из необожженной глины.


Пепельница, подаренная Любови Закиной. 1951 год © Еврейский музей и центр толерантности


Вышивка, сделанная Любовью Закиной в лагере. 1949–1953 годы© Еврейский музей и центр толерантности


Вышивка, сделанная Любовью Закиной в лагере. 1949–1953 годы© Еврейский музей и центр толерантности


Вышивка, сделанная Любовью Закиной в лагере. 1949–1953 годы© Еврейский музей и центр толерантности


Вышивка, сделанная Любовью Закиной в лагере. 1949–1953 годы© Еврейский музей и центр толерантности

Эти вышивки и пепельница в форме собачки попали в коллекцию Еврейского музея от Любови Шлёмовны Закиной. С приходом советской власти ее семья оказа­лась в катего­рии так называемых лишенцев  , что во мно­гом предопре­делило ее судьбу. Лишенцы не имели права участвовать в выборах, не могли получить высшее образование, им тяжело было устроиться на работу, при этом они были лишены пособия по безработице и пенсии. Будучи дочерью лишенца, Любовь Закина после долгих поисков работы смогла устро­иться в юридиче­скую консультацию в Москве. В 1949 году ее арестовали и отправили в лагерь в Ульяновской области.

Лишенцы — неофициальное название кате­гории граждан, лишенных избиратель­ных прав в 1918–1936 годах по Конституциям РСФСР 1918 и 1925 годов. К этой категории относились монахи и служители религиозных культов, душевнобольные и умалишенные, служащие и агенты бывшей полиции, а также члены царствовавшего дома, частные торгов­цы и лица, прибегавшие к наемному труду с целью извлечения прибыли, лица, живущие с процентов с капитала, доходов с предприя­тий. Согласно переписи 1927 года, лишенцы составляли 4,27 % (3 038 739 человек) от об­щего числа избирателей.

Пепельницу ей подарил другой заключен­ный. Были ли какие-либо отношения между ним и Любовью Закиной, неизвестно. В 1953 году она была освобождена и уехала, но пепельницу бережно хранила всю жизнь.


Борис Крейцер. Папка с эскизами «Токарные игрушки». 1942 год © Музей истории ГУЛАГа / ГМИГ КП-2754


Борис Крейцер. Пингвин. 1942 год © Музей истории ГУЛАГа / ГМИГ КП-2754


Борис Крейцер. Бегемот. 1942 год © Музей истории ГУЛАГа / ГМИГ КП-2754


Борис Крейцер. Курица, цыпленок. 1942 год © Музей истории ГУЛАГа / ГМИГ КП-2754


Борис Крейцер. Зебра. 1942 год © Музей истории ГУЛАГа / ГМИГ КП-2754


Борис Крейцер. Страус. 1942 год © Музей истории ГУЛАГа / ГМИГ КП-2754

нскими специалистами сделали художника объектом внимания НКВД. В 1938 году по сфабрикованному делу его приго­ворили к расстрелу как «немецкого шпиона». В обвинительном заключении Крейцера записали немцем и «резидентом японо-германского центра». По воспомина­ниям художника, перед расстрелом у него стали выяснять «установочные данные»: фамилию, имя, отчество, год рождения, место рождения, национальность… Инструк­ция в предписании на расстрел гласила: «При получении осужденных необходимо тщательно опросить каждого из них с целью сверки установочных данных». В случае расхождений в данных началь­ник тюрьмы не имел права выдавать, а комендант — принимать заключенного для расстрела. Когда выяснилось, что Крейцер не немец, а еврей, родился в России, а не в Германии, его «отставили от операции». Так, парадок­саль­ным образом еврейская национальность спасла Крейцеру жизнь. Но Крейцер все равно получил восемь лет лагерей: его обвинили в шпионаже в пользу Японии. Отбывая срок в Республике Коми, художник получил заказ от НКВД на серию эскизов токарных игрушек. Были ли когда-то произведены игрушки по этим эскизам, играли ли в них советские дети — неизвестно.

После двадцати лет в заклю­чении, в 1956 го­ду, Крейцер вернулся в Ленинград. Он был полностью реаби­литирован, но до конца жизни так и не смог опра­виться от пережи­того ужаса. Когда неожиданно звонил телефон, он вздрагивал: «Это за мной».


Ольга Раницкая. Книга «Метео-чертик. Труды и дни». 1941 год / Надпись в углу слева: «Посвящаю сыну Сашке, которого со мной нет…» © Музей истории ГУЛАГа / ГМИГ КП-2809


Ольга Раницкая. Книга «Метео-чертик. Труды и дни». 1941 год © Музей истории ГУЛАГа / ГМИГ КП-2809


Ольга Раницкая. Книга «Метео-чертик. Труды и дни». 1941 год © Музей истории ГУЛАГа / ГМИГ КП-2809


Ольга Раницкая. Книга «Метео-чертик. Труды и дни». 1941 год © Музей истории ГУЛАГа / ГМИГ КП-2809


Ольга Раницкая. Книга «Метео-чертик. Труды и дни». 1941 год© Музей истории ГУЛАГа / ГМИГ КП-2809

Многие заключенные, оторванные от семей и не имевшие реальной связи с родными, писали им в надежде, что они прочтут эти послания в будущем. Ольга Раницкая (Раниц­кая — псевдоним, по отцу она Рабинович) была аресто­вана в 1937 году по обвинению в том, что «она, являясь польским шпионом, проводила разведыва­тельную работу в пользу Польши, вербуя для этой цели отдельных лиц, антисоветски настроенных, проживаю­щих на территории СССР». Наказание отбывала в Карлаге (Карлаг — Карагандинский исправительно-трудовой лагерь), где работала на метеостанции.

Для своего сына она придумала карикатур­ный журнал о приключениях героя метео-чертика — «Труды и дни», который ежеднев­но вела с 1941 по 1943 год. В 1943 году Раниц­кая получила известие о том, что ее 15-лет­ний сын пове­сился, не выдержав издева­тельств одноклассников. После этого записи в книжечке обрываются. 

 

Источники
  • Антонов-Овсеенко А. В. Путь наверх. 
    Берия: конец карьеры. М., 1991. 
  • Будницкий О. В. Слишком поляки для Советов, слишком евреи для поляков: Польские евреи в СССР в 1939−1945. 
    Ab Imperio. №?4. 2015.
  • Дасковский А. А. О том, что не должно забываться. Воспоминания 1950–1956 гг. 
    М., Вашингтон, 2005. ­­­­
  • Земсков В. ГУЛАГ (историко-социологический аспект). Социологические исследования. №?6, 7. 1991.
  • Иванова Г. М. История ГУЛАГа, 1918–1958: социально-экономический и политико-правовой аспекты. 
    М., 2006.
  • Костырченко Г. В. Тайная политика Сталина: власть и антисемитизм. 
    М., 2001. 
  • Кораллов. М. М. Лагерная пыль. Остаюсь на стороне Шаламова. 
    Лехаим. №?8 (196). 2008. 
  • Прейгерзон Ц. И. Дневник воспоминаний бывшего лагерника (1949–1955). 
    М., 2005.
  • Раницкая О. М. Метео-чертик. Труды и дни. 
    М., 2020. 
  • Удовенко И. Пространство неволи: ГУЛАГ и его социум. 
    (В печати). 
  • Фишер Л. Парикмахер в ГУЛАГе. 
    Тель-Авив, 1977. 
  • Хлевнюк О. Феномен «большого террора». 
    Ведомости. 29 июня 2017 года. 6 июля 2017 года.
  • Атлас ГУЛАГа. Иллюстрированная история советской репрессивной системы. 
    М., 2018. 
  • ГА РФ. Ф. 8131. Оп. 37. Д. 111. Л. 7-9.
  • Художник Борис Крейцер. Папка с эскизами. 
    М., 2020. 

 
Поделиться:

Рекомендуем:
22.11.2024 | Гулаг прямо здесь. Райта Ниедра (Шуста). Часть вторая: «Как машина едет, думаю, сейчас меня заберут»
21.11.2024 | Гулаг прямо здесь. Райта Ниедра (Шуста). Часть первая: «Нас старались ликвидировать»
19.11.2024 | Арнаутова (Шадрина) Е.А.: «Родного отца не стала отцом называть» | фильм #403 МОЙ ГУЛАГ
•Что отмечено на Карте террора и ГУЛАГа в Прикамье
•Карта мемориалов жертвам политических репрессий в Прикамье
•Компас призывника
КНИГА ПАМЯТИ | Если ты ссыльный
КНИГА ПАМЯТИ | «У нас еще будут хорошие дни»
КНИГА ПАМЯТИ | Главная страница, О проекте
blog comments powered by Disqus