Михаил Мейлах: Неприемлемые для меня рамки, в которые меня ставят, положили конец любым моим отношениям с этой унылой советизированной конторой


Автор: Михаил Мейлах

16.01.2017

Ответ директору музея «Пермь-36»

Публикуется с разрешения автора и отражает исключительно его мнение

Перед Новым годом я получил письмо от нынешнего директора музея «Пермь-36» (в зоне, где я когда-то был зеком) – ставленницы пермских и московских властей, «спущенной» туда взамен неправедно изгнанных основателей музея – супругов Шмыровых, энтузиастов и профессионалов, которые были его душой.

Изгнаны они были в процессе борьбы властей против музея истории политических репрессий, для которых он, вместе с ежегодными фестивалями «Пилорама», собиравшими старых зеков, диссидентов и просто порядочных и заинтересованных людей, был костью в горле. Сначала официально заявлялось, что там сидели одни бандеровцы и фашисты, затем там собирались сделать музей репрессий со времен царя Гороха, чтобы Гулаг в нём занимал какое-нибудь самое малое место. Музей как таковой усилиями многих людей, среди которых был и я, но прежде всего благодаря М.Б. Пиотровскому, который добился включения его в Совет музеев, удалось отстоять: всё стоит, ветшая, на своих местах, но это уже не тот музей, что был при Шмыровых, принадлежавший Автономной некоммерческой организации (АНО), чего власти не могли стерпеть, а музей, насильно огосударствленный путем «рейдерского государственного захвата», включая захват имущества АНО.

Большинство старых коллег и друзей Шмыровых музей бойкотируют, но я, с большими сомнениями и скрепя сердце, принял предложение его «научного руководителя» проконсультировать музей исключительно в отношении фактов и ради посетителей, поскольку я, кажется, оставался едва ли не единственным заключенным этой зоны, который всё еще туда наведывался и был в состоянии рассказать, «как это было», исправлять ошибки и давать советы. Я не собирался ни на что влиять и ни в чём участвовать, кроме уточнения фактов, что и проделал единственный раз, наговорив для видеозаписи то, что считал полезным поведать – кажется, мои комментарии где-то в музее экспонируются.

Спустя полгода, под Новый год, я получил письмо, подписанное директором музея, со странным названием «О благодарности». Оно гласило:

«Уважаемый Михаил Борисович, выражаем вам искреннюю благодарность и глубокую признательность за научное сотрудничество. Надеемся на дальнейшее сотрудничество и плодотворную работу в рамках концепции государственной политики по увековечению памяти жертв политических репрессий» (курсив мой).

Это письмо вызвало во мне негодование, и я ответил следующее:                                                  

«1 января 2018

Тов. Семакова,

ваши надежды «на дальнейшее сотрудничество и плодотворную работу в рамках концепции государственной политики по увековечению памяти жертв политических репрессий» в отношении меня нереалистичны и, более того, глубоко оскорбительны. Поясню почему.

Осуществляя эту насквозь лицемерную «государственную политику», трусливые пермские власти под ложными предлогами выкинули из созданного ими музея высоко профессиональных специалистов Виктора Шмырова и Татьяну Курсину и заменили их на своих назначенцев... Я согласился проконсультировать музей... Разумеется, не только не «в рамках концепции государственной политики», как и вообще вне каких-либо навязываемых мне рамок, сообразуясь лишь со своей памятью и памятью о своих товарищах. Именно за несовместимость с любыми подобными рамками я в своё время и попал в эту зону.

Подлинное отношение к жертвам террора в полной мере продемонстрировал по поводу недавнего радостного празднования драконовского столетия со дня основания «чрезвычайки» её наследник Бортников, чем вызвал отповедь даже обычно молчаливых академиков. Те же, кто сегодня действительно занимаются увековечением памяти жертв политических репрессий, или выбрасываются вон, как супруги Шмыровы, или попадают по сфабрикованному обвинению за решетку – как благороднейший глава карельского Мемориала Юрий Дмитриев (сходный случай был с Владимиром Буковским), а на сам Мемориал «государственная политика» навешивает ГПУ-шную этикетку «иностранного агента». За последние пятьсот лет и тем более – за сто лет – все эти «рамки» и «концепции» по существу нисколько не менялись, с короткими просветами в эпохи оттепели и перестройки.

Интересно было бы узнать, как определены эти «рамки», то есть ограничения, сегодня. Если в эпоху сталинского террора «спускались» разнарядки по районам, не меньше какого числа невинных людей надо расстрелять или посадить, то сейчас, очевидно, «концепция государственной политики» определяет, не больше какого числа можно «увековечить»? Юрий Дмитриев в эти рамки явно не уместился, и вот расплата.

Оставляя вас в сих «рамках», с которыми я не могу иметь ничего общего,

Михаил Мейлах»

Если для какого-нибудь музея римских мозаик фраза о государственной политике и могла бы показаться пусть одиозной, но ничего не значащей формулой, то в данном случае, и особенно учитывая историю вопроса, она насыщена значением самым зловещим. Из письма директора я понял, что дирекцию обновлённого музея интересовали вовсе не мои консультации, и что я сделал серьёзную ошибку, согласившись на фактологическую помощь, но не понимая тогда, что стану объектом манипуляции: мое имя, как бывшего зека этой зоны, будет использовано для легитимизации представляемой дирекцией «концепции государственной политики». Моих уточнений и поправок дирекции оказалось мало, ей понадобилось представить меня прямым участником этих «концепций». Подобным же образом, как я понимаю, используются и имена уважаемых гостей, которых старается завербовать руководство – например, посетивших зону А.Н. Сокурова, чьи отзывы, впрочем, были весьма осторожнымии и сдержанными, а совсем недавно и Натана Щаранского (его разговор с сотрудничающим с дирекцией журналистом опубликован лишь в пересказе последнего). К счастью, поглядев на список членов музейного Совета, куда меня тоже тянули, и где, в частности, нет ни одного профессионального музейного специалиста, в него я вступить отказался.

Михаил Мейлах / фото-источник

Что касается профессионализма, то полностью непрофессионально, например, произведена реставрация особой зоны. Выставки в музее посвящаются чему угодно – Колыме, Воркуте (это было когда-то давно и где-то далеко – сталинские «перегибы»...) – всему, кроме истории, быта и судеб обитателей зоны «Пермь-36» и соседних политзон, злоупотреблений КГБ и много другого. И это понятно: как же может быть иначе в насильно огосударствленной зоне-музее, где камни вопиют, а надо «в рамках концепции государственной политики» заткнуть им рот? Поэтому в полностью сохранившимся карцере не найдешь доски памяти чудесного армянского мальчика, который там повесился, и даже пояснения, что такое пониженная норма питания для там находящихся, а в бараке – какая была температура зимой (а именно +6, поскольку бОльшая часть тепла выводилась из кочегарки за зону по жилищам ментов).

Но это – ответственность уже «научного руководства», а возвращаясь к директрисе – функционеру-марионетке, которая сама ничего не решает, а управляется из Перми, а в конечном счёте из Москвы, вспоминаю, как в первый раз приехав в новый музей-паллиатив, ставший государственным, я сказал кассирше, что я бывший зек этой зоны, и полагаю, что билет мне не нужен (дело, конечно, не в 100 рублях). Кассирша со мной не согласилась и позвала ту самую директрису, для которой, казалось бы, я должен представлять некоторый интерес, но которая от меня шарахнулась, бесплатный вход все-таки разрешила, и не сказав ни слова, побежала, повидимому, звонить за указаниями и больше не появлялась. Зато теперь она «надеется на сотрудничество «в рамках концепции государственной политики». Маленький эпизод – упоминаю его, чтобы показать, что мнения мои непредвзятые, а основаны на личных впечатлениях и опыте.

Итак, повторюсь, неприемлемые для меня рамки, в которые меня ставят, положили конец любым моим отношениям с этой унылой советизированной конторой. Откликаясь на предложение о фактологической консультации для музея, из которого хамски выбросили и затем преследовали нелепыми исками моих друзей Шмыровых, я, конечно, испытывал чувство неловкости и перед ними, и перед бойкотирующими музей друзьями и союзниками, с которыми мы вместе вели безнадежную борьбу за его сохранение, но, каюсь, я полагал, что ради «дела» это простительно. Теперь же, когда достигнуто главное, но единственное, чего можно было тогда добиться – музей-паллиатив сохранён хоть в каком-то виде, всякому разумному человеку следует, с моей точки зрения, от него дистанцироваться, оставив проводить «концепции государственной политики» назначенцев в ожидании лучших времен, когда он не будет всё той же костью в горле для власти – наследнице чекистской, и сможет, подобно музеям Германии или Польши, в полной мере свидетельствовать о преступлениях, совершавшихся в нём, и именно в нём и других политических зонах.

Остается добавить, что директор музея, ещё, видимо, не получившая инструкций по поводу моего ответа Чемберлену, оставила его без ответа, зато «научный руководитель», попытавшись поначалу оправдать директора, затем, взломав не предназначавшийся ей список адресатов, одним из них ей случайно пересланный вместе с моим письмом, разразилась по его поводу злобной истерической бранью.

Для справки

Михаил Борисович Мейлах – филолог, критик, переводчик, журналист. В 1962 – 1967 годах учился в Ленинградском университете, кандидат филологических наук (1970), в 1970 – 1975 годах – научный сотрудник Института языкознания АН СССР. Один из первых исследователей и первый публикатор литературного наследия Даниила Хармса и Александра Введенского.

29 июня 1983 года арестован в Москве. 29 апреля 1984 года приговорен Ленинградским городским судом к 7 годам лагерей строгого режима и 5 годам ссылки. Срок отбывал в пермском ИТЛ. В феврале 1987 года освобожден.

С 1994 года преподавал в различных университетах Франции и Италии. С 2000 года – профессор Страсбургского университета. Живёт в Страсбурге и Петербурге.

 

Поделиться:

Рекомендуем:
22.11.2024 | Гулаг прямо здесь. Райта Ниедра (Шуста). Часть вторая: «Как машина едет, думаю, сейчас меня заберут»
21.11.2024 | Гулаг прямо здесь. Райта Ниедра (Шуста). Часть первая: «Нас старались ликвидировать»
19.11.2024 | Арнаутова (Шадрина) Е.А.: «Родного отца не стала отцом называть» | фильм #403 МОЙ ГУЛАГ
•Что отмечено на Карте террора и ГУЛАГа в Прикамье
•Без вины виноватые
•Ссыльные в Соликамске
КНИГА ПАМЯТИ | Во всем виновата фамилия?
КНИГА ПАМЯТИ | Мой папа простой труженик…
КНИГА ПАМЯТИ | Главная страница, О проекте
blog comments powered by Disqus