Трагическая судьба солдат и офицеров – крымских татар, вернувшихся на Родину после войны


Автор: Ибраим Военный

Источник

11.05.2017

О судьбе некоторых из них рассказывают свидетели страшных казней офицеров и солдат из числа крымских татар, вернувшихся на Родину с фронтов Второй мировой войны, но не заставших свои семьи дома — все они были депортированы как предатели.

Военный повар Асим Джуневтов, скрывший своё национальное происхождение и некоторое время ещё прослуживший Крыму. После 18 мая прошло какое-то время, и он получил приказ ехать с помощником в командировку к военным строителям на Ай-Петри.

«Утром рано я поднялся, чтобы вскипятить чай. Рядом с этим домиком на Ай-Петри был с правой стороны сосновый лесок — я туда пошёл за дровами. В это время подъехали закрытые брезентом машины. С этих машин сошли люди в военной форме, погоны оторваны, ремни сняты, глаза завязаны и руки завязаны назад. Все они были босиком. Их погнали в сторону от леса, к самому обрыву над Ялтой. Я их считать стал — 25 человек, все в офицерской форме. И против них строились автоматчики. Я понял, что их стрелять будут, командовал один полковник. И один генерал по одежде и погонам, я заметил, ходит туда-сюда, что-то шепчет. Не мог слышать всего, мне трудно было, я отвернулся, а когда повернулся лицом, людей уже не было, автоматных очередей не слышал, наверное, их толкали, там очень большой обрыв.
Пошёл к котлу, ко мне подошли два солдата, просили пить. Я дал им чай холодный, они пили. А я в свою очередь стал спрашивать, кто были те казненные? «Крымские татары, офицеры, стали требовать свою семью, подняли шум в Симферополе, их там арестовали, сразу приговорили к расстрелу. Среди них было 5-6 человек русских [ речь идёт о смешанных, русско-татарских семьях ]. Это было в 1944 году, в июне или июле».
Такой же инцидент почти в точности повторился через год, высоко над берегом между Гаспрой и Мисхором, свидетелем стал старый русский человек из местных. Там группу крымскотатарских офицеров столкнули с обрыва в море живыми.

«Обычно такие казни, говорят, происходили в 1945-46 гг., когда демобилизованные офицеры, не найдя своих родных в Крыму, выражали возмущение несправедливостью содеянного. Таким предлагали собраться в определённый день, якобы помочь им поехать в места высылки, найти семьи, но вывозили их на расстрел».
Похожая, но не во всех деталях, расправа произошла в совсем другом краю Крыма. В Судакском районе, близ Туака, группу крымских татар-офицеров взорвали вместе с машиной, на которой доставили туда откуда-то из другого места. Знаменитый партизан и авторитетный свидетель Бекир Османов  сообщал, что 78 татар-офицеров было расстреляно на склоне Сапун-горы (Севастополь), он же уточнял количество жертв взрыва в Туаке — 12 человек.
Гораздо позже окончания депортации произошёл расстрел в Корбекуле, у стены сарая для сушки фруктов. Свидетели, на сей раз не татары, рассказывают, что у офицеров ордена и медали не были сняты, сверкали на солнце до последней минуты. Поскольку казнь происходила не в глухом лесу или на пустынном побережье, то её наблюдали многие, и подробностей сохранилось больше. Среди 7 человек расстрелянных двое — Арнаутов и Подош — были местными, их узнал в лицо корбекульский пастушок, русский мальчик Володя Шеленга, рано утром проходивший со стадом близ сараев. Лётчик Муаррем Арнаутов , брат казнённого, узнал о казни брата совершенно случайно, от соседа по палате в госпитале, во время обычной беседы, то есть из совершенно независимого источника.
Сообщают, что в 1945 году крупная группа средних и старших офицеров-крымских татар (300-400 чел.) собралась в Симферополе. Они требовали возвращения их семей в Крым. Дело дошло до Москвы, из ЦК партии поступило распоряжение отправить всю группу временно в какой-нибудь санаторий на Южном берегу, пока будет решена техническая сторона дела. Так и сделали, а затем состоялось обычное «решение проблемы», свидетелем исполнения которого оказался вполне конкретный человек, военный шофёр Гриша: «Была глубокая ночь, мы, не зная для чего, остановились у здания санатория, в машины стали грузить каких-то людей, охрана была такая, что у каждого из этих людей был поставлен охранник, и каждый вёл своего. Я услышал только, что мы едем в какое-то дере (ущелье). С нами никто не разговаривал. По приезду в это дере, мы, выгрузив людей, стали отъезжать, я услышал частые автоматные очереди, услышали это и другие водители. Людей [которых казнили] было приблизительно человек 400».
Ещё одно свидетельство — о расстреле на склоне Бабугана, куда офицеров доставили прямо из Симферополя; ещё одно, того же рода, — о бойне близ деревни Топлы, а сколько подобных акций было проведено более профессионально, то есть совершенно скрытно?

Полковник Решат Садреддинов вспоминает, как после капитуляции Германии подразделения, в которых он находился, перебросили в Австрию. Тогда и удалось получить увольнительную, чтобы поехать в Акъмесджит. То, что он увидел там, поразило: нигде нет ни одного крымского татарина. Сгоряча он направился в здание НКВД, одетый по форме, в орденах, медалях, с наградным «ТТ».
– Прихожу туда, а там сидит какой-то лейтенант. Я на него накинулся: как так, почему? Он мне в ответ начинает что-то юлить, а я думаю, застрелю его, сволочь. Выхватываю пистолет. И тут кто-то сзади дает мне команду:
– Кругом! Выйти из кабинета!
Я выполняю команду, выхожу. А потом подходит ко мне какой-то человек и говорит: «Такие как вы, офицеры-крымские татары приезжали два месяца назад, требовали объяснить, почему их семьи выслали. А их, человек 200-250, посадили на автобусы, вывезли под Карасубазар и расстреляли под Белой скалой. У вас есть 24 часа на то, чтобы покинуть Крым».
До сих пор не знаю, кто был этот человек. Я из Акъмесджит поехал сразу в Москву и стал выяснять уже там, где находится моя семья».
За три дня Решат Садреддинов выяснил, что его родные находятся в Узбекистане, в городе Бекабад. Приехав туда, он нашел их в землянках, голодных и больных.

Анифе Шевкиева рассказывает о том, как ее муж, старший лейтенант Ибраим Шевкиев был свидетелем расстрела группы крымскотатарских офицеров между Новоалексеевкой и Джанкоем. Состав остановили и приказали всем крымским татарам выйти из него. Ибраим Шевкиев был без ноги, на костылях. Несколько офицеров, когда им сказали, что в Крыму их семей уже нет, и им следует ехать в Среднюю Азию, начали возмущаться. Энкаведешники отвели их в сторону и расстреляли. Также Ибраим Шевкиев рассказывал, что некоторых крымскотатарских летчиков, выражавших возмущение тем, что когда они проливают кровь на фронтах, их семьи выгнали из домов и отправили умирать на чужбину, посадили в бочки и сбросили с самолетов.

Судьба солдат, чьи части стояли в Крыму, оказалась иной. Усеинов Асан их Узунджи (Балаклавский район), служивший в Приморской армии, вспоминает: «После 18 мая мне перестали доверять…. Я стал замечать, что за мной следят. В один день меня вызвал старшина и сказал: „Берите продукты, вы поедете в другую часть, в артполк“. Я сдал автомат, а продукты не взял. Мой попутчик, старший сержант, привёл меня в т. наз. артполк, расположенный за Симферополем и огороженный колючей проволокой. Здесь мне дали новуюодежду. В этом полку собрали со всего Крыма крымских татар-фронтовиков, всего 150-200 человек. На вышках вокруг нас охраняли вооружённые солдаты. У нас же ни у кого оружия не было. Среди нас было немало офицеров-крымских татар и несколько медсестёр. Однажды ночью нас погрузили в машины и привезли в Симферополь, где нас оцепили „зелёные фуражки“. Всю ночь мы простояли. Утром нам приказали построиться по четыре и идти к вокзалу. Строй вели наши, но по краям шли „зелёные фуражки“. Пришли на вокзал, подали команду „Смирно!“.
К нам вышел генерал (зам. Берия), мы не дали ему говорить, стали кричать, чтобы убрали от нас оцепление. Генерал дал команду убрать… и обратился к нам со следующими словами: „Ваши семьи находятся в Средней Азии. Простите, у нас не было возможности разобраться с ними. Вы сейчас без всякой охраны поедете в Узбекистан. Ваши родные находятся в очень тяжёлом положении. Прошу вас не задерживаться в дороге“.

Несмотря на скудость информации, дошедшей до нас, уже сейчас можно сделать некоторые осторожные выводы. Судя по всему, казни татарских офицеров заранее не планировались — несколько десятков крымскотатарских солдат и офицеров, лежавших в крымских госпиталях, по выздоровлении были благополучно отправлены в среднеазиатскую ссылку. Расстрелы же, скорее всего, были вызваны настойчивостью и последовательностью требований боевых офицеров (судя по всему, их скопилось в Крыму неожиданно много), которые наверняка пользовались симпатией таких же, как и они, фронтовиков — русских офицеров. Эти крымскотатарские группы грамотно и настойчиво требовали отмены постановления о депортации, не имевшего под собой никакой правовой основы, противоречивших советской Конституции — всё это было очень серьёзно. Тогда, очевидно, и было принято какое-то решение об их «обезвреживании» обычным для карательных органов методом. Соответствующее распоряжение было, очевидно, разослано в райвоенкоматы Крыма. Этот вывод следует их того, что аппарат именно РВК явился единственным исполнителем указанной акции. Дальнейшее научное расследование, безусловно, уточнит эту картину, нарисованную здесь в самых общих чертах.

Размышление над судьбой обеих небольших групп крымских татар, отколовшихся от основной массы народа, и тех мирных жителей, что остались на родине после депортации, и боевых офицеров прорвавшихся на полуостров гораздо позже завершения «этнической чистки» Крыма — приводят к схожим выводам. И первые, и вторые не могли не осознавать, что бросают вызов сталинскому режиму, вызов не просто опасный, но ведущий к практически неизбежному смертельному исходу.

Что руководило этими гордыми людьми, что именно оказалось сильнее естественного и властного инстинкта самосохранения, сильнее даже любви к ближним, на вечную разлуку с которыми, они знали, себя обрекают? На этот вопрос не может быть двух ответов: это было могучее чувство любви к родине, к Крыму, которую они не могли (не хотели?) преодолеть. Это было именно то чувство, из-за которого несколькими годами спустя начала разгораться всё шире и шире всенародная и многолетняя борьба за Возвращение. Это было чувство, которому обязано своими достижениями всё национальное движение крымских татар за возвращение на Родину – в Крым.

Поделиться:

Рекомендуем:
22.11.2024 | Гулаг прямо здесь. Райта Ниедра (Шуста). Часть вторая: «Как машина едет, думаю, сейчас меня заберут»
21.11.2024 | Гулаг прямо здесь. Райта Ниедра (Шуста). Часть первая: «Нас старались ликвидировать»
19.11.2024 | Арнаутова (Шадрина) Е.А.: «Родного отца не стала отцом называть» | фильм #403 МОЙ ГУЛАГ
•Створ (лагпункт, лаготделение Понышского ИТЛ)
•7 мест в Перми, от которых пойдут мурашки по коже
•Карта мемориалов жертвам политических репрессий в Прикамье
КНИГА ПАМЯТИ | Для тебя средь детей не бывало чужих
КНИГА ПАМЯТИ | Во всем виновата фамилия?
КНИГА ПАМЯТИ | Главная страница, О проекте
blog comments powered by Disqus