Исторический раздел:

Воспоминания Сорокиной Екатерины Николаевны.


Сорокина Екатерина Николаевна

 

Записал 28 апреля 2004 года Михаил Черепанов

 

Михаил Черепанов: Представьтесь, пожалуйста.

Екатерина Николаевна: Я, Сорокина Екатерина Николаевна,  1930 года рождения, выслана из Татарстана, село Чекан, Башрятинского района. Мы родились там четверо.

М.Ч.: В какой семье Вы родились?

Е.Н.: Нас было пятеро детей. Отец, Иванников Николай Левонтьевич. Мама, Иванникова Анна Ивановна. Отец у нас с 1902 года рождения, а мама с 1903 года.

М.Ч.: Кем они были?

Е.Н.: Они просто крестьяне были, работали на земле. И у них только одна корова была. Это по рассказам. Не было у нас богатства, бедновато жили. Потому что у дедушки было три сына: мой папа, брат моего отца, потом еще один брат. Нас выслали: дедушку и еще двух его сыновей. А одного сына оставили. Почему? Когда деда высылали, его жена была парализована. Жену-то не выслали, как парализованную, а оставили с одним сыном его. И он там остался. А дедушка и два брата: мой отец и дядя – нас выслали.

М.Ч.: В каком году?

Е.Н.: В 1931 году, в город Краснокамск, на строительство бумкомбината (комбинат по производству бумаги – прим. М. Ч.). Это я хорошо помню: был лес, они строили комбинат.

М.Ч.: А Ваши братья, сестры?

Е.Н.:  Две старших-то умерли. А нас-то, меня выслали и сестру старше меня, она с 1928 года. На высылке старшая-то сестра умерла. А одна сестра уже в Краснокамске родилась в 1936 году, третья. А четвертая уже в Чермозском районе Пермской области, она там родилась, на высылке. Двое на высылке родились, и мы двое приехали (трое, но одна, старшая, умерла).

М.Ч.: Когда в 1931 году вы приехали сюда, то где жили?

Е.Н.: Мы жили на Майском поселке. Я не знаю, вначале-то где жили, может быть в бараке, а может в землянке, у Камы. Это я вам точно не скажу. А потом, как стали строить бараки на Новом поселке, то в бараке, Соломиды назывался. А потом сами строили, на улице-то друг другу помогали, выстроили небольшие домики. Октябрьская улица на Майском поселке, сейчас он не Майский называется, а Заводской. Был Майский поселок, а сейчас Заводской сделали почему-то. Жили там до 1937 года. Отец тут работал, и его брат тут работал, но не знаю где. Мама работала с отцом же, на стройке, как подсобница. Они неграмотные были, и никаких должностей они не занимали. И вот до 1937 года мы жили в Краснокамске. В 1937 году начали арестовывать. Я вот помню, мне уже семь лет было, седьмой, прятались мужики-то по чердакам. Спишь и ночью слышишь, кто-то на чердаке. Мужчины-то прятались, аресты начались. И вот деда-то у нас арестовали в 1937 году. И в Перми расстреляли. Его в ноябре или в декабре забрали, а в январе он уже был расстрелян. Это мы в архиве узнали. Почему вот у меня документов нет? В 1937 году нас выслали опять на лесозаготовки в Майкор, в Пермской области. Там отец работал, я помню, на лошади работал, возил что-то. В 1937 году на комбинате взорвался котел варочный. Это посчитали вредительством, и вот выслали опять, в Майкор. Там жили мы два года. Потом, когда война началась, перед войной выслали нас в лес, двадцать километров от города Чермоза Пермской области. А сейчас это Ильинский район.

М.Ч.: А название не помните, куда вас выслали?

Е.Н.: От Чермоза двадцать километров был наш поселок, Напаре назывался. Быстро построили бараки. Пять бараков было, что ли, столовая там была. В двух километрах Центральный поселок был, куда мы в школу ходили. Два класса я в Майкоре закончила, а два класса в Напаре. Почему вот мы неграмотные.

Летом-то хорошо было там, ягоды, грибы собирали.

М.Ч.: Заготовка леса там была?

Е.Н.: Отец был на «брони», как говорили. Для фронта лес они отправляли. А потом, в 1945 году...  Ну, войну мы прожили, нищенски прожили. Там были деревни, ходили с мамой, картошку людям копали. Так вот кормились летом-то. Мама на делянке там работала. Ходили или в выходные, или еще когда, она еще болела очень. Мы ходили вот, картошку зарабатывали. Собирали, ходили. Я вот в няньках жила. А потом мама в 1945 году у нас умерла, нас осталось трое сирот. Папа женился на мачехе. А меня забрала к себе в Краснокамск папина сестра. А двое остались с мачехой. Ну, конечно, мачеха плохо держала их. Что там говорить, я даже вспоминать не буду. И вот меня тетка забрала, папина сестра, и они меня устроили, – по свидетельству о рождении, тогда же у меня паспорта не было, – в швейную мастерскую, учеником.

М.Ч.: В Перми?

Е.Н.: Нет, в Краснокамске. Как тетка-то меня в Краснокамск забрала, оттуда-то. А там остались двое-то. У нас сестра-то младшая была еще инвалидом, не ходила до семи лет, пока мы ее сюда не привезли, в больницу не положили. У нас там, на поселке в лесу ни больницы не было, ни школы. Школа была за два километра. Два класса я в Майкоре закончила, а два класса там, в Напаре уже. До четырех классов. А за 20 километров нам уже возможности не было: там надо было квартиру нанимать, деньги. А у нас такая большая семья, бедная. И мы так и остались неграмотные. Мы не имели возможность, чтобы за 20 километров нам учиться. Вот мы с сестрой остались неграмотные. А как третья сестра у нас родилась здесь в 1937 году, она еще успела закончить семь классов, она хоть маленько пограмотнее. Ну, вот так вот, сиротами... Почему вот у нас документов нет? Потому что у нас была мачеха, – я вот ничего не могу предъявить, – она это ничего не сохранила. Папа умер, и никаких документов у нас не сохранилось. А потом, когда я работала в мастерской, – я там два года учеником отработала, – в пятидесятых годах начали вербовать на Гознак людей. И вот приходил вербовщик. Ну, начальство видело, как я бедно была одета. Мне вот валенки старые тетка дала. Утром идешь по заморозку, а днем-то уже идешь по воде, по грязи, – мокрые валенки. Какое-то старое мне дала пальтишко, в нем я и ходила. И вот меня в 1951 году или в 1952 году сократили и сказали мне причину. А если бы я знала, что в 1947 году пришел документ, и он нам ничего не сказал, потому что он с мачехами жил, – перебирал, то с одной, то со второй, – и он бы хоть в известность поставил, что, вот, мол, дети, меня (реабилитировали, – хочет сказать Екатерина Николаевна – прим. М.Ч.)... Я еще неученая, неграмотная была... Их как освободили в 1947 году, так они поехали на родину с братом-то, съездили. А нам они ничего не докладывали, что, мол, мы не виноваты... Я бы, конечно, пошла  в отдел кадров, и защитила себя. Я вот недавно ездила в Гознак, поинтересовалась, за что же меня сократили? И они из архива достали документы. У Вас, говорят, одни благодарности. Вот так. Я почему-то не взяла эти документы, надо съездить, взять. А меня как сократили, сказали, что вот, мол, у вас родители были... репр... Как это?

М.Ч.: Репрессированы?

Е.Н.: Ну, не репрессированы в те годы. Мы еще не знали. Они уже были репрессированы, а мы-то не знали. В 1952-то году. А мы когда узнали? Мы в 1992 году случайно узнали. И мы в Татарстан-то послали (письмо – прим. М.Ч.), и нам прислали эти бумаги о репрессии-то. И представьте себе, у сестер было написано, что в 1947 году их реабилитировали, а меня-то не было. Я средняя сестра, а меня не было. И я через суд добивалась, чтобы к пенсии льготы мне дали.

Когда я в Краснокамске обосновалась, я сестер перевезла сюда. Нам дали в бараке комнатку, кухня, холодная была, замерзали, вода застывала. Жили так. Что, ни родителей, отец там с женой, а мы не нужны. Мачеха вот у нас пожила. Нужны ей чужие дети? Не нужны. Она ушла. Он на другой женился.

М.Ч.: А отец когда умер?

Е.Н.: Отец умер в 1986 или в 1985 году. Он уже жил с мачехой здесь, в Краснокамске. Я его тоже сюда переманила. С нас тогда брали, как это сказать, деньги-то мы сдавали то туда, то сюда, подписывались, как это?

М.Ч.: Облигации?

Е.Н.: Да. Я говорю, что мы сироты, где я возьму? У меня еще двое младших сирот. А все равно с нас требовали, подписывались. – «Где у вас родители?» – Я говорю, что мама умерла, а отец, вот там. – «Так вы его сюда вызовите». –А какая помощь нам была? Он снова женился, нам никакой помощи не было. Младшая сестра не ходила до семи лет, мы ее в больницу здесь. Вот так мы жили, втроем. Потом старшая сестра вышла замуж, потом я. Мы все поздно выходили. У нас ни приданого, ничего не было. Бедных никому не надо. Вот так вот. Вышли все же замуж.

М.Ч.: Как в вашей семье относились к вере? Были верующие?

Е.Н.: А я помню, как на Пасху яйца красили. Церкви-то не было. А так все же они соблюдали, мама-то. Церкви не было, а в Пермь нас не пускали. Когда нас стали пускать? В 1947 году, что ли?

М.Ч.: Дома-то иконки были?

Е.Н.: Да, и сейчас есть. А мама, может быть, и молилась. Болела мама, болела, она у нас в больнице умерла. У нее пятеро детей. Вот у нее мозг заболел, менингит. Переживания же! Вот как из Краснокамска нас увезли? Домик строили. Машину пригнали, и несколько семей нас повезли. А мама так на дом упала, так ревела, так ревела. Мне было семь лет, младшей сестре - год, старшая сестра умерла. Вот так вот. Вот так все сами, сами, сами. То людям вымоешь, то... Когда я у тетки жила, тоже ходила. Она меня пошлет, иди вот там пол вымой. Я пойду, пол вымою, чтобы кусок хлеба дали. Вот иди туда, там поводись, там – корову попаси. Вот мое детство. Такие скитания нам достались. Видно, судьба такая у нас. Сейчас они умерли, и брат папин умер, и папа умер. И вот мы остались сейчас трое, три сестры.

В школе мы уже не учились. Ни октябрятами, ни пионерами мы не были. Потому что мы не имели возможности. Одеть нечего было, обуть нечего. Вот так вот.

М.Ч.: И, естественно, не было разговоров о политике...

Е.Н.: Вот именно! Я не знала. Если бы я знала, что мы освобожденные... С Гознака бы я пошла? Что вы, мол, делаете? А мне сказали, что «ваши родители высланы были, мы не можем таких на Гознаке  держать»... Сокращение было в 1950-х годах. А сейчас доживаем. Здоровье-то... Когда ходили два километра в школу, там разливалась речка, и мы босиком. А вода-то холодная. Сейчас вот у всех ноги больные.

М.Ч.: Вы помните, как Сталин умер?

Е.Н.: Помню. Я даже ревела. Мне дали путевку в дом отдыха, в какой-то здесь, около Перми. Я приехала, ставлю чемодан. И объявляют по радио: Сталин умер. А потом, позднее, начальница нас собрала в красный уголок и сказала, что вот культ, как его?... личности Сталина.

М.Ч.: Это было уже в конце пятидесятых, при Хрущеве.

Е.Н.: Да, вот, вот. А потом на комбинат устроилась работать, после Гознака-то. На сортировочной была. Бумагу мы подносили, а они сортировали. Потом древесный цех, там, в древесном и доработала. На пенсию вышла с древесного цеха. Все на комбинате, и все в Краснокамске. Все по Пермской области нас пересылали. Ой, так вот. Что еще, задавайте, а то голова уж не соображает ничего.

М.Ч.: Документы-то о реабилитации Вы поздно получили?

Е.Н.: Поздно. Уже в 1992 году. Боялись говорить, неграмотные были, и родители нам не говорили. Я вот недавно одну семью нашла, так им родители наказали никуда не соваться. Я говорю: как это? Мы же льготы получаем. Я поехала в Пермь, взяла справку им. Она слепая потому что, плохое зрение. Я говорю: вот возьмите вашу справку, идите туда-то, туда-то. Вам льготы хоть будут. Родители им так наказали. Так они боялись. Мы в одном бараке на высылке жили. И они какие-то дальние родственники, я даже не знаю.

М.Ч.: Вы в комсомол-то не вступали?

Е.Н.: Не, не, не, не. Мы же там четыре класса кончили, а больше уже не учились. Я говорю, ни одеть, ни обуть не было у нас. Я же говорю, я ходила в валенках. Уйду утром-то по морозу в валенках старых, подшитых, а обратно-то иду по линии, по линии, выбираю, где посуше, а приду домой, все равно сырые ноги. Что тетка? У нее у самой было четверо детей, да она меня взяла, пятую. Ну, они хоть корову держали. Они вот почему-то не были высланы, а в Краснокамске жили. Видимо, муж-то у нее был тоже в Краснокамске.

М.Ч.: Последний вопрос: все это тяжелое время как вы относились к той стране, в которой вы живете?

Е.Н.: Так вот. Молчали, молчали все. Я и говорю, что по людям я вот ходила до каких пор, пока не устроилась. Иди туда вымой, иди туда вымой, иди там поводись, в няньках.

М.Ч.: Документов никаких не сохранилось у Вас?

Е.Н.: У нас есть вот сейчас эти вот, которые пришли из Татарстана, о реабилитации, отцовская и наша. Фотографий нет. Все ведь было у отца. Меня взяли. Потом сестры ко мне переехали, в барак. Документов никаких нет.

М.Ч.: Большое спасибо Вам.

 

Комментарии:

 

1. Документы о реабилитации респондента и отца.

Очень тяжелая жизнь, очень тяжелое интервью, очень тяжелая расшифровка. Других слов нет.

 

Записей не найдено.

Поделиться:

Рекомендуем:
27.04.2024 | Соснина Н.К.: «Дети умерли все, муж умер, корова сдохла» | фильм #378 МОЙ ГУЛАГ
27.04.2024 | «Народ воевать никогда не хотел». Усомнившийся мобилизованный пишет Ленину
27.04.2024 | «За сообщение извращенных сведений». Как закрывали газеты в 1918 году
•ВОЙНА ГЛАЗАМИ ВОЕННОПЛЕННЫХ
•Без вины виноватые
•По местам спецпоселений и лагерей ГУЛАГа
КНИГА ПАМЯТИ | «Это действительно трагедия страны»
КНИГА ПАМЯТИ | Столько горя, нищеты, унижений пережито
КНИГА ПАМЯТИ | Главная страница, О проекте