Исторический раздел:

В мертвом углу? Cтатья Юлии Пермяковой.


 

Тысячи людей ежегодно посещают Мемориальный музей политических репрессий «Пермь-36», чтобы своими глазами увидеть институт террора советского режима. Каждый, кто присоединяется к экскурсии и осматривает выставки музея, невольно вживается в роль заключённого и начинает отчётливо представлять, какие мучения переживали те, кто находился в этом исправительном лагере. За что, собственно, были осуждены «опасные государственные преступники» на самом деле? За то, что они за красивыми лозунгами и декорациями режима смогли распознать его преступный характер и не боялись этого высказать? После посещения музея в голове возникает ясная картина: политические заключенные были героями и настоящими гражданами страны, а их надзиратели – были преступниками. На самом ли деле всё так просто? Здесь жертвы, там преступники? И если да, то кто были они, работники уголовно-исполнительной системы в 1970 – 1980-е годы? Как они воспринимают историю, которую мы называем «историей политических репрессий»? Как выглядит их память об этом?

В ходе исследовательского проекта «ГУЛАГ в российской памяти» нам удалось провести интервью с одним из бывших надзирателей зоны ВС-389/36[1]. Это редкий случай, ибо ветераны системы отнюдь не стремятся говорить на подобные темы. Иван Георгиевич Кукушкин работал надзирателем в этом лагере, а сегодня является сотрудником охраны мемориального комплекса «Пермь-36». Разговор с ним расширил рамки нашего представления об истории политлагерей и одновременно вызвал бурные дискуссии внутри нашей рабочей группы о вине и невиновности. Мне до сих пор тяжело судить о том, насколько он виновен, и каким должно быть рациональное переосмысление истории политических репрессий, совершенных в постсталинский период.

Вернемся к нашему информанту. Иван Георгиевич Кукушкин родился в Горьком (сегодня Нижний Новгород) и проходил службу в армии в Перми, где и прошёл курсы для надзирателей. Как он говорит, никто из молодых людей не мог себе и представить, что их обучают на должность надзирателей в исправительных колониях. Когда же они об этом узнали, то из пятидесяти молодых людей отобранных осталось только трое. Одним из них был Иван Кукушкин. Он был направлен в учреждение ВС-389/36 в 1976 г. в возрасте 20 лет и проработал здесь до закрытия лагеря. Когда после распада Советского Союза началось возрождение лагеря уже как музея, то активно принимал участие в восстановительных работах. Он рассказывает: «Я работал столяром, плотником, распиловщиком, я делал всё. А быть руководителем охраны мне предложили семь лет назад, потому что нужны были люди для охраны музея».

Можно допустить, что здесь кроется глубокое противоречие. Как может человек, которого мы причисляем к виновникам, преступникам, добровольно и сознательно принимать участие в основании музея, который посвящен жертвам? Каково же его личное отношение к жертвам тогда и сегодня?

Прежде всего, иностранные гости, приезжающие в музей, спрашивают, каково было его отношение к заключённым. «Тогда считалось, что осужденные находятся здесь из-за уголовных преступлений, и таково было моё отношение к ним». Кукушкин подчеркивает, что это входило в его должностные обязательства как надзирателя – ко всем заключённым относиться одинаково. Как к диссидентам, так и к другим категориям заключённых, например, коллаборационистам, которые были осуждены ещё при Сталине и в 1970-х годах досиживали свои 25-летние сроки заключения. «Могло быть так, что оба моих деда не вернулись бы с фронта и вместо этого погибли бы в душегубке. И, несмотря на это, я одинаково относился ко всем заключённым: и к коллаборационистам, и к политическим заключённым». Особенно чувствительными в этих вопросах были и остаются немецкие посетители. Так, молодые люди в рамках немецко-русского летнего волонтёрского лагеря в 1997 году интенсивно расспрашивали бывшего узника «Пермь-36» и политического диссидента Сергея Адамовича Ковалева, как он относится к тому, что Иван Кукушкин снова здесь работает. Кукушкин помнит это лето и вопросы немецких участников вокруг его персоны: «Он работал здесь надзирателем, как он может сейчас работать здесь, почему он здесь? У него нет никакого права работать здесь». И ответ известного правозащитника: «Ковалёв, конечно, отвечал им, что я работал тогда за деньги и сейчас работаю за деньги». Когда сюда приезжают иностранцы, я говорю им: «А у вас как будто нет уголовно-исполнительных учреждений? Конечно, у вас тоже есть тюрьмы! И нужен ли персонал? Да, он нужен».

В словах Ивана Кукушкина чётко проявляется его самооценка и значение, которое он придавал тогда работе надзирателя. Главным мотивом его работы тогда надзирателем в колонии, а сегодня сотрудником музея, была и остаётся зарплата. Отношение к заключённым устанавливало тогда законодательство. Он был винтиком в уголовно-исполнительной системе. Во время разговора с ним у меня сложилось такое впечатление, что он не особенно чувствует себя причастным к истории политических репрессий. Создаётся очень странная картина: мы считаем этого мужчину виновником, угнетателем свободы, но сам он не видит никакого своего личного отношения к этой истории. Кажется, что ему всё равно, кто содержался в этом лагере. Его задача состояла исключительно в выполнении должностных инструкций, причём желательно без излишнего напряжения и больших усилий для него и его коллег. «Вы видели здесь наручники. Конечно, иногда это было необходимым – надеть наручники. Это пережили здесь заключенные. Но мы прилагали усилия, чтобы применять их как можно реже, потому что за каждое применение нужно было составлять соответствующий документ».

Кукушкин был в центре происходящего, но одновременно с этим он не считает себя участником этой истории. В ходе нашей беседы выяснилось, что лагерный режим в его интерпретации был иным, чем его описывают сейчас во время экскурсий: «Многие из политических заключенных говорят, что их здесь не кормили. Я могу привести множество встречных примеров и считаю, что в определенной степени заключенные были сами виноваты. Предположим, одни попали в штрафной изолятор. Но чтобы вообще туда попасть, нужно много раз в чем-то провиниться. Но они говорят, что они постоянно сидели в изоляторах. Чтобы на год или полгода попасть в карцер, нужно было минимум десять раз отсидеть в ШИЗО и к тому же, для этого создавалась наблюдательная комиссия, а председатель комиссии должен был подписать бумагу. (…) И тогда они говорят, что они боролись. Но с кем они боролись? С невидимым врагом? А расхлёбывать это должны были мы. «Нам приносят слишком мало еды, нас не кормят», – жаловались они. Тогда вышел закон. И мы стали давать им вдвое больше еды. Жаль ли нам, что суп слишком жидкий? Тогда принесли весы. Кто-то сидит в ШИЗО. Принесли весы, отвесили 600 грамм и всё. Некоторые начинали писать жалобы. Один пишет, что ничего не проверяется. Тогда они начинают что-нибудь выдумывать и писать целую гору жалоб, туда-сюда. Конечно, тогда начинают нас проверять. Как часто такое было? Очень часто. Жалобы писались по поводу всего возможного и невозможного. (…)».

Откуда исходит это различие в восприятии истории? Умаляет ли Кукушкин боль и всё тяжёлое положение заключённых? Считает ли он политических заключенных такими же преступниками? Не кажется ли ему поэтому их ситуация такой трагичной? Может быть, он пытается отвести от себя вину? Или музейные работники слишком драматизируют положение тогдашних узников, чтобы больше подчеркнуть несправедливость режима и сделать политических заключенных героями? О какой памяти мы хотим помнить? Какая версия соответствует правде? Версия экскурсоводов, которые рассказывают нам историю с перспективы жертв или версия работников уголовно-исполнительной системы, которые, как и политические заключенные, тоже были очевидцами? Или правда где-то посередине?


[1] Все цитируемые в тексте цитаты взяты из интервью с И. Г. Кукушкиным от 20.07.2009 года.

 


Записей не найдено.

Поделиться:

Рекомендуем:
21.11.2024 | Гулаг прямо здесь. Райта Ниедра (Шуста). Часть первая: «Нас старались ликвидировать»
19.11.2024 | Арнаутова (Шадрина) Е.А.: «Родного отца не стала отцом называть» | фильм #403 МОЙ ГУЛАГ
19.11.2024 | Шаламоведение в 2023 году: Обзор монографий
•7 мест в Перми, от которых пойдут мурашки по коже
•Список «12 километра»
•«Вместе!»
КНИГА ПАМЯТИ | Оправдать свое существование на земле
КНИГА ПАМЯТИ | Меня спас Вагнер
КНИГА ПАМЯТИ | Главная страница, О проекте