Попова Ольга Юрьевна
Аспирант Донецкого национального университета
В качестве важнейших составляющих повседневного мира советского человека выступали структуры повседневности, которые воплощались в фундаментальных социальных потребностях и призванных их удовлетворять социальных институтах, повседневных поведенческих и речевых практиках, стратегиях выживания и адаптации людей к менявшимся условиям социальной и природной среды.
На наш взгляд, одним из ключевых факторов для их понимания является феномен внутреннего врага/«врага народа». Данный доклад – попытка понять его роль в структурах повседневности советского общества периода довоенного сталинизма с учетом уже освещенных исследователями аспектов советской повседневности и массива исторических источников.
Данное исследование требует профессионального исторического осмысления (в рамках конференции), во-первых, в силу своей актуальности, а, во-вторых, в силу неограниченности географическими рамками какой-либо из советских республик, т. е. в силу своего «общесоюзного» масштаба.
Как известно, в идеократическом советском государстве любая политика (экономическая, социальная, культурная) обосновывалась с точки зрения официальной идеологии, а идеологема внутреннего врага была ее составной частью. Она была «вписана» в «главные» законодательные и судебные документы (Конституцию, Уголовный Кодекс) и официальный политический дискурс Советского Союза. Таким образом, все события «большой истории» этого периода происходили со ссылкой на наличие врагов, под лозунгами борьбы с внутренними и внешними врагами мобилизационного (выполнение производственных планов пятилеток, коллективизация и т. д. «вопреки врагам», во имя победы над ними) или конфронтационного характера (раскулачивание, репрессивные акции и т. д.).
В этом контексте происходила и формовка «советского человека», прямое и косвенное нормирование его повседневности. Как? Посредством формирования и транслирования на основе идеологемы врага образа внутреннего врага, маркирования различных явлений/качеств как «вражеских», и заполнения этой информацией всего информационного пространства советского человека.
В первую очередь, образ врага транслировался системой советских средств массовой информации – развитой сетью периодических изданий и радиовещанием. Это обеспечивалось за счет отсутствия альтернативных доступных советскому обществу информационных ресурсов и соответствия советских СМИ принципам партийности, централизации и подцензурности. На протяжении 30-х годов газетные выпуски постоянно (с различной частотой) содержали самые разнообразные материалы о внутренних врагах: стенограммы заседаний суда над «врагами народа», эмоционально окрашенные письма от имени трудовых коллективов и отдельных личностей с требованиями наказать врагов, выступления партийных лидеров, заметки о разоблачении очередной вражеской организации, теоретические статьи, корреспонденции и очерки о врагах и их деятельности «на местах». Тексты таких материалов были общедоступны и известны даже тем, кто по какой-либо причине не читал газет (неграмотности, например): материалы о врагах использовались агитаторами в их выступлениях, зачитывались во время громких читок на политпятиминутках, в клубах и избах-читальнях.
Кроме того, образ врага формировался и литературой: одной из составляющих «схемы задач» главного героя произведений соцреализма была борьба с врагом. А во второй половине 1930-х годов внутренний враг становится чуть ли не главным литературным персонажем (например, в стихотворениях «Лицо классового врага», «Вредитель» В. Маяковского, романе «Цемент» Ф. Гладкова, повести «Флаги на башнях» А. Макаренко и др.).
Также враг был неотъемлемой частью сюжетов массовой культуры (так называемой индустрии досуга). Советская киноиндустрия 1930-х годов экранизировала целый сонм маскирующихся врагов: кулаков, вредителей, шпионов, диверсантов («Великий гражданин», «Крестьяне» Ф. Эрмлера, «Большая жизнь» Л. Лукова и др.). Тема внутреннего врага обыгрывалась даже в исторических и биографических кинолентах [1].
Не смотря на то, что с начала 1930-х годов главными песенными мотивами «поющей страны» становятся радость и счастье [2], внутренний враг продолжает фигурировать (хоть и реже, чем внешний) в советских патриотических песнях («Песня о Родине», «Бей, барабан!», «Слава вам, железные чекисты» и др.) в качестве негативного фона значений [3].
Кроме того, внутреннего врага вербализировали и визуализировали агитационные материалы, такие как транспаранты, лозунги, плакаты и прочее.
Таким образом, власть «предлагала» принять участие в «игре» о внутренних врагах. И, следует отметить, это «предложение» соответствовало сложившемуся социальному заказу «снизу». Наличие врагов позволяло канализировать сложившееся в конце 20-х годов социальное напряжение. А, кроме того, эта «игра» была важна в связи с ценностью для многих понятия «советский» (которому противопоставлялось «враждебное»/ «вражеское») с целью самоидентификации.
Отсюда целый ряд повседневных практик, которые условно можно обозначить как «бить врага» и «не быть врагом».
«Бить врага». Сюда относятся практики, направленные на «вскрытие», разоблачение врагов: доносительство, написание писем во власть, редакции газет о «подозрительных» личностях, критика отдельных людей, «сигнализирование» об их враждебности на партсобраниях, сотрудничество с органами НКВД в качестве осведомителя.
В Советском Союзе существовал культ доносительства [4], вероятно, начавший складываться еще с развитием рабселькоровского движения, постоянно поощрявшийся «сверху» и официально закрепленный героизацией Павлика Морозова. Требования быть бдительными, вскрывать и разоблачать маскирующихся врагов адресовались со страниц газет всем без исключения советским гражданам. Но особенно склонны к такого рода практикам были партийные, которым по долгу «службы» вменялось зорко следить за чистотой партийных рядов, сотрудники НКВД и группы населения, которые сами могли попасть под подозрение («бывшие», раскулаченные, лица с «порочащим» происхождением/прошлым).
Последние, демонстрируя лояльность к власти и непримиримость к ее врагам, могли/старались обезопасить себя. Об этом свидетельствуют источники. «Для того, чтобы доказать свою преданность я должен усиленно работать по части НКВД» - к такому типичному выводу пришел в дневнике, комментируя свою работу осведомителем, сын раскулаченного, вынужденный скрывать свое происхождение [5].
По этой же причине самыми активными разоблачителями часто оказывались люди с «темным» прошлым. Например, протоколы партсобраний редакции газеты «Новый Донбасс» зафиксировали, что в сентябре 1937 года председатель Козел активно «вскрывал» врагов среди сотрудников газеты, а уже в марте 1938 года выяснилось, что он сам был враждебным элементом, скрывающим свое «порочащее» родство (его отец был церковным старостой, а брат и зять были «мобилизованы белыми») [6].
Но «игра» в этом поле велась и исключительно в личных целях, ее источниками были вражда, бытовые склоки, профессиональные конфликты. Известны случаи, когда в результате ареста лиц по доносу о «вражеской деятельности», их авторы занимали квартиры или должности арестованных. Такие случаи неоднократно осуждались на страницах газет уже в конце 1930-х годов. Так, например, серия репортажей центральной украинской газеты «Вести ВУЦИК» [«Висти ВУЦВК»] в июне 1939 года была посвящена суду над клеветником Спичаком, который неоднократно необоснованно писал доносы и называл врагами народа сотрудников с целью занять должность и т. п. [7].
В то же время, «сигналы» в газеты о «вражеских практиках» могли стать реальным рычагом воздействия против коррупции и бюрократии.
«Не быть врагом». Это повседневные практики, демонстрирующие лояльность к режиму с целью не быть заподозренным во враждебности: отказ от общения с уже признанными врагами и их родственниками, отказ от родителей, сокрытие «порочащего» прошлого (содействия белогвардейцам, участия в оппозиционных партиях, лишения гражданских прав и т. п.), сокрытие «порочащих» связей или, как альтернатива, - открытое покаяние (самокритика). Жизненно важным было во время «охоты на ведьм» 1936 – 37 годов отречься от каких бы то ни было связей с признанными врагами. Как сделал, выступая на партсобрании в 1936 году сотрудник издательства «Социалистический Донбасс» Маноян, сознавшись: «Некоторое время (очень короткое) [с троцкисткой Вольпе – О. П.] завязалась интимная связь. Это была ошибка: факт в том, что я не мог разглядеть врага, не был бдительным» [8].
Сюда же можно отнести практики, демонстрирующие поддержку государственных кампаний: участие в соцсоревнованиях, производственных перекличках, коллективизации, госзаймах, стахановском движении, участие в «ритуальных» бытовых действах (митингах, субботниках, производственных судах, праздновании годовщин и т. п.). Учитывая это, неудивительно наблюдение уже упомянутого выше автора дневника, который отметил, что «везде и всюду» разоблаченные оказываются «выходцами из другого класса» - «лучшие люди, прославленные герои труда» [9], демонстрирующие таким образом лояльность к советской власти.
Кроме того, важно было не только осуществление этих практик, но и не осуществление других: критических высказываний, анекдотов о советской власти и ее политике, хранения запрещенной литературы, порчи «сакральных» советских объектов (портретов вождей, паспортов и т. п.), религиозных практик, насильственных действий в отношении «знатных людей», целого ряда производственных практик, результатом которых могли стать поломки, аварии. Все это было весомым аргументом в пользу признания врагом, а иногда - и единственным необходимым для подозрений.
Особенно иллюстративны в данном контексте «сигнализирующие» материалы советских областных и районных газет, которые демонстрируют понимание критериев «враждебности» на местах. Свидетельством принадлежности к варагам-троцкистам наряду с такими практиками как хранение и распространение троцкисткой литературы, «протаскивание» троцкизма на лекциях (высказывание точки зрения о невозможности победы социализма) было, например, именование «бандита-фашиста Троцкого» «товарищем» [10]. Как «вражеские происки» трактовалось то, что директор Горловского азотно-тукового завода Уланов «угощал рабочих, занятых в газоопасных местах дорогими папиросами, чтобы при курении могли возникнуть взрывы и пожары» [11]. Исключительно как террор требовал рассматривать корреспондент убийство лучшего полевого бригадира родственниками разоблаченного врага [12]. «Вражеской вылазкой» назывались и демонстративное уничтожение портрета автора книги «Сталин» Анри Барбюса [13], и «издевательство над портретом» Сталина [14].
В этом же контексте оппозиции «враждебное» - «советское» нормировались быт, семейные отношения, мода, телесность и досуг советского человека. С конца 1920-х годов девиантное поведение (проституция, суицид, наркомания, алкоголизм) стало маркироваться как проявления «враждебности» [15]. В начале 1930-х годов в качестве одного из распространенных методов «вражеской работы» кулаков в газетах называлось разложение сельской верхушки пьянством. Кроме того, о враждебности человека, согласно материалам прессы, свидетельствовали так же проявления антисемитизма и разжигание «национальной вражды».
Вот лишь некоторые примеры, демонстрирующие масштабы тотальности нормирования повседневности советского человека посредством образа внутреннего врага. Например, с ним было неразрывно связано понимание культурности, неотъемлемого атрибута «советского человека». Если в 1934 – 35 годах «враждебными элементами» считались неопрятные, с плохими манерами люди, то в 1936 – начале 1937 – увлекающиеся «внешним», потребительством [16]. А после того, как в конце 30-х годов «щелями для шпионов» были названы танцплощадки, любители танцев могли быть причислены к «врагам» [17].
Таким образом, одним из определяющих факторов формирования идентичности рядового советского человека был динамичный образ внутреннего врага. Повседневные практики, осуществлявшиеся в поле «игры» за обладание «советскостью» (и связанные с нею блага) в двух основных направлениях («бить врага» и «не быть врагов»), – перспектива дальнейших исследований.
[1] Подробнее об этом: Багдасарян В. Е. Образ врага в исторических фильмах // Отечественная история. 2003. №6. С. 31 – 46.
[2] Тяжельникова В.С. Советская песня и формирование новой идентичности // Отечественная история. 2002. № 1. С.174 -181.
[3] Песня о Родине. Музыка: И. Дунаевский Слова: В. Лебедев-Кумач // http://www.sovmusic.ru/text.php?fname=pesnya30; Бей, барабан! Музыка: Н. Богословский Слова: В. Лебедев-Кумач // http://www.sovmusic.ru/text.php?fname=beybarab; Слава вам, железные чекисты. Музыка: В. Юровский Слова: П. Герман. // http://www.sovmusic.ru/text.php?fname=slavavam; Дальняя сторожка. Музыка: И. Дунаевский Слова: Е. Долматовский //http://www.sovmusic.ru/text.php?fname=storozhk; Все ли на готовы? - Все, как один! Музыка: Р. Глиэр Слова: В. Лебедев-Кумач //http://www.sovmusic.ru/text.php?fname=miverimv.
[4] Баберовски Й. Красный террор: История сталинизма. М. 2007. С. 111.
[5] Козлова Н. Советские люди. Сцены из истории. М. 2005. С. 232.
[6] Государственный архив Донецкой области (далее – ГАДО), ф. 454, оп. 1, д. 12, л. 24; д. 15, л. 5.
[7] Нік Б. Справа наклепника Спичака // Вісті ВУЦВК. 1939. №126 (5616) – 131 (5621). Сс. 4.
[8] ГАДО, ф. 782, оп. 1, д. 8, л. 33.
[9] Козлова Н. Указ. соч. С.244.
[10] Краевой М. Троцкистские корешки и гнилые либералы на Мариупольской швейной фабрике // Социалистический Донбасс (далее – СД). 1936. №205. С. 3.
[11] Кревой М. Урок горловской партийной организации // СД. 1937. №30. С. 3.
[12] Орделов Г. Политическая беспечность работников мариупольской милиции // СД. 1937. №105. С. 4.
[13] Кобелев А. Павлов П. Овчаренко. В Н.-Айдаре не выкорчеваны враги и их пособники // СД. 1937. №242. С. 2.
[14] Быкова С. И. Советский патриот как «врага народа». Дилемма личностной и официально заной идентичности // Диалог со временем. 2011. № 35. С. 77 - 94.
[15] Лебина Н.Б. Повседневная жизнь советского города: Нормы и аномалии, 1920–30 годы. СПб. 1999. С.195.
[16] Волков В. В.* Концепция культурности, 1935-38: Советская цивилизация и повседневность сталинского времени // Социологический журнал. 1996. 1/2. С. 203 – 220.
[17] Лебина Н.Б. Указ. соч. С. 360.
Поделиться: