«Таблетка от забвения». Что почитать – от классики до современности – по теме советских репрессий


Автор: Екатерина Жмырова

Источник

11.12.2024


Маленькая девочка звонит в колокол в Саду памяти на Бутовском полигоне. Фото: Дмитрий Киселев / Коммерсантъ

30 октября в России проходит День памяти жертв политических репрессий. В 1974 году в этот день узники мордовских и пермских лагерей объявили голодовку в знак протеста, после чего голодовки политзаключённых и другие акции в их поддержку проводились в СССР ежегодно. Но официально памятным днём эта дата стала только после распада Советского Союза – в 1991 году.

Точных данных о погибших во время «Большого террора» до сих пор нет. Обычно чиновники и СМИ ограничиваются формулировкой – «миллионы». Государственные информагентства ссылаются на статистику первого спецотдела бывшего МВД СССР (ныне – МВД РФ), согласно которой в период с 1 января 1921 года по 1 июля 1953 года по обвинениям в совершении контрреволюционных и других особо опасных государственных преступлений было осуждено 4 060 306 человек, из них 799 455 приговорены к высшей мере наказания. Правозащитники называют цифру 11–11,5 млн (имея в виду тех, кто попадают под действие закона о реабилитации). 

Ко Дню памяти корреспондент «Стола» составила список художественной и нон-фикшн литературы, которую стоит прочесть всем, кто интересуется темой репрессий и не готов забывать.

От классики к современной психологии. 

Александр Солженицын. «Архипелаг ГУЛАГ»


Книга «Архипелаг ГУЛАГ». Фото: Издательство YMCA-PRESS

Обойтись без произведений Александра Солженицына в списке маст-рид по теме репрессий невозможно. Мы выбрали самое программное из них (что не исключает рекомендации прочитать «В круге первом» и «Один день Ивана Денисовича»).

Документально-художественная эпопея «Архипелаг ГУЛАГ» – трёхтомное исследование системы советских лагерей, основанное на эго-документах – письмах, воспоминаниях и личном опыте. Иосиф Бродский в своей статье «География зла» сравнивал эту книгу с «Илиадой» Гомера: «На долю России в этом столетии выпал действительно уникальный опыт. Беда в том, что опыт ещё не кончился, и попытки его суммирования скорее свидетельствуют о степени отчаяния, чем о степени прозрения. Тем не менее, отказываясь от чтения этих книг (даже просто откладывая их в сторону) по соображениям эстетическим либо – недосуга, мы тем самым совершаем этический выбор в пользу зла».

Журналист Юрий Сапрыкин называет этот текст «книгой, изменившей ход истории», созданной в годы, когда подобная литература была в принципе невозможна: архивы закрыты, исторические свидетельства отсутствовали, а само обращение к теме лагерей грозило опалой и преследованиями. 

– «Архипелаг» – это одновременно масштабное историческое исследование, рассказ автора о собственной лагерной биографии и страстное публицистическое высказывание, приговор советской системе, подкреплённый свидетельствами сотен её жертв, – пишет он. – В работе над «Архипелагом» Солженицын видит свою историческую и человеческую миссию: дать голос миллионам погибших и замученных, всем, кто был лишён возможности рассказать о своей судьбе.

Как сказал один священник, если бы в России каждый вдумчиво прочитал эту книгу, то страна бы проснулась полной слёз покаяния, а значит, исполненной свободы, надежды и силы на возрождение. 

Варлам Шаламов. «Колымские рассказы»


Книга «Колымские рассказы». Фото: Издательство Overseas Publications Interchange LTD.

Цикл рассказов и очерков Варлама Шаламова повествует о жизни заключённых Севвостлага – исправительно-трудового лагеря на Колыме, где автор провёл более 15 лет. Шаламов принципиально отказывается от художественности, исследуя физическую, психическую и нравственную деградацию человека, низведённого до уровня животного, с безжалостностью хирурга (сам писатель смог выжить только потому, что друзья устроили его фельдшером в лагерную больницу). 

– Писатель должен уступить место документу и сам быть документом. Это веление века, – писал Шаламов в письме своему другу – учёному Юлию Шрейдеру. – Отражать жизнь? Я ничего отражать не хочу, не имею права говорить за кого-то (кроме мертвецов колымских, может быть). Я хочу высказаться о некоторых закономерностях человеческого поведения в некоторых обстоятельствах…».

Если Солженицын считал ГУЛАГ важнейшим испытанием в своей жизни, которое во многом его сформировало как личность, то точка зрения Шаламова была кардинально противоположной: лагерь не может сформировать личность, он может только уничтожить – физически и морально. Шаламов жёстко критиковал коллегу и считал описание лагерных условий у Солженицына слишком приукрашенным. «Ваш лагерь без вшей! – писал он. – Где этот чудный лагерь? Хоть бы с годок там посидеть в своё время!».

Евгения Гинзбург. «Крутой маршрут. Хроника времён культа личности»


Книга «Крутой маршрут. Хроника времён культа личности». Фото: Издательство Иллюминатор

Советская журналистка и писательница Евгения Гинзбург была арестована в 1937 году по обвинению в связи с троцкистами. Бывшая лояльная советская гражданка (как пишет она сама о себе – «рядовая коммунистка») 10 лет провела в лагерях и ещё 8 – на поселении в Магадане, а после стала главным женским голосом страны, рассказывающим о сталинском терроре.

«Крутой маршрут» повествует о сломе сознания – о том, как обычный советский человек постепенно понимает, в какой стране он живёт, и это приводит его… в изумление, которое, как это ни парадоксально звучит, помогает выжить.

– Много разных чувств терзало меня за эти годы. Но основным, ведущим было чувство изумления. Неужели такое мыслимо? Неужели это всё всерьёз? Пожалуй, именно это изумление и помогло выйти живой. Я оказалась не только жертвой, но и наблюдателем, –  описывает своё состояние Гинзбург.

В отличие от Варлама Шаламова, Евгения Гинзбург не только верит в то, что даже в аду можно сохранить гуманизм, но и является ярким примером этого, а книга «Крутой маршрут» может стать не только источником исторической памяти, но и терапией для тех, кто потерял смысл и надежду.

Тамара Петкевич. «Жизнь – сапожок непарный»


Книга «Жизнь – сапожок непарный». Фото: Издательство Азбука

Ещё один женский взгляд на тему репрессий – автобиографическая книга театральной актрисы Тамары Петкевич, отец которой был расстрелян как враг народа, а мать и младшая сестра умерли в блокадном Ленинграде. Сама Петкевич была арестована в 1943 году по обвинению в контрреволюционной деятельности и реабилитирована только в 1957 году. Для многих «Сапожок» стал спасительной книгой, дарящей тепло и надежду. Как говорила сама Тамара Петкевич в интервью литературоведу Ольге Рубинчик, жить с ощущением кошмара невозможно, поэтому она старалась писать об «опыте превозможения», а не о том, как хотелось ночами биться головой о стену.

– Кошмара столько в жизни, что если мы будем делиться этими кошмарами, то мы и шага не сделаем вперёд. Я верю, что у каждого человека есть ощущение золотого сечения. Исторические катаклизмы уничтожают нормальную единицу измерения. Можно культивировать эту ненормальность. Но если у вас есть хоть какое-то здоровье, хоть немножечко солнца в крови, вам всегда захочется держаться золотого сечения. Пока оно не потеряно, это какой-то шанс сохранить равновесие.

Ольга Громова. «Сахарный ребёнок»


Книга «Сахарный ребёнок». Фото: Издательство «КомпасГид»

Как писатель Ольга Громова стала известна в 2014 году после публикации романа «Сахарный ребёнок. История девочки из прошлого века, рассказанная Стеллой Нудольской». Эта документально-художественная книга написана легким языком и считается подростковой литературой, хоть и повествует о тяжёлом времени, когда жертвами сталинских репрессий становились не только взрослые, но и дети. В основу романа легли воспоминания соседки и подруги писательницы. 

– Стелла <…> как-то сказала: «Знаешь что, Ольга, я тут выступала перед школьниками, которые читали мои очерки в газете «Первое сентября», и поняла, что для взрослых-то всё уже на эту тему написано – Солженицын, Шаламов, Гинзбург. А с детьми никто не говорит. Надо делать детскую повесть». Стелла успела сама написать несколько глав, но потом заболела, и ей стало не до мемуаров. Тогда она сказала мне: «Ольга, я уже не успею, пообещай, что ты это доделаешь». Я пообещала. И сделала, – рассказывала писательница интернет-изданию «Мел».

Книга, в которой мама не даёт дочери упасть духом в трудовом лагере, несмотря на все испытания, голод и болезни, напоминает фильм Роберто Бениньи «Жизнь прекрасна», где отец превращает пребывание сына в фашистском концлагере в забавную игру, спасая его таким образом от ужасов повседневности. «Сахарный ребёнок» – это несомненно книга о памяти, но также это история о любви и свободе. А «свободного человека сделать рабом нельзя», – как говорит мама маленькой Стелле.

Виктор Ремизов. «Вечная мерзлота» 


Книга «Вечная Мерзлота». Фото: Издательство «Альпина Паблишер»

Роман нашего современника писателя Виктора Ремизова, над которым он работал семь лет, изучив огромное количество документальных свидетельств, получил в 2021 году премию «Большая книга». В конфликте Шаламова и Солженицына Ремизов придерживается точки зрения последнего и старается не перегружать читателя физиологическими подробностями, оставляя их «за кадром», за что критики неоднократно упрекали его.

– Зэки здесь – тёмная шевелящаяся масса за колючей проволокой, которую читатель видит по большей части со стороны глазами не в пример более благополучных (по крайней мере в настоящем) героев. Бараки, убийства, групповые изнасилования, укладка шпал, голодные смерти происходят преимущественно за кадром, в отрывочных рассказах и воспоминаниях героев, никогда – на наших глазах, – писала в рецензии для «Полки» Варвара Бабицкая.

Тем не менее «Вечная мерзлота» – важная книга, которую стоит прочитать, чтобы помнить о гигантской и бессмысленной «стройке века» – Трансполярной магистрали, которая в результате оказалась никому не нужна, превратившись в метафору тоталитаризма.

Энн Эпплбаум «ГУЛАГ. Паутина Большого террора»


Книга «Гулаг. Паутина большого террора». Фото: Издательство Corpus

Документальный труд американской журналистки Энн Эпплбаум вышел в свет в 2003 году, а годом позже был удостоен Пулитцеровской премии за нехудожественную литературу. Это масштабное исследование, которое охватывает период с 1917 года до начала 90-х. Эпплбаум изучала архивные документы, научные статьи российских и зарубежных историков, мемуары и воспоминания погибших и выживших жертв лагерей, а после назвала страшную цифру, более чем в два раза превышающую статистику российских правозащитников: по её данным, политическим репрессиям в СССР подверглись 28,7 млн человек.

– Читая воспоминания людей, переживших советский или нацистский лагерь, обращаешь внимание не столько на различия между двумя системами, сколько на различия в конкретном опыте жертв. Каждая история имеет свои неповторимые черты, каждый лагерь нёс разным людям свои особые ужасы. В Германии можно было умереть от жестокости, в России – от отчаяния. В Освенциме люди задыхались в газовых камерах, на Колыме замерзали в снегу. Можно было погибнуть в немецком лесу и сибирской тундре, в шахте и в вагоне, – пишет Эпплбаум. 

По мнению автора, одна из самых трагичных страниц летописи ХХ века до сих пор является несобранной головоломкой и до сих пор не стала частью общественного сознания.

– Мы должны знать, почему, – и каждый рассказ, каждые мемуары, каждый документ, относящийся к истории ГУЛАГа, – это часть объяснения, деталь головоломки. Иначе мы проснёмся однажды утром и увидим, что не знаем, кто мы такие, – резюмирует журналистка в эпилоге своей книги.

Александр Эткинд. «Кривое горе. Память о непогребённых»


Книга «Кривое горе. Память о непогребённых». Фото: Издательство «Новое литературное обозрение»

В книге психолога и культуролога Александра Эткинда «Кривое горе» исследуется культурная память на фоне социальной катастрофы через призму горя. Профессиональные историки критикуют автора за слишком фрейдистский подход (даже название книги – это отсылка к «Горю и меланхолии» Зигмунда Фрейда), который в современных memory studies считается чем-то вроде моветона. Однако именно эта книга до сих пор является одним из самых популярных и резонансных нон-фикшн-текстов о социальных катастрофах ХХ века.

Александр Эткинд рассматривает культурную память как сложную среду, в которой сосуществуют жертвы, палачи и свидетели преступлении?. 

– Мёртвые травмы не знают, её переживают выжившие. Исторические процессы катастрофического масштаба наносят травму первому поколению потомков. Их сыновья и дочери – внуки жертв, преступников и свидетелей – испытывают уже не травму, а горе по своим дедам и бабкам, – пишет Эткинд. 

По Эткинду, именно горю свойственно желание узнать, что же произошло на самом деле, и именно те, кто горюют, имеют шанс воспроизвести прошлое в своём воображении и проработать травму. Но только тогда, когда российское общество придёт к консенсусу по отношению к трудному прошлому, а культурное пространство перестанут населять «живые мертвецы». 

«1917: моя жизнь после»


Книги «1917: моя жизнь после». Фото: Издательство КПФ "Преображение"

Закончим литературный обзор сборником воспоминаний и семейных историй, который выпустил медиапроект «Стол» к юбилею революции 1917 года. В него вошли пять книг, в которых наши бабушки и дедушки рассказали о своей судьбе, чтобы мы успели осмыслить то, что произошло с нами в XX веке, и подвести итоги столетия. 

– Тотальное молчание между близкими говорит о советском режиме не меньше, чем статистика репрессированных и убитых. Само хранение и передача семейной памяти были одним из видов сопротивления, и немногие на него решались. Возвращение к знанию о себе, разрыв заговора молчания – здесь может кончиться это оцепенение «выживших». Перед лицом прямых фактов человек уже не сможет сказать: «Всё сложно… не нам судить…». Нам судить: нам разделить для себя ложь и правду. Нам сказать: «Так нельзя. И было нельзя. Я скорблю о том, что происходило с нами». С этого и начнется в действительности наша история, – написала в рецензии к сборнику поэт и переводчик Ольга Седакова.

Поделиться:

Рекомендуем:
11.12.2024 | Гулаг прямо здесь. Александр Подрабинек. Часть вторая: «У меня своя масть — я политический»
11.12.2024 | Сталин и репрессии. Что нужно знать?
03.12.2024 | Город эксклюзив Закрытый от людей тюменский мемориал политических репрессированных сменит владельцев. Что с ним хотят сделать?
•«Вместе!»
•Из истории строительства Вишерского целлюлозно-бумажного комбината и Вишерского лагеря
•Чтобы помнили: трудармия, лесные лагеря, Усольлаг
КНИГА ПАМЯТИ | Без права переписки
КНИГА ПАМЯТИ | Боялись, ждали, что сейчас придут
КНИГА ПАМЯТИ | Главная страница, О проекте
blog comments powered by Disqus