Василь Стус «Я обвиняю». Концлагерь Дубровлаг, 1975 год.


Источник
06.09.2023
«Я называю КГБ при Совете Министров УССР злонамеренной организацией, совершившей дикие репрессии 1972-73 годов в невиданных для СССР масштабах, нанесшей непоправимый ущерб украинскому народу и его культуре. Я обвиняю КГБ как организацию откровенно шовинистическую и антиукраинскую, потому что она сделала мой народ и безъязычным, и безголосым. Судебные процессы 1972-73 годов в Украине – это суды над человеческим мнением, над самим процессом мышления, суды над гуманизмом, над проявлениями сыновней любви к своему народу. Поколение молодой украинской интеллигенции, сделанное поколением политзаключенных, было воспитано на идеях гуманизма, справедливости, свободы. В этом его вина, все его злое намерение. Но только такими сыновьями славен народ – и ныне, и во веки веков. Я уверен, что рано или поздно КГБ будут судить – как преступную, открыто враждебную народу полицейскую организацию. Но я не уверен, что сам доживу до этого суда. Потому прошу передать мое обращение обвинителям этой преступной организации. Пусть в многоязычном деле ее преступлений будет и моя страница свидетельств-обвинений».
– Василь Стус «Я обвиняю». Концлагерь Дубровлаг, 1975 год.
4 сентября 1985 года в карцере лагеря Пермь-36 во время своего второго срока умер Василь Стус, поэт, политзаключенный, член Украинской Хельсинкской группы и ныне – герой Украины Василь Стус.
Тюрьма – лагерь – Колыма – бытие вдали от Украины: эти темы пронизывают поэзию Стуса: как воспоминание о горьком прошлом – и предчувствие темного будущего.
В стихах Стуса отражен его опыт изгнанника, арестанта, колымчанина; в них узнику позднесоветской ссылки являются призраки мертвецов сталинских лагерей, и свидетельствует о страдании сама земля, камни ее. В этих стихах, – память об Алле Горской, художнице и диссидентке, убитой КГБ в ноябре 1970 года, и о Василе Макухе, совершившем самосожжение на Крещетике в 1968 в знак протеста против ввода советских войск в Чехословакию; память о мужестве и сопротивлении, символом которых стал и сам Стус.
***
Плачет цветом багряным калина —
обжигает мороз Колымы.
И под солнцем бескрайним картина —
звонкогласый собор, Украина —
мне явилась на стенах тюрьмы.
Так бесшумно, безлюдно в округе,
только солнце, пространство и снег.
Закатилось на обруче-круге
мое сердце в медвежий ночлег.
Плачи лиственниц голых звучали,
прозрачный олень плыл во мгле,
сомкнулись концы и начала
вот на этой, чужой мне земле.
***
Над Колымою солнце — дыбом.
Им Бог раскачивает высь.
Через коряги, до воды бы,
волю пей — не захлебнись.
Вокруг лишь сопки да холмы,
каменья, золото и кости.
Эй, земляки, зайдите в гости
к нам, подданные Колымы.
***
Напротив — графика горы
снег, сланца жилы.
Скажи, свидетель той поры,
чьих пленных здесь могилы?
Там, за распадком, за горбом
в краю блаженном, диком
чьим вспахана земля ребром,
чьим пропиталась криком?
Танцуй на пекле, ты, шальной,
хмельного зелья выпив.
Здесь просыпаются весной
как в Украине — липы,
листвою нежной гомонят
ломают ветви-руки,
и молча к небесам кричат,
впитав страданий звуки.
О злая графика горы,
земля, где кровь пролита,
ну не молчи, заговори,
поведай, где сокрыта
непокаянная вина
тех преступлений прежних!
Аж стоном стонет глубина
глухих провалов снежных.
***
Памяти Аллы Горской
Пылай, душа. Пылай, а не рыдай.
В белесой стуже солнце Украины.
Ты тень ищи червонную калины,
на черных водах тень ее узнай,
здесь горстка нас, недолгий наш приют
лишь для молитв, надежд и ожиданий.
Нам смерти час назначен слишком ранний,
ведь сок калины красной так же крут,
как кровь терпка, что бьется в наших жилах.
В седой метели плачей, в той юдоли,
упавшие в глубины гроздья боли
бессмертье над бедою возложило.
***
Накануне праздника,
когда люди кинулись по магазинам,
вынося оттуда шпроты, жареную рыбу,
окорока и водку с перцем,
какой-то чудак, обутый в модные туфли
(действительно, как-то неделю тому выбросили
в универмаге “Украина” — двадцать два
пятьдесят с нагрузкой — детские штанишки
восемнадцатого размера), облился черт знает чем-то
поджег себя.
О, он горел, как поросенок, паленный на примусе, —
налетел на людей, что культурно себе стояли
в очереди за лимонами,
поразбежались все, как один:
от него так несло паленым —
дыхнуть было невозможно.
На счастье откуда-то взялось несколько
милиционеров,
быстренько вкинули его в машину
помчались в сторону Лукьяновки.
А очереди мы так и дождались. А как же:
что это за праздничный стол без лимонов?
***
Как хорошо, что смерти не боюсь.
Несу тяжелый крест через погосты.
Предчувствуя неведомые версты,
Перед судом лукавым не клонюсь.
Хоть я сполна изведал жизни вкус,
Но не набрался подлости и скверны.
О, мой народ, тебе останусь верным
И к вечной жизни в смерти обернусь.
Склонюсь я до земли перед тобой,
В твои глаза вгляжусь, благоговея.
И обручусь с родной землей моею,
И породнюсь с моей землей родной.
(Переводы с украинского языка Александра Купрейченко и Александра Глезера, издание Харьковской правозащитной группы).
Поделиться:

Рекомендуем:
27.04.2024 | Соснина Н.К.: «Дети умерли все, муж умер, корова сдохла» | фильм #378 МОЙ ГУЛАГ
27.04.2024 | «Народ воевать никогда не хотел». Усомнившийся мобилизованный пишет Ленину
27.04.2024 | «За сообщение извращенных сведений». Как закрывали газеты в 1918 году
•Карта террора и ГУЛАГа в Прикамье
•Узники проверочно-фильтрационных лагерей
•«Вместе!»
КНИГА ПАМЯТИ | Мне было три года, когда маму и папу забрали
КНИГА ПАМЯТИ | «Отец – революционер, дочь – контрреволюционерка»
КНИГА ПАМЯТИ | Главная страница, О проекте
blog comments powered by Disqus