Пермская региональная благотворительная общественная организация
«Центр исторической памяти»

Конец отчуждению?

Ульрике Хун

Вокруг общества «Мемориал» и Молодёжного «Мемориала» в Перми за последние годы сложился особый круг заинтересованных людей и активистов. Не последнюю роль в этом круге играют и приезжающие в Пермский край немцы. С середины 1990-х годов активно развивается сотрудничество пермских общественных организаций с немецкими партнёрами. В Перми проходят альтернативную военную службу молодые люди из Германии, ухаживая здесь за бывшими политрепрессированными. Сюда приезжают участники программ Фонда «Немецко-Российский обмен».

Особую роль в этом сотрудничестве играет взаимодействие «Мемориала» с немецкой волонтёрской организацией Aktion Sühnezeichen Friedensdienste («Акция искупления – служба делу мира»), сокращенно ASF, при содействии которой в Перми, начиная с 1998 года, проводятся семинары, летние волонтёрские лагеря и каждый год по обмену приезжают волонтёры из Германии. Для ASF с идейной точки зрения необходимым условием понимания событий истории и активного их осмысления является признание преступлений нацизма, осознание того, что исторический опыт и сегодня продолжает влиять на людей и общество: без прошлого не могло бы быть настоящего, каким бы это прошлое ни было. Во время подготовки к летней школе «ГУЛАГ в российской памяти» немецкие участники изучали материал о преступлениях нацизма, о дискуссиях в Германии на эту тему; о том, как в местах, где раньше совершались преступления нацистского режима, сегодня возводятся мемориальные комплексы и музеи, проводятся различные исследования. И это отразилось на том комплексе вопросов, которым занимались уже все участники летней школы во время её проведения.

В этом эссе мне бы хотелось показать специфику чисто немецкого взгляда на проблемы недавней истории и исторической памяти народа, политики местных властей по отношению к памятным местам и мемориальным комплексам на примере Пермского края.

Тот багаж представлений о нацистском прошлом своей страны, с которым приехали немецкие участники, те мероприятия и общественные дискуссии, опыт которых они имели, зачастую приводили к тому, что и российские участники начинали сопоставлять свои позиции относительно прошлого своей страны, с этими немецкими образцами.  Этот обмен мнений и опыта и является темой данной статьи.

Что такое лагерь?

Уже в определении этого понятия кроется определенная проблема. Лагерь в понимании русских – отнюдь не то же самое, что лагерь в понимании немцев. В Германии нет исправительно-трудовых лагерей, есть только тюрьмы как места отбывания наказания за преступления. Для немцев понятие «лагерь» связано с концентрационными лагерями третьего рейха, «лагерями смерти», во многих из которых сегодня находятся мемориальные комплексы и музеи. В России «лагерь» – это с одной стороны, место, где и сегодня отбывают заключение преступники: тюрьма, исправительно-трудовой лагерь и т.п.; с другой стороны, «лагерь» – это ГУЛАГ.

Само по себе лагерь вызывает разные ассоциации и представления об этом месте в сознании немцев и россиян. Когда немец произносит слово «лагерь», он имеет в виду, прежде всего, место, где раньше совершались преступления. На сегодняшний день это место «вне закона», благодаря большому числу музейных и педагогических работ. Для русского понятие «лагерь» подразделяется на другие, более конкретные понятия применительно к каждому типу. Так, функционирующие на сегодняшний день места заключения, где отбывают наказание преступники, называются лагерь, исправительно-трудовая колония, или зона. Слово «зона» отнюдь не исчерпывается имеющимся в немецком языке понятием «Zone». Зона – это действительно некая область, специальная территория, но есть существенное добавление: зона – это особая территория, где содержатся заключенные. Лагеря сталинской эпохи обычно называются общим понятием «ГУЛАГ», хотя если расшифровать это сокращение, получим название не лагеря, а учреждения – Главное управление исправительно-трудовых лагерей, трудовых поселений и мест заключения[1].

Словом «ГУЛАГ» сегодня может обозначаться как государственное учреждение, так и вся система лагерей по стране в целом, а также какой-то один отдельно рассматриваемый лагерь этой системы. После выхода в свет произведения А.Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ» слово «ГУЛАГ» было и является общим обозначением совокупности всего, что связано с ужасами лагерей и репрессий в эпоху сталинского террора. Временные рамки обозначаемых этим словом явлений – вопрос спорный. Закончился ли ГУЛАГ со смертью Сталина в 1953 году? Или же он прекратил своё существование после массовых освобождений репрессированных во времена хрущёвской оттепели после доклада Хрущева на XX съезде КПСС в 1956 году и разоблачении культа Сталина? Или же после освобождения последних заключенных после распада Советского Союза, уже в феврале 1992 года? Как собрать воедино столь разрозненные представления и ассоциации?

Можно пойти дальше. Правильным ли понятием оперирует музей «Пермь-36», называя себя Музеем истории ГУЛАГА и делая при этом акцент в экспозиции, посвященной жизни бывшего лагеря, на период с 1972 по 1987/88 год, когда сюда заключали диссидентов? Какими понятиями стоит оперировать немцу, чтобы правильно оценить масштаб и суть лагерей ГУЛАГА и значение конкретно данного музея «Пермь-36»? И если речь идёт об эпохе уже после смерти Сталина, когда в лагеря заключались диссиденты и борцы за свободу прав человека, не будет ли более точным и уместным приводить сравнение с бывшими тюрьмами ГДР, ныне мемориальными комплексами в Германии Berlin-Hohenschönhausen и Bautzen, хотя эти места были лишь тюрьмами, не лагерями? Ведь фактически, условия содержания заключенных «Перми-36» в 1980-е в бараке особого режима (его сегодня можно посетить во время экскурсии по музею) больше походят на условия обычной тюрьмы, чем лагеря. В отличие от лагерей советского времени, где заключенные обычно содержались в колониях и могли свободно перемещаться по территории лагеря, заключенные в бараке особого режима были размещены в отдельных камерах и не имели права их покидать, т.е. по сути, они были также изолированы друг от друга, как в тюрьме. Лагерь здесь = лагерь там? Аушвиц = ГУЛАГ? Эти формулы слишком просты и неточны, чтобы обозначить ими всю специфику. Взгляд снаружи не даёт полной картины.

О дискуссии между Ковалевым и Кукушкиным

Начало совместной работы немецких волонтёров из ASF и «Мемориала» ознаменовалось громкими спорами и даже некоторой растерянностью. Целью их первого совместного летнего лагеря в 1998 году была помощь при реконструкции музея «Пермь-36». Двадцать три участника – немцы, поляки и русские – за три недели работы под лучами уральского солнца намеревались восстановить на этом месте внешнюю изгородь, разрушенную после закрытия лагеря. Руководил работой служащий музея Иван Кукушкин, который, как выяснилось уже во время работы, был раньше надзирателем в бывшем лагере ВС-389/36. Удивлению немецких участников не было границ: как бывший надзиратель посмел участвовать в работах по реконструкции лагеря, напоминающем о жертвах политических репрессий в России? Для российских участников это обстоятельство не было столь шокирующим. По крайней мере, так это было представлено в репортаже по западногерманскому радио: Кто же ещё должен возводить музей в этой глуши, кроме как жители самой деревни Кучино? Ведь их жизнь, так или иначе, всё равно связана с этим лагерем. Ремесленник, поставщик или надсмотрщик – какая разница?

Жителям деревни не приходится быть слишком привередливыми в выборе работы. Но немецкие участники летней школы, уже много где побывавшие и много чего видевшие, начали сомневаться в смысле своей работы. Для прояснения ситуации из Москвы были приглашены три бывших заключённых этого лагеря, бывшие диссиденты – Сергей Ковалев, Алексей Огородников и Лев Тимофеев. Сергей Ковалев, к удивлению немцев, полностью поддержал факт работы бывшего надзирателя лагеря Ивана Кукушкина, и даже поставил под сомнение демократичность взглядов немцев на этот вопрос. Поэтому прощание с бывшими диссидентами было прохладным. Работы по восстановлению изгороди всё же были завершены, но уезжали немцы с массой вопросов и поводов для размышлений. Они осознали, сколь обманчивы были их ожидания от поездки и сколько же иллюзий они питали, приезжая на это место[2].

С тех пор прошло уже более десятка лет. Иван Кукушкин по прежнему является работником в музее «Пермь-36», следит за сохранностью музейного имущества. Но с тех пор он стал осторожнее и уже не даёт интервью. Лишь в качестве исключения он согласился ответить на вопросы участников нашей летней школы. При этом он не переставал придерживаться выбранной им заранее стратегии в ответах на неприятные вопросы, которые задавали, прежде всего, иностранцы. Он приводил оправдания: «Когда сюда приезжают иностранцы, я спрашиваю их в ответ: а что, у вас разве нет тюрем и колоний? Конечно же, есть, отвечают они. И что, для работы в них не нужен персонал? Конечно же, нужен. Так вот и здесь – всё точно также»[3].

Интересен также тот факт, что в Интернете на различных форумах появляются обсуждения на тему, как следует вести себя и как следует разговаривать с бывшим сотрудником лагеря. В живом журнале «Новой газеты» развернулось активное обсуждение – сотрудница газеты, побывавшая в музее «Пермь-36» и узнавшая о том, кем раньше работал там Иван Кукушкин, задала Интернет-аудитории вопрос: «Зная ситуацию, подали бы вы, не обязательно на месте диссидента, просто как брат, друг или внук репрессированного (а кто из нас не из таких) руку бывшему лагерному надзирателю? И почему?»[4]

Реакция на этот вопрос отражает весь спектр мнения аудитории, которую составляют, без сомнения, активные, прогрессивные и критически мыслящие молодые люди[5]. «Нет, я бы не пожал ему руку. Сотрудники лагерей и КГБэшники и сейчас пытаются превратить страну в большой концлагерь. Верный ученик этих палачей сидит сейчас в кресле премьер-министра. Плюнул бы, это да, а руку бы не подал, её же мыть потом придется». В ответ на это последовала реакция: «Послушай, в этих местах с работой приходится туго, выбора особого нет, есть вариант охранять заключенных – народ идёт и на такую работу. А о том, виноват или нет, был осужденный, не часовой решает». Далее другой участник обсуждения пишет: «А что же сам Кукушкин? Стыдно ему? Раскаивается ли он в содеянном?». В ответ следует комментарий уже от автора вопроса: «Насколько мне известно, он не очень понимает, почему вокруг него шум. Ну, раньше работал, сейчас работаю...». Другой комментарий, следующий далее, напрямую затрагивает и ситуацию в сегодняшней Германии: «У нынешних немцев, осуждающих нацизм и безоговорочно с ним порвавших, такой вопрос даже не поместился бы в голове. Если бы вдруг среди сотрудников персонала музея в Дахау, к примеру, оказался бывший «капо» или простой стрелок с вышки... Даже представить страшно, чтобы в стране творилось. Боюсь, что даже грядущие выборы в бундестаг бы сорвались».

Позиция нынешних молодых людей в России – либеральных, образованных, в первую очередь живущих в городе, а не на селе – мало чем отличается от мнения немецкой молодёжи по этому вопросу. Это подтвердилось и во время нашей поездки в посёлок закрытого типа Центральный. Часовой у шлагбаума в чёрной одежде, открывающийся на колонию вид с подъездной дороги, автобусы, в которых перевозили заключённых – всё это вызывало отчуждение и смущение: как у немецких, так и у российских участников. Это было общим для всех потрясением, что лагерная жизнь, о которой незадолго до этого рассказывалось в музее «Пермь-36» как о событиях, ушедших в прошлое, где-то в другом месте (совсем рядом!) продолжает существовать как нечто само собой разумеющееся[6].

Переоценка истории немцами как «евростандарт»?

Замечания по поводу переосмысления немцами своей истории во время летней школы с их участием в России были неизбежны. Часть из них воспринималась как риторические вопросы, часть из них давала толчок для будущего взаимодействия.

Алексей Грибанов, депутат Пермской городской думы, являющийся председателем Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий. На вопрос одного из российских участников летней школы по поводу того, не слишком ли отдаленное и неприметное место выбрано для мемориального комплекса в память о жертвах репрессий – на краю Егошихинского кладбища в Перми? – ответил встречным вопросом: «А что, в Германии разве на каждом шагу можно встретить памятники жертвам нацизма? Или прямо в центре города?» Вопрос, на самом деле риторический, повис в воздухе: после открытия в Берлине неподалеку от Бранденбургских ворот и Бундестага памятника уничтоженным в Европе евреям, память о Холокосте и страшнейших преступлениях нацистского режима присутствует в городском ландшафте Германии. И об этом знали даже русские участники летней школы, ни разу там не бывавшие.

Для Александра Калиха, председателя общества «Мемориал» в Перми и её основателя, сотрудничество с немецкой организацией Aktion Sühnezeichen («Акция искупления») имеет огромное значение в отношении критического и осознанного переосмысления истории и переоценки событий исторического прошлого: как Германии, так и России. «Немцы очень мне помогли. Не только мне, всей нации в целом, всем русским, всем гражданам Российской Федерации, потому что они прошли путь, какой трудно себе представить – это была огромная работа их совести. Они искали правду, и смогли сказать себе эту правду. И это не было легкой и приятной задачей. И я думаю: господи, если бы Россия пережила хоть часть этого осознания, и хотя бы немножко поразмыслила о своем прошлом и своей вине… Поверьте мне, виноваты в тех событиях были не только Сталин и власть имущие, но и простые люди тоже». Это объясняет, почему Александр Калих называет «Мемориал» и ASF родными организациями: «Мемориал – это ведь тоже своего рода акция искупления. Мы уже давно знаем друг друга, работаем вместе, организуем совместные летние волонтёрские лагеря. Я говорил им (ASF), что они наша родная, единокровная организация. И это нисколько не преувеличение, это правда».

Конец отчуждению?

Мы всё больше узнаем друг о друге. И это не только благодаря приезжающим в регион немцам, но благодаря пермякам, принимающим участие в летних волонтёрских лагерях ASF в Европе, проходящим социальный год в Германии, приезжающим по программам студенческого обмена в немецкие университеты или по стипендиальным проектам Коллегии имени Теодора Хойсса при поддержке фонда имени Роберта Боша. Кажется, что различия в оценках событий истории и в отношении к тому, что для этого необходимо, привязаны скорее не к национальным границам, а к уровню образования и принадлежности к тому или иному поколению.

Конечно, все участники летней школы обладали необходимым уровнем предварительных знаний: участники с российской стороны, как правило, уже неоднократно принимали участие в волонтёрских лагерях и экспедициях по местам памяти, в том числе и на месте бывшего лагеря «Пермь-36». Непременным условием отбора участников с германской стороны был высокий уровень владения русским языком, соответственно, все они должны были иметь представление о стране и людях, и быть готовыми преодолеть отчуждение и недоумение, вызванное различиями в реалиях, обменяться опытом в плане осознания своей идентичности.

Единственный спор, который был между российскими и немецкими участниками, разгорелся во время нашей экскурсии из-за того, что лучше: закопать мусор на берегу реки Чусовой или везти его с собой в город? Некоторое недоумение было озвучено по возвращению домой: сувениром на память от музея «Пермь-36» стали банданы для защиты от солнца, с нарисованными на красном фоне черепами с серпом и молотом. Во время экспедиции мы все носили на головах эти платки. Это было очень практично. А мы были похожи на эдаких снующих взад-вперед Красных шапочек. И лишь по возращении домой мы задались вопросом: а возможно ли себе представить, чтобы где-нибудь в музее Аушвица продавались в качестве сувенира платки с рисунком в виде свастики? И тут мы вновь возвращаемся к исходному вопросу: какие «лагеря» мы имеем в виду, насколько правильно вообще подобного рода сопоставление?

Состоялась ли наша летняя школа как диалог партнёров-единомышленников? В конце концов, это был совместный проект активистов «Мемориала» и других заинтересованных участников; проект, направленный на дифференцированное и аналитическое осмысление и переоценку тяжелых страниц советской истории. Вопрос же о том, много ли в гражданском обществе в Перми или ещё где в России у «Мемориала» единомышленников, остаётся открытым.

• Задать свой вопрос на сайте

• На повестке дня

  Вина признана, но не доказана. Заявление «Пермского Мемориала – Европа»

  

  4 апреля 2024 года Индустриальный районный суд города Перми приговорил нашего коллегу, председателя Центра исторической памяти Александра Чернышова к трём годам лишения свободы (условно). Мы рады, что Александр уже не тюрьме. Тем не менее, мы считаем приговор несправедливым и политически мотивированным. Несмотря на то, что под давлением следственных органов Александр «полностью признал свою вину» и согласился на особый порядок судопроизводства, он был осуждён как преступник. 

  Реки памяти Пермского Мемориала

  

  Устная история для начинающих

  

  Свободу Александру Чернышову!

  

  Открытое письмо Пермского Мемориала

  

• Полезная информация

  ВИДЕОЦИКЛ «УСТНАЯ ИСТОРИЯ»

  ВЕСТНИКИ «ЦЕНТРА ИСТОРИЧЕСКОЙ ПАМЯТИ»

  КАРТА ГУЛАГА В ПРИКАМЬЕ

  КАРТА МЕМОРИАЛОВ В ПРИКАМЬЕ

  МАРТИРОЛОГ ЖЕРТВ ТЕРРОРА

  БАЗА ДАННЫХ «УСТНАЯ ИСТОРИЯ»

  АРХИВНЫЕ ДОКУМЕНТЫ

  ПОИСК РЕПРЕССИРОВАННЫХ

• Видео

• Наши ссылки

  

© ПРБОО «Центр исторической памяти», 2022 г.

Данный веб-ресурс ранее принадлежал общественной организации «Пермское краевое отделение общества «Мемориал» (ликвидирована российскими властями в апреле 2022 года; это решение обжалуется в суде). Исключительные авторские права на опубликованные информационные материалы переданы ПРБОО «Центр исторической памяти»