Исторический раздел:

Сергей Пархоменко: Жизнь в незнании — это жизнь неполноценная


Инициатор акции «Последний адрес» — о её идее, предыстории и смысле

Обозреватель «Эха Москвы» Сергей Пархоменко прибыл в Пермь по приглашению Пермского отделения Общества «Мемориал» и фонда «Новая коллекция», чтобы дать старт акции «Последний адрес», о которой «Новый компаньон» подробно писал неделю назад в материале «На стене написано «Расстрелян». Проведя ряд рабочих и публичных встреч, за неполных два дня пребывания в Перми он успел ещё съездить на экскурсию по памятным местам Большого террора, которую вёл первый председатель Пермского отделения «Мемориала» Александр Калих, побывать в Пермской государственной художественной галерее и посетить оперу «Сказки Гофмана», а также дать интервью «Новому компаньону».

Сергей ПархоменкоФото: Константин Долгановский

— Сергей Борисович, когда, при каких обстоятельствах лично вас задела тема политических репрессий?

— Меня довольно давно заинтересовала европейская история с «Камнями преткновения» — это такой небольшой «булыжник» с надписью, который вставляется прямо в тротуар перед домом, где жил человек, погибший от рук фашистов. Я видел эти знаки во многих европейских странах, во многих городах. В этом движении участвует 12 стран, почти 650 городов, уже расставлено 45 тыс. знаков… Это славная, большая история.

Особенно я почему-то помню, как оказался весной 2013 года в Вене и совершенно случайно поселился в гостинице на улице, которая просто вся была этими знаками утыкана. А до того была Германия… Поскольку я ещё и книжный издатель кроме всего прочего, я каждый год езжу в октябре на главное событие в мире книгоиздания — Франкфуртскую книжную ярмарку. Франкфурт — очень специфический город: он был весь разрушен, ничего не сохранилось — всё, что есть сегодня, было выстроено после войны. Никаких следов истории в нём не сохранилось, но «Камни преткновения» — есть! И там это производит особенно сильное впечатление, потому что это важная, а может быть, единственная для этого города часть его истории.

Это очень впечатляет тем, как это сделано — строго, драматично, корректно, скорбно. И очень умно: идея того, что камень находится под ногами и нужно остановиться, наклониться, вчитываться в это… Не сразу замечаешь, но, заметив первый раз, начинаешь замечать всё время! Здесь, и здесь, и здесь…

И вот после очередной франкфуртской поездки — это был октябрь 2013 года — я вернулся и пошёл в общество «Мемориал» — я давно знаю этих замечательных людей и их замечательную работу. Я говорю: «Слушайте, а давайте тоже сделаем что-то по этому принципу. Только у них — жертвы Холокоста, а у нас будут жертвы репрессий». Реакция была примерно такая: «Мы вас давно ждём!» Оказывается, они тоже давно об этом думали, но нужен был кто-то, кто возьмёт эту ручку и начнёт её крутить.

Я позвал несколько своих коллег-журналистов и предложил вместе этим заниматься. Получилась какая-то инициативная группа. И реакция, подобной той, что была в «Мемориале», — была везде.

Ну, скажем, очень важный человек для архитектурного и дизайнерского сообщества — Евгений Асс. Я рассказал ему эту историю, и он мне сказал ровно то же самое — «Я вас давно ждал!» Оказывается, он тоже об этом думал. В декабре 2013 года мы собрали конференцию, куда пришли историки, литераторы, правозащитники, журналисты, архивисты, а также человек 15 лучших московских дизайнеров, у них была глубокая дискуссия, и в результате появился эскиз таблички, который разработал Александр Бродский. По-моему, замечательный: с одной стороны, очень впечатляющий и запоминающийся, а с другой стороны, очень строгий и драматичный. Это проект, который людей наполняет очень важным чувством.

— В чём специфика российского проекта «Последний адрес» по сравнению с европейским «Камнем преткновения»?

— Европейский проект надо было переосмыслить для наших условий, начиная от физического воплощения этого знака: ну, мы не можем себе позволить это вставлять в асфальт хотя бы по климатическим обстоятельствам — у нас восемь месяцев в году тротуары покрыты снегом и льдом. К тому же у нас асфальт непрерывно перекладывают. Ясно, что это не получится. Поэтому решено эти таблички крепить на фасады домов.

Ну, и у нас совсем другая концептуальная сторона дела. Главное наше отличие от Европы в том, что у нас не закончена общественная дискуссия по поводу политических репрессий. Она во многих своих фрагментах даже не началась ещё! У них там всё понятно с Холокостом, с Холокостом уже разобрались, нет никаких споров на эту тему — по большому счёту. Понятно, что появляются новые детали, историки продолжают что-то находить, но принципиальных дискуссий нет!

Им там, в Европе с Холокостом всё ясно, а нам тут, в России с политическими репрессиями — не только сталинскими — ничего не ясно. Вон, в Перми висят большие баннеры с Иосифом Виссарионовичем, а по Москве ездят троллейбусы… И каждый раз, когда на телевидении появляется программа «Имя России» или что-то в этом роде, если очень повезёт, то Пётр I в последнюю секунду его обойдёт. А может быть и нет.

Даже в среде историков и исследователей этого времени по поводу нашего проекта, я вам скажу откровенно, нет единого мнения. Есть люди, очень серьёзные, очень достойные, которые говорят: «Это очень конфликтная вещь. Она породит много разногласий. Она скандалоопасная». Ну, к счастью, ничего такого не происходит сегодня. Нет никаких скандалов, никто ни на кого не нападает, никто таблички не отламывает. Эти прогнозы, слава богу, не оправдались, но, тем не менее, опасения такие существуют.

В России акция памяти имеет важный дополнительный смысл, потому что самое ужасная и совершенно безнадёжная ситуация — это если бы этой проблемы как бы не было. Тогда нет никаких шансов, что исторический урок пойдёт кому-нибудь впрок, что это не повторится. Повторится обязательно.

— Старт акции «Последний адрес» происходит в момент очень непростой в идеологическом плане. Такое впечатление, что мы вступили в очередную стадию всеобщего помешательства… Вот один пример. 27 января «Мемориал» проводил встречу, посвящённую Всемирному дню памяти жертв Холокоста. Анонс встречи с бывшими узниками концлагерей разместили на фейсбуке, и один из комментариев, написанный, между прочим, историком по образованию, был такой: «Надеюсь, вы не забудете о жертвах бандеровцев?» Получается, что кто-то думает о людях, об их страданиях, а кто-то — о политической конъюнктуре. Как с этим быть?

— Ну, это наша жизнь, с этим надо жить. Точка. Относиться к этому, как к части нашей жизни. Да, действительно, у нас происходит некое истерическое обострение. Оно происходит не случайно, а потому, что серьёзные, профессиональные люди над этим работают. На это ассигнованы большие деньги, привлечено много хороших мозгов. Профессионалы, к сожалению, продают свой труд и талант иногда на очень грязные цели.

Есть важная часть российского политического класса, которая заинтересована в подъёме истерического патриотизма и которая хочет, чтобы люди кого-то боялись и кого-то ненавидели. Нам достался такой период. Но надо понимать, что это не последний период нашей истории. Наш долг перед нашими детьми никуда в связи с этим не делся. Мы как раньше должны были сделать так, чтобы наши дети знали, что происходило в истории, так и сейчас обязаны, вне зависимости от того, кто кого против кого накачивает и где ищет врагов.

Кроме того, есть ведь ещё один важный момент. В связи с проектом «Последний адрес» очень часто возникает один и тот же аргумент: «Я надеюсь, вы не забудете о…» — и дальше что-нибудь ещё. «Вы занимаетесь жертвами политических репрессий, а пропавшими без вести на войне — не занимаетесь!» Или — белыми офицерами. Или — погибшими после революции священниками. Вы не занимаетесь этим и тем, а вместо этих надо вспомнить тех…

Да занимайтесь сами! Вас интересуют белые офицеры? Вперёд! Сделайте свой проект, посвящённый белым офицерам! Он будет такой же нужный, как наш, и сделать его так же просто и так же сложно, как наш. Работайте! Вы считаете, что в первую очередь надо заниматься пропавшими без вести во время Великой Отечественной войны? Может быть, вы правы. Так делайте же это! А я буду делать то, что важно мне. Вместе мы сделаем два важных дела.

Здесь — то же самое. Человеку «вступило», что нет ничего важнее бандеровцев и их жертв. В чём же дело? Занимайся! Изучай тему, добывай реальную, настоящую информацию, сиди в архивах… «Мемориал» будет заниматься жертвами концлагерей, а ты занимайся жертвами бандеровцев, если считаешь, что они в реальности были. И давайте, все будем честны перед историей.

Это такая культура гражданского быта, к которой нам всем ещё предстоит привыкнуть. Если кто-то считает, что что-то важно, это не повод удавить чужую инициативу. Это повод, чтобы развить свою.

— Вы прекрасно осознаёте, в какой ситуации мы живём и какие у этой ситуации могут быть перспективы. У вас куча детей. Вам не страшно?

— Страшно! Но, с другой стороны, для кого я всё это делаю? В значительной мере я делаю это для них. Жизнь в незнании — это жизнь неполноценная.

Часть моих детей — совсем взрослые люди, я считаю, что они способны сами делать выбор и сами строить свою жизнь правильным образом. А есть у меня совсем небольшой ребёнок — ему 11 лет. И мне кажется важным, чтобы он знал, что с нами происходило в прошлом.

Когда в Москве проходила знакомая пермякам акция «Возвращение имён», ну, конечно, я пошёл туда с ним вместе. Он был главным героем этой истории. Он, правда, постеснялся выйти к микрофону и зачитать имена погибших, но для ребёнка это простительно: была очень большая толпа. Зато пока мы стояли эту огромную очередь, чтобы подняться на трибуну, было достаточно времени, чтобы рассказать ему какие-то важные вещи.

Так что мне, да, страшно, но отчасти мои действия — это и есть борьба с этим страхом.

— Поделитесь своими впечатлениями о Перми. Как вам понравились люди, с которыми вы встречались?

— Мне очень понравился разговор с «мемориальцами» и с людьми из инициативной группы «Последнего адреса». Прежде всего, на меня произвело впечатление то, что люди очень разные: разного возраста, разной судьбы — оказываются объединены этой историей. Это очень важно, потому что нет ничего обиднее, чем обнаружить, что то, что ты делаешь, представляет интерес для какой-то узкой возрастной, или социальной, или профессиональной группы, что это такая клановая история. А здесь люди разные, по-разному относящиеся к проекту: кто-то настроен скептически и задаёт очень важные острые вопросы, хотя и вполне доброжелательные.

Я, конечно, знал, что Пермь — город очень важный в контексте нашей темы. Город с большой историей, иногда — очень страшной, а иногда очень славной. Прямо в городскую среду погружены важные для нашей истории объекты — прежде всего, две тюрьмы, одна из которых — кукольный театр, а другая — по-прежнему тюрьма. Очень меня поразила история сквера перед тюрьмой — я хочу об этом отдельно написать и специально попросил свозить меня к этому скверу, чтобы сфотографировать памятник работникам ФСИН. Это выдающаяся история.

Справедливо, что Пермь — один из первых городов, где начинается движение «Последний адрес». Это, по-моему, неспроста.

— Вы видели не только эту сторону Перми: вы сходили в галерею, были в театре…

— Ну, галерея производит, конечно, совершенно сногсшибательное впечатление! Скажу откровенно, я не то чтобы записной ходок по художественным музеям. Не то чтобы я приехал в какой-нибудь город — и скорее, бегом в художественный музей! Я даже попытался от этого похода как-то отвязаться, но не удалось.

И я очень рад! Это, действительно, совершенно выдающееся собрание. Даже дилетанту вроде меня это ясно.

И точно так же ясно, что оно находится в совершенно неподобающем состоянии. Собор — прекрасный сам по себе, и в нём сохранился замечательный иконостас, заставленный глухой стеной, и, наверное, это собор должен жить и тоже заслуживает какой-то лучшей судьбы. Но то, что оттуда нужно немедленно убирать эту выдающуюся коллекцию, а город ничего для этого не сделал до сих пор — я слышал, что были какие-то конкурсы, потрачены деньги на проекты, которые никто не собирается воплощать — это, конечно, совершеннейшее безумие. Все говорят: «Может, галерее очень повезёт и она уговорит разрешить ей ещё годик пожить в этом соборе!»

Но музей так жить не может — без перспектив, без понимания своего завтрашнего дня. Не говоря уже о том, что в XXI веке видеть, как они поддерживают необходимую влажность — это глиняные склянки, привязанные к батарее, куда они вручную наливают воду — было совершенно дико. Это, что называется, очуметь. Каждый лишний год пребывания в этом помещении — замечательном, но предназначенном для чего-то совершенно другого — это ущерб для коллекции, и неизвестно, можно ли будет его восполнить. Это просто преступление общегосударственного масштаба.

Не хотите строить новое здание — конвертируйте старое! Слава богу, есть огромный опыт превращения в музеи вокзалов, трамвайных депо, производственных цехов… Можно представить себе, сколько их здесь! Это сложное профессиональное дело, но есть специалисты, которые это умеют.

Это, пожалуй, самое сильное впечатление от Перми.

— При личном знакомстве Пермь отличается от того, что вы себе представляли в столице и вообще от того образа Перми, который существует у столичного жителя?

— Да! Признаться, мне казалось, поскольку я представляю себе немножко историю освоения российских земель, что в Перми должна быть в лучшем состоянии историческая купеческая среда. Всё это находится в существенно худшем состоянии, чем я думал. Я видел несколько — буквально несколько! — отремонтированных зданий, но их как-то маловато, а много — совсем руин.

Мне кажется, что это очень важная часть истории не только города, но и страны, и это миссия, которую город должен нести. Вот для чего существует город Дельфт в Голландии? Ради художников, которые здесь жили в эпоху Возрождения! А соседний город Гауда — ради всемирно известного сыра, традиции изготовления которого здесь хранят. А город Любек в Германии, который сегодня никакой важной роли не играет, существует ради памяти о Ганзейском союзе.

Вот и жители Перми должны иметь возможность сказать: «Мы сохраняем свою историческую среду, эту старинную купеческую традицию, которая нам досталась, и мы её бережём. Это историческая ноша, которую мы несём».

Правда, впечатления у меня поверхностные, не было времени погулять и посмотреть, а очень жаль. Но я надеюсь, что я здесь не в последний раз.


Источник

 

Поделиться:

Рекомендуем:
22.11.2024 | Гулаг прямо здесь. Райта Ниедра (Шуста). Часть вторая: «Как машина едет, думаю, сейчас меня заберут»
21.11.2024 | Гулаг прямо здесь. Райта Ниедра (Шуста). Часть первая: «Нас старались ликвидировать»
19.11.2024 | Арнаутова (Шадрина) Е.А.: «Родного отца не стала отцом называть» | фильм #403 МОЙ ГУЛАГ
•Организация досуга
•Ссыльные в Соликамске
•Информация по спецпоселениям ГУЛАГа в г. Чусовом и Чусовском районе Пермского края, существовавших
в 1930-1950-е годы
КНИГА ПАМЯТИ | Это не власть, а преступники
КНИГА ПАМЯТИ | «Отец – революционер, дочь – контрреволюционерка»
КНИГА ПАМЯТИ | Главная страница, О проекте
blog comments powered by Disqus