27.02.2025
В годы сталинских репрессий прямые их жертвы были лишены голоса — первые литературные свидетельства создают их матери и жёны, стоявшие в тюремных очередях. Произведения Ахматовой и Лидии Чуковской пишутся только для себя и самых близких, и только с началом десталинизации во второй половине 1950-х годов, когда начинают возвращаться заключённые, лагерная тема проникает в печать: после речи Хрущёва на XXII съезде КПСС Солженицын отправляет «Один день Ивана Денисовича» в редакцию журнала «Новый мир». Текст кажется абсолютно непроходимым, но публикуется по распоряжению самого первого секретаря ЦК. Солженицын и Шаламов прокладывают дорогу Домбровскому и Волкову, пережившим многолетние лагерные сроки и описавшим этот опыт в романах. Открытый ящик Пандоры не удастся закрыть и с окончанием оттепели — шок, произведённый развенчанием культа личности, и порождённая им рефлексия в художественной и мемуарной литературе (например, у Евгении Гинзбург) произвели в общественном сознании переворот, положив начало диссидентскому движению в СССР.
Реквием
Анна Ахматова 1940
Принципиально новый этап в творчестве Ахматовой, одна из важнейших её вещей. В поэме описан трагический опыт 1930-х годов, когда Ахматова пыталась вызволить репрессированного сына и носила ему передачи в «Кресты»; эхом в ней отдаётся и расстрел Николая Гумилёва в 1921 году. Ахматова пишет о репрессиях не как прямая жертва, но как близкий непосредственный свидетель — из тюремной очереди, почти как из загробного мира. С поэмой и с обстоятельствами, которые легли в её основу, была отчасти связана травля Ахматовой, в 1946 году надолго отлучённой от литературного процесса. Текст поэмы долгое время ходил в устной форме — Ахматова читала его вслух доверенным друзьям.
Софья Петровна
Лидия Чуковская 1940
История постепенного прозрения советской патриотки, машинистки Софьи Петровны, гордой матери сына-коммуниста. Повесть, написанная зимой 1939/40 года, стала единственной прозаической художественной вещью, созданной по свежим следам Большого террора 1937–1938 годов (когда был расстрелян муж Чуковской). Софья Петровна, изумлённая, что почтенные, симпатичные и хорошо знакомые ей люди оказываются «отравителями, шпионами и убийцами», тем не менее верит газетам и убеждена, что в Советском Союзе невиновных не сажают. Арест сына она считает недоразумением, которое быстро разрешится, но мытарства в тюремных очередях вместе с родными других репрессированных открывают ей глаза на реальную природу террора, и это почти сводит её с ума.
Мнимые величины
Николай Нароков 1952
«Мнимые величины» — роман о Большом терроре, написанный в эмиграции ещё при жизни Сталина; в этом отношении он сопоставим со «Слепящей тьмой» Артура Кёстлера. Более осведомлённый, чем многие в СССР, Нароков описывает пытки и рутину первых этапов репрессивной машины (в этом отношении «Мнимые величины» можно сравнить с «Факультетом ненужных вещей» Домбровского и «В круге первом» Солженицына). Важная особенность, придающая уникальность роману Нарокова, — желание показать растление советского человека. Нароков видит в этом не только вину тоталитарного государства, которое способно только «давить», но и внутреннюю готовность обывателей и чекистов к падению, к доносам на близких и расстрелам без суда и следствия: это роман не только о терроре, но и вообще о человеческой мерзости, о царстве «ненастоящего», из которого даже самоубийство кажется слишком мелодраматическим выходом.
Колымские рассказы
Варлам Шаламов 1954 1962
Первый сборник рассказов Варлама Шаламова, описывающий жизнь заключённых Севвостлага, где писатель провёл 14 лет. В рассказах, которые Шаламов писал с 1954 по 1962 год, после возвращения с Колымы, он разрабатывал документальный жанр, ставя своей целью «достоверность протокола, подведённую к высшей степени художественности»: так, например, все убийцы в рассказах выведены под реальными фамилиями. Первое абсолютно беспросветное, безысходное, антигуманистическое свидетельство о ГУЛАГе. Шаламов смотрел на свою книгу как на фиксацию предельного физического и нравственного опыта, право на которую есть только у людей, переживших такой опыт непосредственно.
Один день
Ивана Денисовича Александр Солженицын 1962
Первое опубликованное произведение Александра Солженицына сразу принесло писателю мировую известность и, по часто встречающемуся мнению, повлияло на всю дальнейшую историю СССР. В подробном описании одного дня из жизни заключённого, простого русского крестьянина и солдата, впервые была показана лагерная действительность времён сталинских репрессий. Рассказ, задуманный ещё в лагере и написанный после освобождения автора, в 1959 году, был, ко всеобщему изумлению, напечатан в «Новом мире» в 1962 году, после разоблачения культа личности, с личного одобрения Хрущёва. «Один день Ивана Денисовича» был выдвинут на соискание Ленинской премии по литературе, но Солженицын, после отставки Хрущёва впавший в опалу, так её и не получил. Рассказ, уже изданный отдельной книгой, изъяли из библиотек как «дающий пищу для антисоветской пропаганды буржуазным идеологам».
В круге первом
Александр Солженицын 1964
В основу романа легли воспоминания автора о «шарашке Марфино» — научно-технической спецтюрьме МВД, где он провёл три года. Прообразами героев стали сам Солженицын и его товарищи по заключению — литературовед и диссидент Лев Копелев, инженер-конструктор и философ Дмитрий Панин. Заключённые, разрабатывающие «аппарат секретной телефонии» по личному указанию Сталина, получают задание распознать человеческий голос — голос конкретного человека, который в случае успеха их миссии будет арестован. Перед ними стоит нравственная дилемма — согласиться работать на репрессивную систему или отправиться из относительно комфортабельного «первого круга» ада в настоящий ГУЛАГ. В центре романа — спор о коммунистической идеологии, когда-то равно близкой всем персонажам, и о том, оправдывает ли цель средства. Вторая сюжетная линия связана с дипломатом Иннокентием Володиным, чей голос, собственно, и нужно расшифровать: его арестовывают за то, что он позвонил в посольство США и предупредил о том, что советские агенты на днях украдут секрет атомной бомбы.
Верный Руслан
Георгий Владимов 1965
Повесть советского писателя Георгия Владимова, напечатавшего в 1960-е два романа в «Новом мире», положила начало его параллельной неподцензурной жизни. Амнистия и закрытие лагерей после смерти Сталина показаны глазами караульного пса. Вохровцы, винтики репрессивной машины, здесь впервые показаны как её жертвы — не меньшие, чем заключённые: система сперва расчеловечила их, а затем выбросила за ненадобностью. Пёс Руслан посвятил всю жизнь Службе, олицетворённой хозяином-вохровцем (Хозяином советский народ называл и Сталина); после закрытия лагеря и хозяин, и пёс не могут найти нового смысла существования, кроме охраны и терзания подконвойных. «Верный Руслан» долго ходил в самиздате безымянным, почти в статусе фольклора, пока не вышел книгой в западногерманском русскоязычном издательстве «Посев» в 1975 году — «Руслан» стал сенсацией на Западе, куда Владимов и отправился через пару лет в добровольно-принудительную эмиграцию.
Крутой маршрут
Евгения Гинзбург 1967
Мемуары лояльной советской гражданки, члена партии, жены советского функционера, попавшей в жернова репрессивной машины. Евгения Гинзбург была арестована в 1937 году по обвинению в связи с троцкистами, десять лет провела в лагерях, а затем ещё восемь — на поселении в Магадане. В «Крутом маршруте» Гинзбург описывает слом сознания — «изумление, помогшее выжить», чтобы донести страшное свидетельство до таких же простодушных благонамеренных людей, какой была она сама до ареста. Удивительное и талантливое свидетельство человека, сумевшего в аду сохранить гуманизм, незаурядное чувство юмора и способность удивляться нарушению логики и здравого смысла.
Архипелаг ГУЛАГ
Александр Солженицын 1973
В основу монументального труда о советских репрессиях с 1918 по 1956 год легли собственные воспоминания автора и несколько сотен свидетельств других бывших заключённых. Шквал писем и устных рассказов о тюремном и лагерном опыте обрушился на Солженицына после публикации «Одного дня Ивана Денисовича». В этой книге, написанной в 1958–1968 годах, Солженицын говорит не только от своего имени; его миссия — дать голос бесчисленным безгласным жертвам. «Архипелаг», вышедший в разгар пропагандистской кампании против диссидентов, стал не просто документальным и литературным, но и нравственным событием. Советская пресса заклеймила Солженицына как «литературного власовца». Нобелевская премия Солженицына «За нравственную силу, с которой он следовал непреложным традициям русской литературы», однако, с «Архипелагом» не была связана, предвосхитив первую его публикацию на три года.
Факультет ненужных вещей
Юрий Домбровский 1975
Главный герой — археолог, попадающий в сталинский застенок по обвинению в преступной халатности: пропало золото из раскопок. Из него выбивают признание, однако маховик террора ещё не раскрутился, ему удаётся уцелеть физически и духовно. В романе, основанном на истории реального ареста Домбровского, помимо арестанта — «хранителя древностей» — выведены и другие главные герои эпохи: осведомитель и следователи-палачи. «Факультетом ненужных вещей» называет парадоксальным образом следовательница НКВД факультет права; в широком смысле «ненужными вещами» при сталинском режиме оказываются вся прежняя жизнь, прежние нравственные принципы, христианские ценности, самая человеческая память — в новом мире существует только «социалистическая целесообразность».
Погружение во тьму
Олег Волков 1979
Арестованный впервые в 1928 году, отсидевший три срока на Соловках и вернувшийся в 1950-е писатель обнаружил, что именно на воле люди парадоксальным образом потеряли совесть, бесчестье их больше не угнетает, свобода мысли забыта. Если в лагере всё человеческое выколачивалось в ходе борьбы за выживание, то на «так называемой воле» интеллигентные люди подменяли собственные мысли пропагандистскими газетными передовицами, не столько от страха, сколько по привычке. «Погружение во тьму» — рассказ о лагере, расположенном по обе стороны от колючей проволоки; о погружении рассказчика в ад ГУЛАГа и погружении общества в целом в пучину нового средневековья. В своей автобиографической повести Волков сохраняет неприкосновенными «дореволюционный» взгляд и суждения, не замыленные ни советскими, ни антисоветскими штампами, и не испорченный постепенной деградацией русский язык.
Поделиться: