Пермская региональная благотворительная общественная организация
«Центр исторической памяти»

Никто нас не трогал, потому что знали, что тут солдаты стоят. Хоть и отняли наши владения, но мы жили спокойно. Ну в жизни так случилось. Многих забирали, отцов всех забирали… А мы хоть тут — вот мама, я, Борис [брат].

Моего отца тоже в 1945-м забрали. Десять лет дали. Он пять лет отсидел и умер в лагере в Сосьве в 50-м году. Я ничего не знала [об отце]. Ходила потом, хлопотала, сейчас у меня есть бумаги все. Мне справку дали, что он умер от огнестрельного… Ну расстреляли его там, в лагере. Что ему предъявили? Господи! Измена родине, измена родине. Ничего. Всего-то несколько листочков там [в деле]. Чего они?.. Никакой деятельности нигде не вели, простые крестьяне. Им нечего было предъявлять! Невинно осужденные — и все! Вот то, что бежали? Так это жизнь заставила! Если они из Харбина вернулись [в Россию], это же говорит об их патриотизме. Я еще не родилась тогда тем более. Мог остаться там, и все. Что жена — нашел бы другую! Они все там были, в Харбине. И какие стоят — в костюмах, в бабочках, красивые, уже определившиеся! Но нет же, все бросили и вернулись сюда…

А мама — добрая, скромная, домашняя женщина [была]. Работала кассиром, еще в своей деревне, где папа с ней, видимо, познакомился. А потом всегда была дома, потому что дома работы-то было… Свое хозяйство! Пекарня, а еще ведь надо торговать. Ну, правда, держали женщину, которая помогала.

Она работящая, без дела не сидела. Вот так, чтобы [как мы] сидели, разговаривали или телевизор смотрели, — такого у мамы не было. У меня лежит как память покрывало, связанное ее руками из квадратиков. Накидки, салфетки. Шаль связана мелкими-мелкими — это все мама. Все время она трудилась. И нас приучала: «Никогда не сиди без дела, ты всегда должна быть занята». И вышивать нас учила, и всему. И кто сейчас в Тагиле, родственники еще мамины, каждый при встрече вспоминает: «Как я любила бывать у вас! Нашей маме некогда до нас было… [А твоя мама] нас выкупает, переоденет во все твое, конфетки даст! Мы все удивлялись, почему она нас так любит, за что она нас так любит?» А она так всех любила.

Харбинская любовь: «Невеста без места»

Молодежь к нам относилась бережно, не нахально, ухаживали красиво. У меня три года была любовь с сыном протодьякона Валентином [Коростылевым]. Нас все звали «Валя в квадрате» — Валентин и Валентина. И уже назначен был день свадьбы — должны были сыграть, как только он окончит институт. Нам уже на кольца золотые дали, все было решено. Но что я хочу сказать? Вот три года дружбы… Смешно сказать и можно не поверить, что это — чистой дружбы. Кроме поцелуев, кроме объятий — ну ничего не было, хотя он ночевал у нас иногда и я ночевала в их доме. Даже не было мысли. Он говорил: «Мы должны сохранить себя только для того, чтобы у тебя никогда не было повода сказать, что тебе пришлось за меня выйти замуж. И у меня чтоб не было повода сказать, что мне пришлось на тебе жениться». Вот так он рассуждал. Это благородство и воспитание семьи, он рос в церковной среде.

А я тогда начала работать в больнице памяти доктора [Владимира] Казем-Бека. Там мы познакомились с Юрой Виноградовым. Потом он уехал в Дальний. У нас переписка была — так, легкая, ничего не значащая, но иногда он о своих симпатиях ко мне писал. И вот приехал он в Харбин в командировку и услышал, что я уже просватана. Пришел в собор, говорит: «Белого берета нет» — а я всю жизнь в белом берете. Потом увидел берет, обрадовался, скорей за мной. Я к кресту — а он за мной. Вышли, во дворе стоим. Он мне говорит: «Ну что? Опоздал я, да?» — «Да, опоздал, все, просватана, благословили нас уже родители». А мой Валентин в хоре пел, выходит, а я стою с Юрой. Он глянул и мимо проходит. У меня ноги подкосились — невеста без места, да?

Потом праздничные дни, ноябрьские праздники. Юра приглашает меня на бал. Отказываюсь, остаюсь дома. Думаю: «Придет Валентин, я же невеста». А Валентин не пришел! На следующий день Юра снова приходит и говорит: «Столики заказаны, едем!» И я собралась. Садимся — сани, тройка с попоной. Едем по Большому проспекту на бал. А навстречу идет Валентин, нас увидел. Ну и на этом все. Когда мы возвращались с этого вечера, мне Юра предложение сделал. Сказал: «Ты со своим Валентином не будешь счастливой, а я тебя сделаю счастливой».

 
Фото: Бал в Харбине. Из архива фотографа Владимира Абламского

Я тогда подумала: «Пусть лучше любят меня больше, чем я буду любить больше. Раз он сейчас себя так повел, что будет потом?» Такие игрушки мне не надо. Смешно — жених проходит мимо, я-то как себя чувствую? У меня самолюбие прежде всего. А потом, я еще как-то очень критически к себе относилась. Валентин играл на фортепиано, прекрасно пел, окончил английскую школу. Думаю: «А что я из себя, деревенская девчонка, представляю? Быть всегда где-то сзади и ниже его?» Вот это у меня все промелькнуло, и разом я от этого отказалась. Дала согласие Юре. Это дерзкий поступок был, конечно. Такой счастливый мой Виноградов был! Он как говорил? «Я заставлю себя полюбить!» И действительно. Мне никого, кроме него, никогда не надо было.

Валентин потом прибежал ко мне на работу: «Ты что? С ума сошла?» А я говорю: «Не знаю, кто с ума сошел, но на этом все». Мы три часа ходили по городу, объяснялись. И я не разрешила ему проводить себя домой. Можно сказать, со слезами на глазах, но расстались. И 20 лет я его видела во сне, и каждый раз теряла. Любовь, была любовь. Настоящая первая любовь. Я, как видела его во сне, говорила: «Юра, Вальку видела во сне, смотри, со мной не задирайся сегодня!» (Смеется.) Он не ревновал никогда, наоборот, только удивлялся Валентину: «Даже письма тебе не напишет!» Вообще ревность не понимал, что это такое. И говорил: «Если моя жена никому не нравится, я, значит, сделал плохой выбор. А если она еще кому-то нравится, почему я буду ревновать? Нужно радоваться». Такие были понятия.

Но он и переживал первые годы. Говорил: «Вот видишь, сколько трудностей тебе пришлось из-за меня пережить, а с Валентином жила бы во Львове, в двухэтажном особняке». Я отвечаю: «Ну и что? И переживала бы». Он, говорят, выпивал, гулял, изменял жене.

Арест мужа, рождение сына: «Мама, это что? Москва?»

В Дальнем мы прожили с 47-го по 49-й. Я работала в аптеке железнодорожной больницы. С нами работали китайцы, прибывшие из Советского Союза. И была одна китаяночка, Ли. Из богатой семьи, интеллигентная девочка. И вдруг исчезла. Исчезла. И что? И потом узнаем, что сидит в одиночной камере. Мы очень за нее переживали, но, к сожалению, дальнейшей судьбы ее я не узнала.

Слышала, как этих бедных богатых возили на телегах, в решетке, в колпаках, с какими-то надписями: «Изменник». Потом вывозили на озеро и расстреливали. Самой видеть этого не пришлось, все слышала только. Это китайцы по проторенной тропе шли, по следам. Все пытались скопировать то, что было в политике Сталина. Теперь поняли, до всех дошло это дело, вплоть до восстановления соборов.

Фото: Никольский собор — деревянный православный храм в Харбине, располагавшийся в центре Соборной площади. Один из главных символов русского Харбина. Сожжен в 1966 году во время «Великой пролетарской культурной революции» в Китае. Архивное фото, первоисточник неизвестен

Потом китайцы стали выселять японцев. Можно сказать, в одночасье: «Уезжайте, и все! К себе на родину!» Они поехали, может быть, с радостью, но как-то уж очень короткие сроки им были даны. И мы тоже за них переживали. Хоть это не наш народ, но мы жили все вместе и не считались, кто ты, какой национальности.

А в 49-м, в феврале, Юру забрали. Пришли [за ним] на работу, но привезли домой — вещи какие-то конфисковать. А я с во-о-от таким животом! У меня была швейная машина «Зингер», они ее хотели забрать, я легла своим животом [на нее] и говорю: «Это моя! Мамина еще, девичья! И я вам отдам ее?» Отстояла, она у меня до сих пор, в хорошем состоянии.

Юру взяли в феврале, а в марте у меня родился сын. Ночью почувствовала себя плохо и пошла пешочком вдоль озера к больнице. И в дверях [больницы] схватки начались! Я кое-как из дверей выползла — меня к доктору Сасаки. У него такие нежные, мягкие руки были. Посмотрел: «Наверх, в роддом!» В тот же день родила. И боже мой, так ужасно! Думаю: «Юра там, ничего не знает». Чуринские сотрудники тогда заказали все у Чурина, приданое принесли. Все вышитое, розовое — они почему-то девочку все ждали. Так что Саня у меня во всем розовом рос.

 
Фото: Торговый дом Чурина в Харбине. Источник: «Приморская газета»