Истинный пророк ГУЛАГа. Как писатель и чекист работали над книгой о Беломорканале


Автор: Станислав Кувалдин

Источник

16.02.2023

Книга «Беломорско-балтийский канал имени Сталина: история строительства 1931–34 гг.» вышла в СССР в 1934 году, а уже в 1937-м ее тираж был изъят из обращения и почти полностью уничтожен. Тем не менее в российском Государственном архиве сохранились подготовительные материалы к этому коллективному труду. Об одном таком документе специально для «Горького» рассказал Станислав Кувалдин, ведущий телеграм-канала ГА РФ «Документальное прошлое».

Книга «Беломорско-балтийский канал имени Сталина: история строительства 1931–34 гг.» — уникальное произведение коллектива советских писателей во главе с Максимом Горьким, посвященное истории первого в истории СССР крупного инженерного объекта, возведенного лагерным трудом. На его сооружении в течение почти двух лет трудились десятки тысяч заключенных (на пике их число доходило до 108 тысяч). Строительство канала стало флагманским проектом уже созданного ГУЛАГа, успех которого влиял в том числе и на аппаратные позиции руководства ОГПУ с его фактическим главой Генрихом Ягодой. В этот период ведомство было крайне заинтересовано в информационной кампании, пропагандирующей результаты его работы, частью которой стало и создание книги (подготовке монографии был посвящен отдельный указ ЦИК СССР — на тот момент главного органа власти страны, соответствующее поручение было дано ОГПУ в августе 1933 года).

Реализацией поручения занялось основанное по инициативе Горького и возглавленное им в 1931 году издательство «История фабрик и заводов». Склонность Горького привлекать литераторов к большим коллективным проектам, в полной мере раскрывшаяся еще при создании Библиотеки всемирной литературы, предопределила и характер деятельности нового издательства, где автор или коллективы авторов работали над трудами о промышленной истории страны и социальной истории отдельных фабрик. В еще большей мере она пригодилась при выполнении заказа ОГПУ — в работе над коллективной книгой о строительстве Беломорканала участвовали десятки авторов — сам Горький, Михаил Зощенко, Валентин Катаев, Виктор Шкловский, Алексей Толстой и многие другие писатели, литераторы и критики. При этом индивидуальное авторство было указано лишь у трех глав книги (две из которых были написаны Горьким, а одна — Зощенко).

Книга писалась при плотном кураторстве со стороны чекистов. ОГПУ организовывало поездки литераторов по Беломорканалу (обеспечивая им роскошные условия проживания), организовывало тщательно подготовленные встречи с заключенными, работники ОГПУ, непосредственно руководившие строительством, консультировали писателей по разным интересующим их вопросам. Начальник БелБалтЛага Семен Фирин был указан как один из редакторов книги (наряду с Максимом Горьким и критиком Леопольдом Авербахом).

Замысел книги был подчинен одной задаче — показать, как коллективная работа в тяжелых условиях над сложнейшим проектом превращает всех оступившихся — инженеров-вредителей, уголовников, бывших белогвардейцев и кулаков — в созидателей социализма. Огромная роль в этом отводилась чекистам и тому, что тогда принято было называть системой «перековки» — то есть поощрения трудовых успехов, культурно-просветительской работы, вовлечения людей в некое общее дело, каким ОГПУ пыталось, по крайне мере, представить лагерную деятельность в то время.

Некоторые представления о том, как именно во взаимодействии с чекистами проходила работа над книгой о Беломорканале, дают архивные материалы издательства, хранящиеся в Государственном архиве Российской Федерации (ГА РФ). В частности, это можно видеть по стенограмме беседы писателя Бориса Агапова, входившего в коллектив авторов монографии, с Семеном Фириным. Начальник БелБалтЛага и будущий редактор книги о строительстве канала составил для Агапова подробную характеристику Нафталия Френкеля — руководителя строительных работ на Беломорканале.

Френкель является одной из наиболее легендарных фигур гулаговского пандемониума, отчасти из-за той роли, в которой вывел его в своем «Архипелаге» Солженицын. Фактически — с определенными оговорками — он соглашается с утверждением, якобы слышанным им от других бывших заключенных, что «лагеря придумал Френкель». Он называет его «нервом ГУЛАГа» и пишет, что «черная звезда» Френкеля взошла именно тогда, когда лагерная система начала «давать метастазы» и распространяться за пределы Соловков, которыми когда-то была ограничена. Солженицын говорит о нем, как об «истинном пророке» ГУЛАГа, явившемся именно тогда, когда в нем возникла нужда.

Действительно, Френкель — человек с запутанной биографией, родившийся в 1883 году в Константинополе и позже вместе с отцом переехавший в Одессу. До революции он, по разным сведениям, был владельцем успешного лесоторгового бизнеса на юге России, в годы революции уехал из страны и некоторое время проживал в Константинополе, а затем, во времена НЭПа, вновь появился в Одессе, где занимался разными полулегальными операциями (по мнению Солженицына, а также некоторых других авторов воспоминаний о Френкеле, его деятельность в это время осуществлялась под определенным контролем ГПУ). Так или иначе, попав после одной из своих махинаций на Соловки в 1924 году, он сумел заинтересовать руководство лагеря придуманной им схемой повышения производительности труда через введение дифференцированного пайка в зависимости от объема выработки и создание различных схем поощрений для хороших работников с максимальным вовлечением заключенных в производственные работы. Считается, что успех этой схемы на Соловках в дальнейшем лег в основу экономической деятельности ГУЛАГа с интенсивным использованием принудительного труда. Френкель досрочно освободился в 1927 году, а с 1929 года уже как сотрудник ОГПУ начал заниматься работой по созданию исправительно-трудовых лагерей, ставших звеньями ГУЛАГа.

Солженицын приписывает Френкелю идею (по-видимому, легендарную), что заключенного надо максимально использовать в первые три месяца пребывания в лагере, после чего тот превращается в малозначимый для системы отработанный материал, и в целом рисует мрачную фигуру безжалостного создателя системы, перемалывающей людей в лагерную пыль, решившего ценой жизни других улучшить свое жалкое положение соловецкого заключенного. Солженицын также характеризует Френкеля по фотографии, помещенной в книге о Беломорканале (которую он использовал в работе над «Архипелагом ГУЛАГ»), и пишет: «Его наполненность злой античеловеческой волей видна на лице».







Такую же работу по созданию образа Френкеля должны были проделать и авторы коллективной монографии о Беломорканале. Френкель был начальником работ на строительстве канала, то есть одной из центральных фигур, без которой книга о возведении под руководством ОГПУ важнейшего инфраструктурного объекта в кратчайшие сроки теряла важный композиционный элемент. При этом, как видно из содержания хранящейся в ГА РФ стенограммы, Борис Агапов, которому было поручено писать о Френкеле, не мог встретиться со своим героем. К тому времени Френкель, награжденный за Беломорканал орденом Ленина, уже стал начальником строительства Байкало-Амурской магистрали (также возводившейся до войны силами заключенных) и уехал в Восточную Сибирь. Поэтому о Френкеле приходится рассказывать бывшему начальнику БелБалтЛага и заместителю начальника ГУЛАГа Семену Фирину. Фирин (Пупко), родившийся в 1898 году в семье еврейского торговца из Вильно и согласно своей официальной биографии окончивший два класса реального училища, с начала 1920-х работал агентом советской армейской разведки в разных странах Европы (утверждается, что он самостоятельно освоил шесть европейских языков и получил звание оперативного переводчика по немецкому и французскому языкам), а позже возглавлял особый отдел ОГПУ. Переход в администраторы ГУЛАГа в этом отношении выглядит как несколько неожиданный поворот карьеры. Учитывая курирование и редакторскую работу над книгой о Беломорканале, он обладал творческими амбициями, которые частично реализовывал и в изложении характеристики Френкеля для Агапова.

Облик начальника работ Беломорканала, на лице которого, по мнению Солженицына, видна наполненность античеловеческой волей, Фирин описывает довольно сложно и емко: «Он худощав, среднего роста и, я бы сказал, очень медлителен, и вся его сила экспрессии сказывается только в глазах, чуть-чуть раскосых. Обычно очень молчаливый человек, что находится в резком противоречии с его исключительной разговорчивостью, когда речь заходит о деле. Очень конкретный человек. Я бы сказал — внешне незаметный человек». В каком-то смысле описание Фирина соответствует типажу технического специалиста, несколько склонного к аутизму и способного оживиться, только если речь заходит о близких ему профессиональных сюжетах. Между прочим, Фирин замечает, что Френкелю «[п]од 50, но на вид вы не можете определить — то ли ему 50, то ли 30–35 лет». Самому Фирину во время этого разговора было около 35 лет, начальник Беломорстроя чекист Лазарь Коган также был младше Френкеля на шесть лет — таким образом, тот работал под началом заметно более молодых сотрудников. И хотя Френкель тогда формально уже принадлежал к ОГПУ и занимал руководящую должность, его жизненный опыт явно отличал его от тех, кто делал чекистскую карьеру с первых дней революции.

Фирин говорит, что в революционные годы у Френкеля, по его сведениям, «был период своеобразного богоискательства», когда тот «начал сильно увлекаться сионизмом и даже уехал в Палестину». Впрочем, по мнению бывшего начальника БелБалтЛага, в сионистской идее Френкель разочаровался, поскольку деятели движения на местах, которых Фирин почему-то называет палестинскими арапами, «по своей квалификации, конечно, гораздо ниже Френкеля <...> а участвовать в сомнительном деле он не мог». Фирин в целом не скрывает прошлое Френкеля, упоминая и о его участии в сомнительных махинациях в 1920-е годы, и о заключении на Соловках, и о проявленных в лагере способностях к организации производства. Он говорит о Френкеле как о «совершенно выдающемся организаторе с потрясающей энциклопедической памятью». «Специфику производственной лагерной работы знает лучше, чем кто бы то ни было, — говорит о Френкеле Фирин, — потому что сам был в шкуре рядового рабочего лагерника, постепенно поднимаясь по ступеням лагерной иерархии».

Фирин отмечает чрезвычайную дотошность Френкеля именно как организатора потогонной системы, продумавшего множество деталей, обеспечивающих эффективность работ: «Если он видит, что работа на какой-нибудь насыпи мало продвинулась, то он обязательно потребует следующего: он потребует, чтобы по хронометражу прием (так в тексте. — Прим. С. К.) прогнали тачку или машину, и он докажет, как дважды два, что при внимательной работе нужно было насыпать вдвое больше, а так как за этим делом не следят, то возчики уезжают и спят в лесу». По-видимому, Френкель действительно виделся чекистам идеальным менеджером для организации принудительного труда. Фирин постоянно отмечает его конкретность и детальность: «Когда он проходит по трассе, то он не занимается разбором высоких планов и сложных материй, а он посмотрит, как положены катальные доски, в каком состоянии тачка, на которой землекоп работает, обеспечивает ли разворот ручек этой тачки необходимую эффективность работы, не падает ли груз этой тачки больше на передок тачки, чем на колеса».

Вместе с тем Фирин обрисовывает Френкеля достаточно отстраненно, давая ему характеристики, которые по социалистическим канонам были явно отрицательными. Он говорит, что Френкель «резко выраженный индивидуалист», «до болезненности самолюбив» и готов, по мнению Фирина, приписывать себе чужие успехи. При этом, согласно Фирину, Френкель «производит впечатление хронически обиженного человека, Наполеона на острове святой Елены», поскольку тот «ущемлен самим фактом, что в свое время был жестоко наказан советской властью». Френкель, по словам Фирина, никому не верит. «У меня было впечатление, что он не верит самым близким людям, скажем жене, у него нет друзей». По словам начальника БелБалтЛага, «это делает его не похожим на нас» — по-видимому, Фирину крайне важно показать, что, несмотря на чин в ОГПУ, он не считает Френкеля чекистом в том понимании, какое вкладывали в это слово функционеры ведомства на Лубянке в начале 1930-х, еще не затронутые чистками времен Большого террора и связанные общим опытом работы в коммунистических спецслужбах с первых лет их существования.

Фирин специально подчеркивает, что для него Френкель не чекист: «Он, сидя около чекистов, работая с ними на протяжении почти десятилетия, конечно, приобрел очень много от стиля чекистской работы <...> но ему все-таки не хватает органической срощенности с чекистской работой». Иными словами, «своим» Нафталия Френкеля чекисты эпохи Ягоды не признавали.

Одновременно Фирин утвердительно отвечает на вопрос Агапова, взялся бы Френкель столь же дотошно руководить проектом, не связанным с социалистическим строительством, а просто получив заказ от какой-нибудь капиталистической фирмы. «Он организатор в чистом виде. Это не есть большевик-организатор», — говорит Фирин.

В целом, как можно видеть, видный работник ОГПУ и один из руководителей ГУЛАГа решил представить писателю Агапову достаточно противоречивый портрет Френкеля — индивидуалиста-организатора, затаившего обиду одиночку, настроенного на успех порученного ему дела. В каком-то смысле таким психологическим типажом могла бы заинтересоваться Айн Рэнд: получается, что и в царстве рабского труда есть место своим Атлантам.

В разделе, посвященном Френкелю в книге о Беломорканале, его автор достаточно точно воспроизводил и характеристики, данные Фириным, и некоторые сообщенные чекистом сведения. Про Френкеля в книге говорится, что «он был похож на птицу. Окруженный суетящимися людьми, он казался замкнутым в страшное одиночество, тем более леденящее, что причина его была непонятна». Автор (которым почти наверняка был Борис Агапов) решив дать особую характеристику портрету Френкеля (которого он никогда не видел лично), пишет, что люди видели «его лицо под козырьком фуражки — худое, властное, с капризно вырезанным ртом и подбородком, выражавшим упорство. Глаза следователя и прокурора, губы скептика и сатирика». Читавший книгу при работе над «Архипелагом ГУЛАГ» Солженицын, очевидно, мог свести эту манерную характеристику к «наполненности злой нечеловеческой волей». Также Агапов рассказывает о жизненном пути Френкеля на Соловках от лесоруба до руководителя хозяйства: «Его прошлые навыки дельца-индивидуалиста, бизнесмена-одиночки непрерывно сталкивались с методами ОГПУ, где каждый должен себя чувствовать не центром мира, а частью большого и блестяще работающего целого». Стоит заметить, что в беседе с Агаповым Фирин советовал ему лишь «глухо сказать в нескольких словах» о криминальной биографии Френкеля, поскольку «не стоит перемывать эту неприятную для него страницу только в угоду вашему художественному замыслу».

Френкель получился сложным, замкнутым и не слишком приятным персонажем, вынужденным подстраиваться под требования эпохи, хотя вполне мог бы реализовать свои данные и в несоциалистической действительности — такие фигуры в литературных произведениях, написанных в начале эпохи соцреализма, допускались и даже приветствовались.

Можно вспомнить, что Ильф и Петров, также участвовавшие в поездке советских писателей на Беломорканал, опубликовали в «Комсомольской правде» примечательную заметку: «Нас часто спрашивали о том, что мы собираемся сделать с Остапом Бендером... Мы сами это не знали. Останется ли он полубандитом или превратится в полезного члена общества, а если превратится, то поверит ли читатель в такую быструю перестройку? И пока мы обдумывали этот вопрос, оказалось, что роман уже написан, отделан и опубликован. Это произошло на Беломорском канале!»

Едва ли стоит пускаться в слишком смелые спекуляции, однако можно предположить, что биография Френкеля — уроженца Турции, одессита, вовлеченного в разные темные комбинации эпохи НЭПа и затем оказавшегося главным надсмотрщиком работ на Беломорканале, могла бы заинтересовать авторов «Двенадцати стульев». В книге «Мой друг Ильф» Евгений Петров описывает замысел гипотетического третьего романа о Бендере так: «Человек, который в капиталистическом мире был бы банкиром, делает карьеру в советских условиях».

Сложно сказать, какую судьбу в жизни самого Френкеля сыграла характеристика, данная ему Фириным и воспроизведенная в книге о Беломорканале. По каким-то своим мотивам Фирин всячески подчеркивал, что Френкель не чекист, не заводит друзей, никому не верит. Вероятно, это нежелание фириных включать Френкеля в свой особый чекистский клуб, а также замкнутость и осторожность самого Френкеля способствовали тому, что, когда доверенные кадры Генриха Ягоды, включая Фирина, были выкошены Большим террором, сам Френкель не попал в их число и выжил, умерев своей смертью только в 1960 году.

Поделиться:

Рекомендуем:
22.11.2024 | Гулаг прямо здесь. Райта Ниедра (Шуста). Часть вторая: «Как машина едет, думаю, сейчас меня заберут»
21.11.2024 | Гулаг прямо здесь. Райта Ниедра (Шуста). Часть первая: «Нас старались ликвидировать»
19.11.2024 | Арнаутова (Шадрина) Е.А.: «Родного отца не стала отцом называть» | фильм #403 МОЙ ГУЛАГ
•ПАЛАЧИ. Кто был организатором большого террора в Прикамье?
•Суслов А.Б. Спецконтингент в Пермской области (1929–1953)
•Ширинкин А.В. Мы твои сыновья, Россия. Хроника политических репрессий и раскулачивания на территории Оханского района в 1918-1943гг.
КНИГА ПАМЯТИ | Я помню тебя, отец
КНИГА ПАМЯТИ | Невиновен, но осужден и расстрелян
КНИГА ПАМЯТИ | Главная страница, О проекте
blog comments powered by Disqus