22.12.2022
На церемонии награждения Нобелевской премии мира в Осло вместе с другими участниками международного «Мемориала»* присутствовал и Роберт Латыпов, многие годы возглавлявший пермское региональное отделение этой организации. Мы поговорили с ним о значении этой награды, ситуации в России и перспективах его возвращения на родину.
Нобелевскую премию мира присудили «Мемориалу»* – что это значит для России и мира?
– Нобелевская премия мира разделена между тремя лауреатами – белорусским правозащитником Алесем Беляцким, украинской правозащитной организации «Центр гражданских свобод» и российской правозащитной организации «Мемориал»*. Нобелевский комитет проявил мудрость, наградив сейчас не политиков, а гражданских деятелей, которые в современных и крайне тяжёлых условиях занимаются защитой прав человека и гуманитарными миссиями. У каждой организации разный стиль работы, разная аудитория, но все они объединены едиными нравственными принципами и человеческими ценностями.
Нельзя представить, что Алесь Беляцкий, «Центр гражданских свобод» или «Мемориал»* развязывают конфликты, кого-то оскорбляют или совершают подлый поступок. Хотя в отношении нас это происходит. Алесь Беляцкий и некоторые наши коллеги находятся в тюрьме, а Международный и Пермский «Мемориал»* ликвидированы по надуманным предлогам.
Нобелевская премия мира – это заявление властям России, Беларуси и, возможно, некоторым горячим головам в Украине о том, что настоящий мир – это гражданский мир без границ. Между организациями-лауреатами политических границ нет. Мы объединены общими смыслами и гуманитарной позицией, в том числе и по поводу происходящего сегодня.
Премия мира показывает, что у «Мемориала»* большой авторитет. Нобелевский комитет тем самым сказал, что мы этим людям доверяем. Когда нынешний кошмар закончится, в нашей стране должны быть организации, которым доверяют и их признают таковыми не только в России, но и в мире. И они должны участвовать в позитивных изменениях в стране. Поэтому премия мира – это еще и своеобразный аванс на будущее, сигнал разным людям и сообществам.
Мы получили премию мира во время преступных и трагических событий. На организации из Украины, Беларуси и России выпадает большая ответственность. К нам уже приходят обращения с просьбой выразить свое отношение по разным поводам. Например, иранская оппозиция с просьбой поддержать их петицию в поддержку необходимости проведения политических реформ в Иране. Мы находимся в дискуссиях, мы почувствовали, что это уже другой уровень. Слово Нобелевского лауреата многое значит. И этой репутацией нельзя просто так разбрасываться.
Представители Международного Мемориала* после церемонии вручения Премии мира / Источник
Вы уже сказали, что международный и Пермский «Мемориал»* в России были ликвидированы властями. Что значит для России этот запрет?
– Были ликвидированы три юридических лица, но это не означает запрет на мемориальскую деятельность. Организации продолжают работать. Поэтому премия мира – это не только признание прежних заслуг, но и того, что «Мемориал»* продолжает свою работу.
Ликвидация «Мемориала»* носила запредельно репрессивный характер. Формально организацию ликвидировали из-за того, что она не соблюдала закон об «иностранных агентах» и не маркировала свои сообщения. Но если посмотреть на речь прокуроров в Верховном суде, то они прямо указывали на «антигосударственную» по их мнению деятельность и ликвидировали «Мемориал»* во время подготовки к так называемой спецоперации.
Во время первой чеченской войны, напомню, «Мемориал»* был одной из первых организаций, которая прямо высказалась против неё. Сергей Адамович Ковалев вместе с другими мемориальцами поехал в Чечню и буквально «доставал» оттуда российских военнопленных. «Мемориал»* всегда был организацией, которая раздражала власти. Тогда он потребовал немедленно прекратить войну и сесть за стол переговоров, что и было в итоге сделано. Вот почему нынешние власти принудительно ликвидировали наше объединение, которое снова могло бы объединить граждан в борьбе за мир.
И присуждение Нобелевской премии мира «Мемориалу»* – это сигнал российским властям о том, что Комитет понимает, почему была ликвидирована организация, которая несмотря ни на что продолжает работать.
Почему в числе организаций, которые были принудительно ликвидированы, оказался Пермский «Мемориал»*?
– Нас ликвидировали как юрлицо по формальному признаку, потому что в названии присутствовало название «Международный Мемориал»*. Но и не только. 24 февраля мы опубликовали антивоенное заявление. За его репост я подвергся административному штрафу [по статье о дискредитации вооруженных сил РФ].
Другое мое предположение: возможно, власти хотели откатать практику закрытия и других региональных мемориальских организаций. Пока этого не было сделано, потому что правоохранители заняты «иностранными агентами», антивоенными пикетами и выдавливанием из страны инакомыслящих.
Когда случилась точка невозврата, после которой изменить ситуацию в стране стало невозможно?
– 31 декабря 1999 года. Но все мы поняли это не сразу. Кто-то говорил, что точка невозврата была пройдена в 2011 году, после протестов в связи с фальсификациями на выборах. Тогда власти подавили протесты, но обещали провести политические реформы.
По сути, точка невозврата наступила с приходом к власти Путина, когда начался возврат и легитимизация системы КГБ. Когда из страны стали выдавливать олигархов Гусинского и Березовского и независимые СМИ в лице НТВ. Потом прижали бизнес, потом занялись некоммерческими организациями, избирательное право заменили голосованием. Независимый суд так и остался декларацией.
Все эти годы мы видели, как сворачивались свободы одна за другой. Но видели и победы [гражданского общества] и рост благосостояния [людей]. На многие вещи мы закрывали глаза. И в результате пришли к тому, к чему пришли. Думаю, это еще не конец, всё говорит о наступлении более серьёзных негативных последствий.
Роберт Латыпов
То есть между властью и обществом был некий консенсус: мы вам даем возможность повышать своё благосостояние, а вы не лезете в политику?
– Да, но эти времена негласного консенсуса давно закончились – и даже не после 24 февраля, а несколько лет назад, когда людей стали «трогать» сильно и больно. Отток [людей] начался после 2011-2012 гг., а после 2014 года усилился. Конечно, его не сравнить с массовой эмиграцией, которая случилась после нынешнего февраля, когда Россию покинуло по мнению многих экспертов около миллиона человек. Но все равно – это показатель отношения власти к своим гражданам и граждан к этой власти.
Сейчас мы понимаем, что последней такая эмиграция была выгодна. Это, конечно, утечка мозгов, но такие люди – угроза для неё. Доктор экономических наук Александр Аузан как-то сказал, что российскому руководству для удержания власти в стране нужно всего лишь 30 тысяч человек – тех, кто обеспечивает работу нефтяной и газовой трубы. Все остальное население чиновникам не нужно, потому что это дополнительные социальные расходы, на пенсии, здравоохранение и медицину и т. д. Вот и сейчас власть разрешила уехать очень многим, чтобы они не могли быть ей угрозой и обузой.
Задам болезненный вопрос. Были ли у вас, как у представителя гражданского общества, ресурсы и возможности сделать так, чтобы история пошла по другому сценарию?
– Я все время об этом думаю (пауза). Да, наверное, мог. Нам, «Мемориалу»*, казалось, что мы делаем очень многое. Мы работали с молодежью и проектами, ориентированными на развитие гражданского активизма. Но, видимо, сами не до конца понимали, что нужно было серьезно заняться изменением политической повестки, добиваться сменяемости власти и создавать политическую конкуренцию. Мы не обращали большого внимания на проблему независимости суда, на проблему развития национализма в российском обществе.
И еще. Несмотря на то, что мы занимались защитой прав призывников, у нас не было миротворческих проектов. Мы могли бы сделать больше для того, чтобы сознание наших людей не было шовинистическим. С какой злостью сейчас многие говорят об украинцах, прибалтах, американцах. На митингах в российских городах с трибун прямо заявляют, что наши ракеты с ядерными боеголовками могут полететь в сторону недружественных стран. Это же нонсенс!
Нам всегда казалось, что когда страна пережила очень тяжелую и страшную Вторую мировую войну, это является условием, что люди не будут ее любить. Но уже в 2010 году мы столкнулись с феноменом «победобесия», милитаризацией общественного сознания, когда армия стала главным институтом поддержки власти. Мы это видели, предупреждали, но наш голос оказался слабым и неубедительным для граждан страны.
Одна из отличительных черт пермского правозащитного движения – сотрудничество с властью, чтобы гуманизировать ее институты. Не кажется ли вам сейчас, что это было идеалистическим посылом?
– Если бы этого мы не делали, то даже в тех условиях, мы бы оказались в положении маргиналов не только в глазах власти, но и у общества.
Есть и другой ответ. Если вы занимаетесь правозащитной деятельностью, вы не можете не взаимодействовать с властями. Суть заключается не только в том, что вы защищаете обиженного человека, но вы должны найти инструменты, чтобы государство смогло компенсировать нанесенный ущерб человеку и извиниться перед ним. А также, чтобы были приняты меры для недопущения подобных нарушений прав человека в будущем. Для этого нужно находиться в коммуникации с властями. Поэтому мы должны были проявлять уважительность, а иногда признательность за позитивные отклики и действия чиновников.
Как вы оцениваете ситуацию с правозащитным движением в России? Можно ли сейчас заниматься защитой прав человека?
– Легальной правозащитной работой сейчас заниматься практически невозможно. Правозащита ведь зависит от трёх факторов: потребности в ней общества и граждан (такая потребность есть), наличия институций (но их практически нет, потому что их ликвидировали) и готовности органов власти быть открытыми к коммуникации с правозащитниками (такой готовности уже нет). С экранов телевизоров льется месседж: «Правозащитники – это иностранные агенты, либерасты, предатели».
Поэтому чиновники на переговоры не идут, они хорошо считывают сигналы, идущие из федерального центра. Вот недавно президент «почистил» Совет по правам человека и убрал из него последних известных правозащитников. К моему удивлению там все же остались [руководитель Центра «Грани»] Светлана Маковецкая и [экс-уполномоченная по правам человека в Пермском крае] Татьяна Марголина. Поэтому сегодня у рядового россиянина практически не осталось институций, которые бы его поддержали, а государство проявило бы к нему уважение как гражданину. Нет и независимого суда.
Произошли изменения и в самом российском обществе, его национальном самосознании и исторической памяти. И это не является чем-то исключительным. Если проводить параллели с другими тоталитарными режимами, которые находились в процессе подготовки или в состоянии войны с соседними странами, мы увидим, как большинство людей приветствовали решение диктатора и радовались войне. Прозрение наступило лишь только тогда, когда произошел полный разгром.
Нобелевская медаль мира
Есть ли в России события или тенденции, которые бы настраивали на оптимизм?
– У меня есть ощущение гордости за то, что люди до сих пор не боятся выходить на улицы с призывами за мир, несмотря на известный финал такого выхода.
Я говорил о своей спортивной злости в 2019 году, когда в офисе «Мемориала»* проходили обыски. Тогда мы победили в судах, смогли проработать еще два с половиной года и продолжаем работать сейчас. Мне приятно, что к нам приходят новые люди. И не боятся этого.
Ваш отъезд из России был спешным?
– Нет, на самом деле он готовился очень давно. Я получил стипендию для того, чтобы работать в архиве одного немецкого института. Тема исследования касается советских диссидентов, которые были политзаключенными зон Пермь-35, -36 и -37. Я начал работать с не введенными в широкий обиход личными архивами – дневниками, письмами, фотографиями, – которые бывшие диссиденты передали в этот институт. Сначала я думал, что напишу статью, но выяснилось, что материала набирается на книгу.
Предполагалось, что я поеду в начале 2022 года. Но потом начались события с ликвидацией Международного и Пермского «Мемориала»*, а потом началась так называемая спецоперация. Нужно было запустить процессы по регистрации новой организации. Моя поездка всё откладывалась и откладывалась. Я не мог бросить коллег на произвол судьбы.
То есть у вас довольно комфортные условия проживания?
– Большое количество момориальцев были вынуждены покинуть страну после 24 февраля. Сейчас они живут в Грузии, Армении, Бразилии, Чехии, республиках Прибалтики, Германии и далее – везде.
Здесь высокий уровень солидарности с такими людьми, как я. Когда я снял квартиру, в которой не было ни мебели, ни посуды, немецкие коллеги и друзья проявили поддержку. Мне бесплатно привезли посуду и мебель. Мне грех жаловаться, особенно по сравнению с тем, что происходит сейчас в Украине.
Вы планируете вернуться в Россию?
– Я не считаю себя политэмигрантом и принципиально не подавал заявку на политическое убежище. Формально я нахожусь в Германии на стипендии по исследовательской работе. Мы с семьей рассчитываем вернуться при изменении политической ситуации в стране. Мы хотим быть на родине.
* Международная общественная организация «Международное историко-просветительское, благотворительное и правозащитное общество «Мемориал» ликвидирована по решению Верховного суда РФ. Ранее была объявлена в России «иностранным агентом»
Поделиться: