МЕМОРИАЛ: ЭПИЗОД I
Глава I
Начало
Квартира Никиты Охотина. Верхний ряд (слева направо): Сергей Кривенко, Александр Вайсберг, Елена Жемкова, Никита Охотин, Арсений Рогинский. Нижний ряд: Феликс Перчёнок, Роберт Конквест, «Liddie» Wingate, Наталья Кигай.
Фото: архив Международного Мемориала
В 1987 году в московском клубе «Перестройка» регулярно проходили дискуссии на разные темы: экология, право, сохранение исторических зданий, политика, память о терроре. Обычно один человек выступал с докладом, а потом начинались обсуждения, которые длились несколько часов. Тема памяти о терроре привлекала особое внимание, в зале на 400−500 человек редко оставались свободные места. Часть участников дискуссий о тоталитарном прошлом выделилась в отдельную группу, они встречались всё чаще, но разговоров вскоре стало недостаточно: зародилась мысль, что нужно что-то сделать, например, поставить памятник жертвам политических репрессий. Сначала они так и назвали себя — группа «Памятник», но после вопросов о принадлежности к обществу «Память» придумали другое название — «Мемориал».
Встречи через четыре стало понятно: если кому и интересен теоретический разговор — то точно не мне. Я не философ и не историк. Я человек действия. Мне просто теоретизировать — неинтересно, есть ещё, на что потратить жизнь.

Стало понятно, что внутри этой большой аудитории: человек на 400−500 есть достаточное количество людей, которым, так же, как и мне, хочется чего-то ещё. Вот мы поговорили, согласились с тем, что репрессии — это было плохо. Согласились друг с другом, что надо что-то делать, чтобы не повторилось. Ну так давайте уже обсудим, что. Предпримем практические шаги.

Я сейчас не помню, кто был тот человек, который предложил нам остаться после заседания. Сейчас я думаю, что это был Юра Самодуров. Я тоже осталась — это была абсолютно неформальная встреча еще совсем неформальной группой, которая затем назвала себя «Мемориал». Остались и стали думать: «а как?»
Елена Жемкова
Глава II
Не памятник, а комплекс

Как группе активистов поставить памятник в СССР? Возможно, с помощью авторитетных мнений. Мемориальцы собрали больше ста подписей известных людей под письмом о необходимости памятника в Москве и передали его в правительство. Но ответа так и не последовало.

Нужно было что-то ещё, что-то более убедительное. Перестройка только набирала обороты, но многие уже начали проводить пикеты и митинги со своими требованиями: в Иркутске прошел огромный митинг с требованиями улучшить экологию, в Москве крымские татары пикетировали Красную площадь, чтобы им вернули право вернуться на родину.

В конце осени 1987 года активисты Мемориала вывели свою формулу — нужен не просто памятник, а целый комплекс: музей, архив, библиотека и общественное пространство для диалога. С воззванием о необходимости такого комплекса мемориальцы тоже решили выйти на улицы, собрать подписи и передать их в Верховный Совет СССР, желая вести диалог не с компартией, узурпирующей власть, а с Советом народных депутатов.


Обращение Мемориала в ВС СССР. Документ: архив Международного Мемориала
С самого начала наша установка была не просто добиваться создания любого памятника, типа того, что сделали — Соловецкого камня — а создания действительного Центра, который включал бы исследовательский центр, библиотеку, архив, то есть целый комплекс, и, соответственно, общественную организацию, которая проводила бы все эти мероприятия, занималась бы реабилитацией жертв политических репрессий и, кроме того, установлением исторической правды, служила бы фактором демократизации общества.
Юрий Скубко
У меня тогда было сильное ощущение, что наша идеология, победа социализма, как будто распространила террористическую идеологию по всему миру и в, каком-то смысле, мы несем, как народ, ответственность за насилие, где бы оно ни происходило: в Индии, в Уганде или в Никарагуа. Этот центр должен был стать сопротивлением насилию.
Вячеслав Игрунов
Глава III
Мемориал выходит
на улицы
От слов перешли к действиям. В ноябре 1987 года активисты Мемориала начали собирать подписи на Арбате, Пушкинской площади и Тверской улице.

Как правило, трое агитировали и принимали подписи, а ещё один или два человека наблюдали за милицией, чтобы в случае задержаний сразу же распространить новость и ехать вызволять друзей в отдел. Опасения были не напрасны: милиция практически сразу начала задерживать мемориальцев.

Повышенное внимание сотрудников в форме к сбору подписей едва ли способствовало привлечению прохожих, и активисты решили переместиться в театры, клубы и на концерты. Тактика сработала: к марту собрали несколько сотен тысяч подписей.
Архив Международного Мемориала
Сбор подписей за создание памятника. Фото: архив Международного Мемориала
Один раз я была таким наблюдателем, меня тоже забрали на Цветном бульваре — это было очень смешно. Милиционер не знал, что делать с этими людьми. Чистыми, приличными, вежливыми и даже как бы не нарушающими уже существовавшие тогда правила. Они были много либеральней нынешних. Потом я показала документ: «Член комитета литераторов». «Ах, литератор?! Напишете что-нибудь? В комедию вставите? Щелкоперы…»
Нина Брагинская
Глава IV
Митинг 25 июня 1988 года
Выступление Сергея Ковалёва на митинге 25 июня 1988 года.
Фото: архив Международного Мемориала
Первым реальным (и официально разрешенным) митингом, проведенным Мемориалом в Москве после череды стихийных собраний по сбору подписей, стал июньский митинг 1988 года у Дворца спорта Динамо. Митинг был посвящен памяти жертв политических террора: участники говорили о важности помнить репрессированных и необходимости увековечить память о погибших и выживших, обсуждали концепцию памятника, а также архива, музея и библиотеки, которые сообща хранили бы память о жертвах репрессий.

На митинге собралось около 300 человек, а выступило более 20, среди них — Андрей Сахаров, Сергей Ковалев и другие. Делегатам XIX партийной конференции — ректору Историко-архивного института Юрию Афанасьеву и председателю Союза кинематографистов Элему Климову, которые также были среди выступавших — во время митинга вручили подписи под обращениями в Верховный совет СССР и к делегатам партконференции о строительстве памятника жертвам репрессий. Подписались под этими обращениями около 45 тысяч человек. Подписи были переданы, и уже в июле 1988 вышло Постановление Политбюро Ц К КПСС, одобряющее воздвижение московского памятника «жертвам беззаконий и репрессий, имевших место в годы культа личности».
В июне 1988 года Мемориал провел в парке Дружба, у Речного вокзала, первый санкционированный митинг. Это был вообще один из первых разрешённых митингов в Москве. И Андрей Дмитриевич пришёл и выступал. Это было первое его публичное выступление на массовом митинге после возвращения из ссылки. Хотя какой там массовый! Мы живем рядом с этим местом. И я хожу сейчас мимо, смотрю на эту площадочку… А тогда казался такой огромный, такой мощный митинг! Меня даже чуть там не побили…

Я стояла с плакатом, рядом прохаживалась милиция, «охраняла». Митинг-то разрешённый. Вдруг на меня набрасывается какой-то мужчина, за ним — женщина, и начинают вырывать плакат. И в этот момент милиция дружно, как по команде, поворачивается спиной… Но самое интересное, что, как только на меня набросились, тут же возникли и защищающие. И вот я уже в стороне со своим плакатиком, а «на моем фоне» разыгрывается бурный «диспут»…
Татьяна Касаткина
ГЛАВА V
Диссиденты и новые активисты
Параллельно с мемориальцами недавние диссиденты занимались работой в том же направлении. Они не стремились поставить памятник и создать мемориальный комплекс, а проводили семинары, изучали источники по истории государственного террора, продолжая работать в духе сборника «Память».

Осенью 1987 года несколько диссидентов — Лев Тимофеев, Сергей Григорьянц, Аресений Рогинский, Сергей Ковалев, Лариса Богораз и Александр Даниэль — решили организовать международный семинар по гуманитарным проблемам. Подготовка к нему привлекла внимание разных активистов, в том числе и мемориальцев.
Во время подготовки семинара пришёл к нам Юра Самодуров и сказал: «Я представляю движение Мемориал, ваше мероприятие нам очень интересно, только мы официально участвовать в нём не будем, но придем. Всё-таки у нас есть своя миссия и цели, которые мы не хотели бы ставить под удар»

Это было очень смешно психологически — встреча диссидентов «классической эпохи» с новыми активистами-неформалами. Они всё время рассматривали, есть ли у нас рога и хвост, они считали нас опасными радикалами. Потом, конечно, оказалось, что они местами значительно радикальнее нас.
Александр Даниэль
В мае 88 года четверо диссидентов: Александр Даниэль, Арсений Рогинский, Лариса Богораз и Сергей Ковалёв пришли в Мемориал на одно из мемориальских заседаний. Их привлекло, что активисты Мемориала, которые изначально были из совершенно разных областей, собрались на этой встрече обсуждать как составлять карточки и опросники для репрессированных и другие архивные вопросы. После нескольких часов дискуссий стало понятно, что состав Мемориала пополнился.
Сеня <Рогинcкий> сразу же начал подходить ко всем и говорить: «Надо собирать материалы, надо писать карточки».

Надо писать карточки — это была его любимая фраза. С этого дня Рогинский с головой окунулся в Мемориал, а я сначала фрагментарно участвовал, но потом втянулся полностью.
Александр Даниэль
ГЛАВА VI
Подготовительная конференция
Постепенно вокруг первоначальной инициативной группы собиралось всё больше людей, увеличивалось количество работы и появилась идея превратить неформальную сеть неравнодушных людей в официальную организацию, но те, кто решил заниматься этим вопросом, не хотели создать что-то похожее на неэффективные и авторитарные советские институты. Из-за этого вопрос о процедуре создания организации и её структуре превратился из административного в содержательный и очень важный.

В течение нескольких месяцев люди из инициативной группы собирали подписи за кандидатов в общественный совет будущего Мемориала, но делалось это не по закрытым спискам. Волонтёры дежурили на Пушкинской площади, рядом со стендами редакции газеты «Московские новости», которая в годы перестройки была одним из главных источников информации, альтернативных официальным. Каждый мог подойти к волонтёрам и назвать имена людей, которые, как им кажется, могли бы войти в общественный совет Мемориала. В результате общественный совет сформировался из людей, которых назвало наибольшее количество подписавшихся. Войти в общественный совет согласились все выдвинутые кандидаты, кроме Солженицына, который всё ещё находился в изгнании и посчитал, что не сможет полноценно участвовать в работе Мемориала.

В это же время разрабатывался устав, но им занималась не только рабочая группа — десятки писем из разных городов с предложениями правок хранятся в московском архиве Мемориала до сих пор. Кроме предложений по уставу приходили и другие, например, возможные варианты устройства организации, причём не просто её внутренней структуры — нужно было решить, как выстраивать взаимодействие и с обществом, и с государством.
1. Проект возможной структуры общества Мемориал от активистов из Новосибирска.
2. Учёт результатов голосования за кандидатов в общественный совет Мемориала.
3. Список ответственных за отделы Мемориала. Все документы: архив Международного Мемориала
Первую попытку провести учредительную конференцию, то есть начать процедуру получения официального статуса, предприняли осенью 1988 года — её назначили на 29−30 октября. Учредителями Мемориала должны были стать Союз архитекторов СССР, Союз дизайнеров, Союз кинематографистов и журнал «Огонёк» — от них зависела регистрация Мемориала как организации. Когда в Москву на съезд уже ехали люди из регионов, даже из балтийских республик, которые стремились к независимости, союзы-учредители объявили, что, посовещавшись, они решили, что создавать организацию ещё рано. Так съезд в последний момент перестал быть учредительным, что означало, что теперь Мемориал не сможет получить официальный статус. Тем не менее, съезд всё же состоялся, но уже с новым названием — подготовительная конференция.

Два дня подряд на сцене Дома кино представители объединений из разных городов делились своим видением будущего Мемориала, например, целей создания общества, перспектив исторических исследований и необходимых мер, которые обеспечили бы настоящую демократизацию в Советском Союзе. Люди приехали на конференцию по своей воле, были искренне заинтересованы в обсуждении, но могли придерживаться разных взглядов по некоторым вопросам, поэтому иногда градус дискуссии сильно повышался.
Один из спикеров — Юрий Скубко — заявил, что политическая система всё ещё остаётся системой действующего сталинизма. Он предложил свою резолюцию, которая предполагала требования рассекретить все архивы служб госбезопасности, включая КГБ за всё время их существования, жёстко ограничить функции органов госбезопасности, передать здания, «ставшие символами государственного террора», в распоряжение Мемориала, чтобы поместить там части мемориального комплекса, включающего и памятник, и музей, и архив, и библиотеку. В какой-то момент сотрудник Дома кино, в котором проходила конференция, отключил микрофон. Скубко вышел из зала, но на этом история не закончилась — через некоторое время между ним и заместителем председателя Союза кинематографистов Ермаковым началась потасовка.
Я уже был членом Демократического Союза и выступил с достаточно радикальным предложением. Начал с того, что нужно немедленно обратиться к власти, чтобы вернуть гражданство Солженицыну. Пригласить его в страну. Ну, а дальше было уже неприемлемое — отдать штаб-квартиру КГБ на Лубянке под Музей политического террора. Это и сейчас нереально. После этого мне просто отключили микрофон — этот замдиректора Дома Кино. Потом я сошёл с трибуны и спустился куда-то вниз, в кулуары. Он подошел ко мне туда и начал обличать, спрашивать, зачем я выступаю как провокатор. Ну я и дал ему по физиономии. Никакого желания никого провоцировать не было — я высказал то, что я думал. Мне было обидно. Такая у меня была непосредственная реакция.
Юрий Скубко
За два дня участники конференции успели обсудить очень много вопросов: от возможных способов увековечения памяти о терроре и помощи тем, кто от него пострадал, до того, каким образом Мемориал должен участвовать в трансформации государства, чтобы оно стало правовым. Но никаких финальных решений и резолюций по этим пунктам принято не было, в том числе, из-за того, что конференция была всего лишь подготовительной по своему статусу. Основным итогом стала резолюция, в которой зафиксировали механизм проведения настоящей Учредительной конференции в будущем. После конференции в зале Дома кино показали документальный фильм, куда некоторые участники конференции привели своих близких, потому что в широком прокате такое увидеть было нельзя.
Вечером после показа фильма вышел человек на сцену и сказал, что в Беларуси что-то случилось с шествием — их разогнали, не пустили, происходили какие-то побоища. Что делалось с залом — я вам передать не могу. А я перед фильмом сходила домой и привела дочь, чтобы она посмотрела со мной документальный фильм. Она была очень сильно беременна, и, когда начался этот шум по поводу того, что произошло в Беларуси — что мы сейчас все идём на площадь, у нас демонстрация начинается — она мне тихо сказала: «Мама, ты что хочешь, чтобы я тебе сразу мемориальца родила?»
Лариса Ерёмина
ГЛАВА VII
Неделя совести
Неделя cовеcти в ДК МЭЛЗ, ноябрь 1988 года.
Все фото: Юрий Рост
В 1988 году с 19 по 26 ноября в Доме Культуры Московского электролампового завода (ДК МЭЛЗ) состоялось первое масштабное мероприятие, посвященное памяти жертв политического террора — «Неделя совести». Изначально задуманная как выставка проектов будущего памятника жертвам политических репрессий, объявление о которой в июле 1988 года появилось в журнале «Огонек», который и стал одним из организаторов «Недели совести», она вышла далеко за рамки только лишь выставки. Все пришедшие в ДК МЭЛЗ в течение восьми дней работы «Недели совести» могли не только посмотреть выставку проектов, но и получить информацию о репрессированных родных в Информационном центре, поделиться своими сведениями и документами, которые потом станут началом архива Мемориала, послушать выступления многих деятелей культуры в концертном зале ДК, найти среди пришедших на мероприятие знакомых. В том числе и на «Стене памяти» — большом, поделенном на условные клетки холсте, придуманном режиссёром Дмитрием Крымовым, который был автором художественного оформления выставки. Этот большой холст был сплошь заполнен фотографиями, документами и сведениями о репрессированных, которые изначально добавляли организаторы выставки, а потом и гости: «Стена» разрасталась, невольно становясь многослойной. Ещё гости выставки могли рассмотреть и большую карту СССР, на которой были отмечены известные на тот момент места заключения, и, так же как и на «Стену памяти», люди могли добавлять известные им места. Под картой располагалась деревянная тачка, в которой гости «Недели совести» оставляли цветы и пожертвования —собранные деньги должны были пойти на создание памятника жертвам политических репрессий, с конкурса проектов которого и начиналась «Неделя совести».

Проекты, отправленные на конкурс и показанные на выставке, были выполнены в большинстве своем не профессионалами, часто самими репрессированными или их родственниками. Среди отправивших проект памятника были и те, кого репрессии не коснулись, но все же им было важно выразить таким образом свое стремление сохранить память о терроре. Подробнее о проектах, отправленных на конкурс, рассказывает онлайн-выставка «Память в проекте». Почти сразу после закрытия «Недели совести», которую посетили около 33 тысяч человек, Министерство культуры СССР объявило ещё один конкурс проектов будущего памятника, но на него, в отличие от объявленного в «Огоньке», предлагалось отправлять проекты только профессиональным художникам, скульпторам и архитекторам. Финансирование этого памятника должно было стать государственным, а не «народным», что шло вразрез с тем целями, которое ставила перед собой Инициативная группа Мемориал, впервые обсуждая концепцию будущего памятника.
Вообще это было всё новое и неожиданное. Это сейчас кажется: «Ну подумаешь!..», а тогда это был эффект взорвавшейся бомбы! Совершенно невероятная эйфория и ощущение, что вдруг открылось окно и свежий воздух подул. Сейчас этого не понять.
Ирина Высочина
ГЛАВА VIII
Люди приходят и уходят
Карточка члена общества Мемориал Ефима (Нахима) Шифрина. Документ: архив Международного Мемориала
Кампания по сбору подписей, уличные выборы в общественный совет Мемориала и публичная дискуссия о государственном терроре привлекли внимание многих. К мемориальцам начали приходить всё новые люди, ведь мало в какой семье не было хотя бы одного репрессированнного, присылали письма с семейными историями, передавали документы.

Конечно, был не только приток людей. Чем больше людей входило в Мемориал, тем больше становилось разных мнений и споров. Многие из тех, кто в 1986—1987 году начинал разговор о памятнике, ушли из движения. Кто-то по идеологическим причинам, а кто-то занялся политикой.
Возглавившие Мемориал с уходом многих «отцов основателей» люди с диссидентским опытом не имели пристрастия и вкуса к демократической процедуре. В подполье живут не по законам демократического сообщества, а по законам семьи.
Нина Брагинская
ГЛАВА IX
Более удачная
учредительная конференция
Власти боялись, что группа активистов, сумевшая за короткий срок собрать вокруг себя большое количество людей, может стать политической силой, партией. Поэтому новая попытка зарегистрировать общество снова встретила сопротивление. Но тут вмешался Сахаров.
Я пришел к Сахарову и говорю ему: Андрей Дмитриевич, нам опять не дают провести конференцию. Но мы с этим не согласны, в любой форме мы её должны провести.

При мне он набирает телефон куда-то в ЦК КПСС и говорит: «Это говорит академик Сахаров, соедините меня с идеологическим отделом. Я хочу вам сообщить, что мы готовим учредительную конференцию Мемориала и нам сказали, что нам её снова не согласуют учредители. И я заявляю: мы её в любом случае проведем — или на улице, или в моей квартире!»

После этого они быстро сломались, дали команду и мы смогли спокойно провести конференцию.
Лев Пономарёв
28 и 29 января 1989 года в ДК МАИ состоялась учредительная конференция. Это было важно для многих участников движения: для дальнейшей работы и памятника должна существовать не группа активистов, а организация.

К этому дню решили выпустить газету «Ведомости Мемориала» для того, чтобы в дальнейшем публиковать там новости общества и статьи. Заключили контракт с издательством «Книга» и подали первый номер на утверждение главного редактора. В этом выпуске должны были быть две важные публикации: предвыборная программа Сахарова и резолюция о возвращении Солженицыну гражданства. И именно они вызвали скандал: редакция отказывалась их публиковать.
Я не помню кто куда, но Афанасьев и Ковалёв, они оба тогда были депутатами, разъехались: один полночи просидел в ЦК КПСС, другой в администрации Генсека. Надо было добиться разрешения на публикацию этих двух материалов. В конце концов, нам разрешили предвыборную программу Сахарова, а резолюцию нет.

Так как это всё шло через издательство «Книга», дальше сигнальный экземпляр должен пропечатать лит и подписать главный редактор. Я утром прихожу на работу и иду к главному редактору за подписью, а мне говорят: «Его вызвали в Комитет по печати». А нам же срочно, поэтому я иду к директору, а мне говорят: «Его вызвали в ЦК».
Лариса Ерёмина
Мемориальцы приняли решение: место, где должна была быть эта заметка демонстративно оставить пустым. В таком виде первый выпуск прошёл цензуру и был отправлен в печать. На самой конференции газеты были развешаны на стендах, а рядом с ними текст, который должен быть в номере.
На конференцию приехали люди со всего СССР: 462 делегата из 103 городов, выступали Андрей Сахаров, Евгений Евтушенко, Юрий Карякин, Юрий Афанасьев и многие другие. Два дня говорили не только о важности памяти о терроре и центра, который будет постоянно заниматься архивами и исследованиями, но и о том, что памятник должен быть не государственной, а именно гражданской инициативой.
Я сидела рядом с Ковалёвым и Рогинским и понимала, что это совсем другая жизнь. Ковалёв сравнительно недавно вышел, Сеня Рогинский четыре года назад. Это было таким знаком, что начинается новая эпоха.
Ирина Щербакова
На второй день должен был обсуждаться устав Мемориала, который был опубликован за неделю до съезда в журнале «Огонёк». Текст устава был написан коллективным трудом, но саму его конструкцию придумал Эрнест Аметистов. Предполагалось, что все присутствующие услышат этот текст, предложат при желании свои правки и, как итог всего съезда, примут устав и подпишут его. Но именно спор о том, как и кем будет правиться текст, спровоцировал скандал.
Я настаивал на том, что от имени редакционной комиссии учредительного съезда можно принимать и передавать на голосование в зал только и только те проекты поправок к проекту устава общества Мемориал и те проекты резолюций, которые этому проекту устава не противоречат и не выходят принципиально за его рамки. Все остальные поправки к проекту устава и проекты резолюций должны передаваться редакционной комиссей в зал для обсуждения участниками учредительного съезда только и исключительно от имени их авторов, а не от имени редакционной комиссии учредительного съезда.
Юрий Самодуров
По итогам первого дня конференции, вечером 28 января, редкомиссия собралась, чтобы обсудить повестку на следующий дней: устав. Самодуров настаивал, что устав уже согласован с организациями-учредителями и еще один этап утверждения, по его мнению, грозил катастрофой и хотел сам 29 января провести обсуждения устава, то есть быть председателем редкоммиссии, чтобы обеспечить эти принципы ее работы. Позиция Самодурова не вызвала одобрения у большинства мемориальцев, они предлагали, напротив, рассматривать все предложения и правки, которые поступят от делегатов, этот вопрос начали обсуждать. В ходе споров предварительного заседания редкомиссии одна женщина встала и выкрикнула: «Самодуров провокатор и агент КГБ!». Сначала повисла тишина, но на женщину не обратили особого внимания. После этого Самодуров, окончательно поняв, что его позиция не найдет поддержки, встал из-за стола и вышел из зала. В тот момент никто не воспринял этот жест всерьез, но в итоге один из основателей Мемориала больше никогда не принимал участия в его работе.
В ту минуту я, честно говоря, даже не жалела. Потом, когда я поняла, что это серьезно — я стала думать иначе. Может быть, если бы я тогда понимала — нашлись бы какие-то слова? Он не очень простой человек, Самодуров, и при этом он человек очень ценный для этого дела. И Рогинский в то время (я это знаю) — точно так же жалел.
Елена Жемкова
29 января прошёл второй день учредительной конференции. Обсуждался и устав, который был принят без единой поправки. Все делегаты получили членство в Мемориале, подписав не только устав, но и документ с нравственным принципами. Всего на съезде было принято 49 резолюций, и устав был одной из них. Внести окончательные правки в эти документы поручили Андрею Сахарову. Движение активистов, которые хотели поставить памятник жертвам репрессий, стало большим учреждённым обществом с отделениями практически во всех регионах СССР.
Слева направо: Никита Охотин, Виталий Помазов, Сергей Кривенко, Арсений Рогинский, Алексей Токарев, Елена Жемкова, Николай Старков, Наталья Сирота, Олег Горланов (на первом плане). Фото: архив Международного Мемориала
ГЛАВА X
Митинг 5 марта 1989 года
Еще одной из ранних массовых акций, организованной обществом Мемориал, стал митинг 5 марта 1989 года в Парке Горького. Демонстрация прошла под лозунгом «За последовательную десталинизацию Советского общества».
Митинг 5 марта 1989 года. Фото: Дмитрий Борко
В начале акции присутствующие почтили минутой молчания всех жертв произвола властей. Вел митинг Лев Пономарёв, он же зачитал резолюции учредительной конференции Мемориала, прошедшей чуть больше месяца назад. Этот митинг был посвящён не только памятнику жертвам политических террора, но и вопросам создания основ правового государства: в резолюции, принятой по его итогам, говорилось о необходимых мерах по сокращению карательного аппарата государства и партии, который все ещё действует: например, в случае разгона Минского митинга 30 октября 1988 года или при аресте членов комитета «Карабах».
Афиша митинга 5 марта 1989 года. Документ: архив Международного Мемориала.
ГЛАВА XI
Выставка к 50-й годовщине
пакта Молотова-Риббентропа
Политический террор советского государства по отношению к собственным гражданам был не единственным острым сюжетом, который начали публично обсуждать в годы перестройки. В августе 1989 года в московском Д К Русакова открылась выставка «Дружба, скрепленная кровью», рассказывающая историю подписания пакта Молотова-Риббентропа.

Посетители увидели документы переговоров советской стороны с немецкой об условиях будущего соглашения. Одной из самых важных тем в переговорах было обсуждение вопроса о территориях, которые Германия и СССР поделят между собой по результатам совместных военных операций.
Экспонаты с выставки «Дружба, скрепленная кровью». Документы: библиотека Международного Мемориала
Создатели выставки позвали в свою команду дизайнера, поэтому у неё появилось художественное оформление. Кроме документов показывали сохранившиеся фотографии с переговоров, но документальные свидетельства были не самой впечатляющей частью выставки — среди экспонатов оказались ещё и карикатуры про отношения Сталина и Гитлера и про планы раздела зон влияния, а выставочное пространство было оформлено перекрещёнными свастиками и серпами, которые пришлось снять под угрозой закрытия выставки. Требовать снимать карикатуры никто не стал, и они провисели до самого конца.
Экспонаты с выставки «Дружба, скрепленная кровью». Документы: библиотека Международного Мемориала
ГЛАВА XII
Живая цепь вокруг КГБ
Живая цепь вокруг здания КГБ 30 октября 1989 года.
Фото: Дмитрий Борко
Одной из самых запоминающихся акций Мемориала стал митинг, прошедший 30 октября 1989 года, во время которого участники образовали живую цепь вокруг здания тогда еще КГБ на площади Дзержинского и на примыкающих улицах. Эта символическая акция, проведенная по идее и инициативе Мемориала, нашла большую поддержку в обществе. Перед акцией мемориальцы Олег Орлов и Ян Рачинский провели «разведку» вокруг здания органов госбезопасности и на улицах, где предполагалось проводить акцию, рисовали схемы территории для будущей цепи. Во время и после проведения акции ожидать можно было чего угодно: разгрома, посадки участников — и даже того, что сами сотрудники КГБ выйдут из здания и примкнут к цепи и, вспоминая о своих несправедливо осужденных коллегах, станут делать вид, что они тоже часть этого гражданского движения.
Живая цепь вокруг здания КГБ 30 октября 1989 года. Фото: Дмитрий Борко
Когда подавали информацию о живой цепи по телевизору, а ее кратко и очень неполно осветили, говорили именно о том, что сотрудники КГБ вышли и присоединились к цепочке, со всеми этими словами. Ни одного сотрудника КГБ, выходящего из здания, конечно, мы не видели, этого и не было, естественно. И именно поэтому накануне мероприятия, когда мы говорили с корреспондентами, я как мантру повторял, что мы считаем КГБ преступной организацией, что КГБ в своем нынешнем виде сама виновата в политических репрессиях, что она — прямой наследник тех репрессивных органов.
Олег Орлов
Схема окрестностей здания КГБ, которую нарисовали Олег Орлов и Ян Рачинский перед акцией. документ: архив Международного Мемориала
Но никаких усилений перед будущей акцией её организаторы не увидели. Не было замечено и недавно созданного ОМОНа. Акция была заявлена на шесть вечера, но люди начали собираться раньше: стояли возле выхода у метро, в сквере напротив Политехнического музея, где ровно через год появится Соловецкий камень, на тротуарах, у магазина «Книжный мир» (нынешний «Библио-глобус»). Организаторы акции зажгли свечи, к ним начали присоединяться и другие участники акции. Живая цепь вокруг КГБ замкнулась.

После окончания акции на Пушкинской площади должен был состояться митинг «Демократического союза», и часть участников цепи отправились туда, в том числе и некоторые из мемориальцев. Этот митинг был уже очень жестко разогнан, на его участников напал отряд милиции особого назначения. Людей били, многие были задержаны. В декабре 1989 года Мемориал проведет пресс-конференцию, посвященную в том числе факту жестокого обращения милиции с участниками митинга.
ГЛАВА XIIi
Похороны Сахарова
14 декабря 1989 года умер Андрей Сахаров. Прощание с академиком и народным депутатом длилось несколько дней и проходило не в предложенном руководством страны Колонном зале Дома Союзов, а в нескольких разных местах: во Дворце Молодежи на «Фрунзенской», в Президиуме Академии Наук СССР (там с академиком прощалось высшее руководство страны, в том числе и Михаил Горбачев), в Физическом институте АН, а после — в Лужниках, где состоялся большой митинг-прощание. Клуб «Московская трибуна» организовал почетный караул у гроба Сахарова, участниками которого стали и члены Мемориала. Приняли участие мемориальцы и в похоронной процессии к Лужникам, в которой составляли отдельную колонну.

Тысячи людей пришли проститься с Сахаровым в эти несколько дней: ко Дворцу Молодежи тянулась большая очередь, люди стояли по несколько часов на морозе, чтобы зайти в зал, где стоял гроб. Множество людей посетило и митинг в Лужниках, многие выступали: среди выступавших были Дмитрий Лихачев, Сергей Ковалёв, Глеб Якунин и другие.

Похороны Андрея Сахарова. Фото: архив Международного Мемориала
Во время прощания с Сахаровым М. С. Горбачев обратился к Елене Георгиевне: «После похорон мы подумаем, как увековечить память Андрея Дмитриевича». Елена Георгиевна ответила сразу, не медля: «Не надо думать! Зарегистрируйте „Мемориал“ — вот и будет увековечение». Через месяц после смерти А. Д. Сахарова будет зарегистрировано московское отделение «Мемориала», а в апреле 1991 г. — всесоюзное общество.
Владимир Долгий
Из «Народный депутат Андрей Сахаров. 1989 год. Размышления двадцать лет спустя»
Впрочем, впервые зарегистрировать Мемориал в январе 1990 года удалось только по образцу регистрации спортивных клубов — так позволял закон о добровольных сообществах, согласно которому регистрировать в качестве добровольных объединений можно было лишь спортивные, филателистические и другие подобные сообщества. Первым официальным названием общества стало «Всесоюзное добровольное историко-просветительское общество Мемориал».
ГЛАВА Xiv
Архив и библиотека
1. Анкета для заполнения репрессированным. 2. Карточка архивного хранения на имя Шалвы Окуджавы. 3. Опись документов про Шалву Окуджаву. Все документы: архив Международного Мемориала
В ноябре 1990 года Моссовет выделил Мемориалу помещение в Малом Каретном переулке. За несколько лет работы, без финансирования и собственного помещения мемориальцам уже удалось уже сформировать фундамент для архива. Кипы бумаг, документов, свидетельств террора, личных воспоминаний — теперь, когда появилась возможность, нужно было срочно всё это оформлять и архивировать. Всё время говорили про личные карточки репрессированных, про важность заполнения анкет на каждого персонажа и систематизации документов. Началась работа над картотекой, архив приступил к обработке фондов. Тут же разработали и опросник для репрессированных и их родственников.

Параллельно внутри возник другой, не менее важный архив: архив диссидентского движения, в котором собирался самиздат. Возникла и библиотека: кто-то из-за границы присылал тамиздат, который начал заполнять стеллажи, часть домашних коллекций мемориальцев тоже пополняла полки.
Тридцатиметровая комната с невесть откуда взявшимся столом и стулом стала напоминать что-то среднее между камерой хранения ж/д вокзала станции г. Савелово и несуществующей картиной какого-нибудь художника-соцреалиста эпохи ранней оттепели под названием «Ещё не въехали». Помещение «Библиотека» оставалось неуютным и, главное, неубедительным. Уюту помог случай. Кажется, Нина Александровна Ицына убедила меня съездить к её знакомой куда-то в район Большой Грузинской за цветком. Цветком оказался огромный «декабрист».
Борис Беленкин
ГЛАВА XV
Мемориал на первомае
В конце апреля 1990 года, незадолго до первомайской демонстрации, в Москву приезжал один из представителей китайского руководства, жестоко подавившего в июне 1989 протесты на площади Тяньаньмэнь, Ли Пэн. Мемориальцы вышли на пикет против его визита. Зная, что он будет возлагать цветы к Могиле Неизвестного Солдата, пикет было решено проводить поблизости. О пикете заявили заранее. В день пикета его участники вышли на другой стороне Красной площади, к гостинице Националь, и когда подъехал кортеж, подняли свои плакаты. Участников пикета быстро схватили и отправили в отделение милиции, где они просидели несколько часов.
Это дало нам время подумать. Это время, 1990-е годы, все были дико загружены, очень уставшие, и продохнуть и подумать, что можно делать, в связи с чем и как просто некогда было. А вот тут мы все вместе, мемориальцы, сидим в одном месте, в ментовке, есть время поговорить, подумать, пообсуждать. И вот мы говорим: вот с Литвой, ведь тогда была объявлена блокада балтийских государств в связи с объявлением ими независимости, и могут быть какие-то еще более серьезные действия, ведь надо что-то делать. А что делать? Давайте подумаем. Единственное, что пришло в голову, и очень хорошая идея — давайте возьмем много-много литовских флагов и пройдем под ними колонной.
Олег Орлов
Мемориальцы на Красной площади во время демонстрации 1 мая 1990 года. Фото: Дмитрий Борко
С флагами решено было выйти на грядущей первомайской демонстрации на Красной площади: она в 1990 году отличалась от всех прошедших в этот день за годы советской власти, так как впервые руководством страны было разрешено принять участие в демонстрации не только представителям «официальных» профсоюзов, но и оппозиции. Среди последних был и Мемориал, образовавший в шествии на Красную площадь отдельную колонну. Благодаря связям удалось раздобыть множество литовских флагов. Колонна Мемориала и несколько других собирались на демонстрацию у Белорусского вокзала. Со стороны Манежа и Охотного ряда к ним примкнули и другие ее участники. Кроме литовских флагов участники мемориальской колонны несли и транспаранты с лозунгами, осуждающими сталинизм и призывающими к памяти о жертвах политического террора. Начав движение по Красной площади после окончания «официальной» части, демонстранты остановились напротив мавзолея, на трибуне которого все еще стояли Горбачев и другие представители власти. Кто-то из мемориальцев, среди них бывшие политзаключенные, шли сами впереди, за ними — участники колонны Мемориала с литовскими флагами. Последние оказались прямо напротив мавзолея, стали размахивать флагами и кричать «За независимость Литвы!», «Позор!». Другие участники из оппозиции также выкрикивали различные лозунги, среди которых все чаще звучал в разных вариациях лозунг «Долой!».
В какой-то момент один литовский флаг полетел в сторону мавзолея, через линию гбшников. Он через нее, конечно, не долетел до него, но совершил такую дугу в сторону. И вот именно в этот момент Горбачев встал, повернулся и ушел. И они все покинули мавзолей.
Олег Орлов
Мемориальцы на первомае (слева направо): Александр Соколов, Олег Орлов, Дмитрий Шкапов, Владимир Ефимов. 1 мая 1990 года. Фото: Дмитрий Борко
ГЛАВА XVi
Экспедиция на Соловки
Первая поминальная служба на Соловках. Фото: архив Международного Мемориала
Узнать о периоде массового террора можно было не только из рассказов бывших заключённых и архивных документов — по всему СССР оставались те самые места, в которых всё происходило. Естественным образом появилась идея ездить в экспедиции, чтобы увидеть сохранившиеся следы, но сделать это было не совсем просто, потому что доступ в некоторые места без специального разрешения был закрыт.
Сотрудники московского и ленинградского Мемориала решили поехать в самый ранний лагерь ГУЛАГа — на Соловки — и это был тот самый случай, когда потребовалось добиваться разрешения. Но история закончилась успешно: разрешение они получили.
Смешная деталь была в том, что фамилия начальника, ответственного за эту территорию, была Тиранов. Я хорошо помню, как мы писали письмо, в котором просили разрешить нам проехать пограничную зону, и на нашем письме он написал: «Разрешаю, Тиранов».
Елена Жемкова
До экспедиции Соловки оставались закрытой территорией, но организаторам поездки удалось договориться даже на церковную службу, которая состоялась там впервые с момента ликвидации монастыря. С этой экспедиции началось новое освоение Соловков, в том числе возрождение монастыря.
ГЛАВА XVIi
Открытие Соловецкого камня в Москве
Открытие Соловецкого камня, 30 октября 1990 года. Все фото: Дмитрий Борко
По результатам двух объявленных конкурсов проектов памятника жертвам политических репрессий лучший проект памятника так и не был выбран. Но идея установить такой памятник в Москве среди мемориальцев не исчезла: в итоге им стал большой гранитный камень, доставленный с территории Соловецкого лагеря по инициативе Мемориала. Местом для его установки, которое одобрил и Моссовет, стал сквер перед Политехническим музеем на нынешней Лубянской площади, напротив здания КГБ. Памятник, посвящённый всем жертвам советской власти, открылся 30 октября 1990 года. К открытию памятника был приурочен и митинг, на который пришли около десяти тысяч человек. В руках многих были свечи, плакаты, цветы, транспаранты с лозунгами, а еще — фотографии репрессированных родных и близких, таблички с названиями лагерей. Выступали многие известные люди, бывшие политзаключенные и диссиденты. После открытия памятника площадка возле него стала традиционным местом проведения и многих других митингов, а с 2007 года каждое 29 октября возле Соловецкого камня проводится акция «Возвращение имен», во время которой зачитываются имена расстрелянных в годы Большого террора москвичей. Люди, пришедшие на акцию, добавляют и свои имена имена родных, близких, знакомых, также пострадавших от репрессий.
ГЛАВА XVIIi
Органы госбезопасности в опасности
Некоторые проекты начинались с простого любопытства. В 1977 году два друга отправились в Ленинскую библиотеку, чтобы ради эксперимента заглянуть в газеты 1930-х годов и посмотреть, уничтожены ли в сохранившихся экземплярах упоминания тех, кого потом назвали «врагами народа». Оказалось, что в библиотечной коллекции доступна абсолютно вся информация, и тогда студент Менделеевского института Никита Петров начал собирать имена и биографии всех сотрудников НКВД, о которых когда-то писали в газетах.

Пока его друг, Сергей Филиппов, собирал информацию о партийных деятелях, Петров выписывал и тайно фотографировал всё, что его интересовало, а дома систематизировал это и набирал на машинке. Несколько лет Никита Петров совмещал свои расследования в Ленинской библиотеке со службой в Курчатовском институте, и ему удавалось избегать бесед с сотрудниками КГБ, но в начале восьмидесятых слишком любопытные советские граждане всё ещё не могли оставаться без внимания Комитета вечно.
Человек пришёл в аспирантуру в Курчатовском, где я учился, и сказал: «Я из Комитета государственной безопасности». Он сидел с совершенно невыразительным лицом, его даже запомнить нельзя было, а на столе всё время стоял огромный портфель.
Я понял, что там, наверное, записывающая аппаратура и говорю, дескать, а чего такого, хожу в библиотеку, да. Я готовлюсь к экзамену по марксистской философии. Но сигнал это был достаточно серьёзный.
Никита Петров
Мой приятель Андрей Миронов попался, в 1984-м году его взяли прямо в булочной, где он работал по моей трудовой книжке, то есть работал как Петров, а его взяли сотрудники КГБ и выдворили из Москвы.
Дальше — больше: уже пошли аресты, обыски, но «спасла» перестройка. Я ходил на допросы в Лефортово в мае 1986-го; если бы не поменялась обстановка, это бы кончилось совсем плохо, а так у меня изъяли часть материалов, но это были копии — оригиналы я спрятал.
Никита Петров
В конце концов про Петрова рассказали тем, кто занимался исторической работой в Мемориале, и его пригласили в команду. С этого момента он начал заниматься семинарами, посвящёнными своей теме исследований, об этом узнали в регионах, и в Мемориал начали приходить письма с новыми именами. В это же время Петров давал интервью о своей работе иностранным журналистам.

В сентябре 1989 года Петрова пригласили на Лубянку: на столе лежали коробки с его распечатками, изъятыми когда-то при обыске — неожиданным образом в КГБ решили вернуть их владельцу.
Письмо (на трёх листах) из Красноярска со списком сотрудников местных репрессивных органов, имена которых удалось получить из краевых газет
Все документы: архив Международного Мемориала
Несмотря на конец преследований тех, кто не был согласен с властью, КГБ, который много лет занимался борьбой с инакомыслящими, никуда не исчез и сохранял монополию на доступ к документам о своём прошлом. В то же время появились люди, которые хотели узнать историю репрессированных членов своей семьи, чтобы добиться реабилитации и найти захоронения, но сотрудники КГБ не стремились действительно открыть архивы, поэтому до самого конца существования Советского Союза продолжалась борьба, как за доступ к информации, так и за ликвидацию одиозного ведомства.

Как показывает практика, тридцати лет существования Мемориала оказалось недостаточно для решения этого вопроса.
Заявления Рабочей коллегии Московского Мемориала с оценкой деятельности КГБ
Все документы: архив Международного Мемориала
ГЛАВА Xix
Баррикады августа 1991-го
К августу 1991 года Мемориал всерьёз обжился на Малом Каретном переулке, где за полгода уже успели образоваться и библиотека, и архив. Утром 19 августа, после новостей о государственном перевороте, многие мемориальцы поспешили именно туда: если перестройку свернут, то такой организации явно не дадут дышать свободно. Первым делом вывозили архив и библиотеку по квартирам.

К середине дня решили писать листовки, чтобы поддержать защитников Белого дома. Не привыкшие к пафосным речам, они сами не верили, что пишут высокопарные листовки. Но именно таких фраз требовало время, поэтому отшучивались, но призывали людей встать на защиту демократии. Потом с листовками — на улицы и к Белому дому.

Все три дня мемориальцы так и жили, бегая от Малого Каретного на баррикады и обратно.
1. Танкист читает листовку Мемориала, август 1991 года. 2. Текст одной из листовок Мемориала, август 1991 года.
Все фото: архив Международного Мемориала, автор фото 1 Игорь Стомахин
Когда писали очередные листовки, пришел мой сын Мишка. Хотел тоже что-нибудь делать такое, помогать. Садись, говорю, мы вот с Рогинским листовки сочиняем: мы — от руки пишем, а ты вбивай в компьютер, чтобы потом распечатывать. И он сел набирать всю нашу патетическую фигню,
«бронированные трýсы, которые заслоняются от народа» — фигня такая, что стыдно вспомнить. Вдруг слышу от компьютера хохот — Мишка ржёт. «Что это ты с Арсением, папа, пишешь такое? Какие «бронированные трусы́»?
Александр Даниэль
ГЛАВА Xx
Экспедиция в Карабах
В годы перестройки некоторые территории Советского Союза решили добиваться либо своей независимости, либо переподчинения, потому что советские решения об административном делении часто противоречили реальной картине расселения народов. В 1988 году конфликт между Арменией и Азербайджаном по поводу Нагорного Карабаха стал обостряться — армяне и азербайджанцы начали использовать оружие друг против друга. Сначала это происходило точечно, но постепенно переросло в применение артиллерии в приграничных зонах и в погромы с массовыми убийствами.

Когда в Карабах прислали силовиков, которые должны были уладить конфликт, получилось ровно наоборот — местные жители стали страдать от всех воюющих сторон, включая банды, оформившиеся после начала открытых столкновений. Но узнать об этом, не находясь в Карабахе, было невозможно.
В 1990 году Дмитрий Леонов и Олег Орлов решили, что надо самим ехать в зону конфликта, чтобы понять, что там происходит. У них не было никакого опыта подобной работы, но они договорились о помощи с коллегой из Армении, и в результате им помогли перелететь в Карабах. Примерно две недели Леонов и Орлов ездили по сёлам, разговаривали с местным населением, наблюдали за тем, как ведут себя войска — всё это время они находились в зоне вооружённого конфликта, не имея никакой связи с внешним миром.

Мы познакомились с местным армянским подпольем, вооруженным подпольем… Мы понимали, с кем мы имеем дело: этот человек днём легальный оппозиционер, а ночью он берёт в руки оружие. Мы это понимали, но… в ходе работы в горячих точках иногда бывает необходимо вступать к контакт с членами НВФ. Это не значит, что мы на их стороне или мы их оправдываем — это часть работы.
Это в глазах властей СССР и Азербайджана они были членами НВФ. А в глазах властей Армении, ныне независимого союзного России государства, — они героические борцы за свободу народа Арцаха. Всё это относительно. А недопустимость системных нарушений прав человека, преступлений против человечности, военных преступлений, кем бы они не совершались — требование абсолютное, адресованное и легитимной власти, и членам НВФ, и борцам за национальную независимость.
Олег Орлов
Всю поездку Леонов и Орлов записывали то, что удавалось узнать, в записные книжки и очень боялись, что их найдут и отберут при выезде, но никто ничего не отобрал. В Москве они начали готовить тексты на основе своих записей для распространения и публичного обсуждения происходящего. Позже выяснилось, что часть информации, которую им сообщали местные жители, оказалась ложной, но всё-таки это касалось только отдельных деталей, которые не искажали общую оценку. После первой экспедиции началась регулярная работа в Карабахе, и уже через год вышел подробный отчёт о происходящем в зоне конфликта, в котором правозащитники описали случаи убийств мирного населения, депортаций армян из Карабаха с применением насилия, мародёрства и жестокости со стороны сотрудников ОМОНа, которых изначально присылали в зону конфликта, чтобы его урегулировать.

С этой экспедиции началась история создания специальной программы «Горячие точки», которая существует в Правозащитном центре Мемориал до сих пор.
1. Результаты судебно-медицинской экспертизы трупа одного из убитых в ходе армяно-азербайджанского конфликта. 2. Список пленных с пометками об убитых и обменянных. 3. Собранная вручную статистика по нападениям и убийствам, за которые ответственна каждая из сторон конфликта.
Все документы: архив Международного Мемориала
Случайно навсегда
Мемориал живёт до сих пор. И тут, конечно же, сам собой возникает вопрос: а почему? За счет чего эта организация смогла просуществовать столько лет? Этот вопрос и мы сами себе задаем постоянно. <…> Создалась совершенно специфическая мемориальская идеология. Идеология, которая сочетает тему памяти с темой прав человека. Мемориал, который смотрит на сегодняшний день всегда с ретроспективы, с предыстории, утверждая, что нарушения прав человека сегодня имеют корни в нашем советском прошлом.
Арсений Рогинский
Made on
Tilda