Елена Жемкова: «Хотелось придумать такую акцию, чтобы дать возможность людям поступать по совести»


Автор: Зоя Светова

Источник

24.10.2018

Елена Жемкова. Фото: Николай Галкин / ТАСС

29 октября у Соловецкого камня в Москве должна была состояться акция «Возвращение имен». За десять дней до ее проведения московские власти неожиданно предложили организаторам перенести ее к Стене Скорби на проспекте Сахарова. Организаторы возмутились,общественность тоже. Но мэрия все же услышала горожан, сообщив,что, возможно, все-таки согласует акцию. Зоя Светова расспросила исполнительного директора Международного общества «Мемориал» Елену Жемкову о том, как родилась сама идея акции и почему невозможно перенести «Возвращение имен» в другое место Москвы.

Когда в субботу днем я разговаривала с Еленой Жемковой, еще не было известно, что мэрия Москвы прислушалась к мнению «Мемориала» и выразила готовность начать переговоры о возможности проведения акции на прежнем месте. Но никаких официальных бумаг «Мемориал» пока не получил.

— Как появилась идея акции «Возвращение имен»?

— Сначала было 30 октября, день памяти жертв политических репрессий в СССР — это единственный памятный день, который был придуман не государством, а утвержден обществом. Это для нас очень важный день. Он был учрежден в 1974 году советскими политическими заключенными в тюрьмах. Политзэки ежегодно проводили голодовку протеста с требованием освобождения всех политзаключенных в СССР. А потом этот день признало и государство. И поэтому все, что происходило 30 октября и Соловецкий камень, который появился тоже по инициативе общества (был привезен с Соловков — З.С.) — все это было для нас очень важным. Мы никогда не хотели 30 октября у Соловецкого камня слышать предвыборные речи. Это всегда был в такой публичной открытой форме серьезный разговор о происходящем и одновременно день памяти. Там собирались тысячи людей, мы всегда сами составляли сценарий, строго отбирали выступающих и ведущих. Но постепенно времена менялись и наступил момент, когда «Мемориал» был отстранен от создания сценария. Остались ветеранские организации, которыми власти было легко прикрыться, оттесняя их в составлении программы этого мероприятия.

Мы же все равно приходили и приходим на эти митинги. Мы слушали и слышали, что там происходит. И от года к году это все больше сводилось к социальным вопросам, даже проблемам увековечивания памяти почти не оставалось места. В конце концов это превратилось в очередную «дежурную» площадку, где выступают, что-то говорят и сами не верят в то, что они говорят. Дают слово пожилым людям, которые что-то выкрикивают, но никто их особенно не слушает. И все происходящее там 30 октября, с моей точки зрения, стало выглядеть недостойно. И как только приближались какие-то выборы — депутатов в московскую думу или какие-нибудь федеральные выборы, сразу же появлялись люди, которые вдруг начинали интересоваться судьбами репрессированных. В 2005 году был принят закон о монетизации льгот, и это стало большой проблемой для репрессированных, у них ведь украли то, что им было положено, переведя их так называемые льготы с федерального уровня на региональный. Сложилась довольно абсурдная ситуация: люди одной и той же судьбы должны были получать разного уровня компенсации в разных регионах, просто потому что один жил в Москве, а другой в Калмыкии. И это абсолютно несправедливо. Мы как моглиэтому сопротивлялись, но было видно, что у нас ничего не получается. Я помню момент, меня особенно возмутивший: на митинге у Соловецкого камня 30 октября 2005 года выступила какая-то дама, недавно избранная в Общественную палату.

Она буквально била поклоны, ей только кокошника не хватало. Она кланялась в ноги этим стоящим на площади старикам и говорила: «Да, я за вас, для меня так важны ваши судьбы и т. п.». Я хорошо помню эти ее абсолютно лживые речи. Я потом даже не поленилась и через несколько дней написала ей письмо и послала список репрессированных, которым нужно было помочь. Она мне не ответила. Видеть и слышать все эти выступления стало невыносимо. Вот тогда возникла идея, что нам нужно придумать что-то другое, придумать такое дело, где каждый обыкновенный, никому не известный человек смог бы участвовать. Для меня в этом смысле всегда был очень важен опыт Германии, которая очень много работает с памятью. И, конечно, идея акции «Возвращение имен» не придумалась из воздуха. Я помню, какое сильное впечатление на меня произвело то, что я увидела и услышала в одну из годовщин падения Берлинской стены в Берлине. Я оказалась в одной из церквей, которая стоит на месте гибели немцев из Восточного Берлина, которые пытались пересечь границу и были убиты. Я помню, как туда пришли люди и по очереди рассказывали о каждом из этих погибших. Они рассказывали биографии незнакомых им людей, это были длинные рассказы, потому что речь шла о небольшом количестве погибших. И вот из этой живой памяти и из самого того факта, что о них говорили не их родственники, а посторонние люди, и возникла идея акции «Возвращение имен» .

— Как она превратилась в столь мощную акцию?

— По началу это было очень трудно. Одна из главных трудностей была как раз связана с московской властью, потому что первоначальная идея, была более крутая в каком-то смысле. Идея была такая: нам известны 40 тысяч имен расстрелянных москвичей, мы объявим акцию и будем читать их имена, пока все не прочтем. Читать будем круглые сутки, ну сколько нам понадобится: 10−20 дней? Мы будем, сменяя друг друга, стоять у Соловецкого камня, и читать их имена. Очень важно стоять именно у Соловецкого камня, потому что этот камень так же символичен, как, например, Вечный огонь у могилы Неизвестного солдата. Мы же не заменяем Вечный огонь огромным музеем на Поклонной горе. Музей и памятники — это важно, но Вечный огонь ничто не заменит. В этом смысле Соловецкий камень абсолютно также символичен, потому что он Свидетель. Стена скорби —это крайне важно, в том числе и потому, что этот памятник поставлен государством. Но Соловецкий камень, свидетеля преступлений и горя, заменить невозможно. Должны существовать и Соловецкий камень — свидетель, и Стена скорби — извинение и признание государства.

Акция «Возвращение имен». Фото: Кирилл Кудрявцев / AFP

— Как к этой идее отнеслись московские власти?

— Когда мы стали обсуждать, Сеня Рогинский мне сказал: «Ты безумная, невозможно представить себе, что московские власти согласятся что-то делать бессрочное, даже не будем пытаться». Я согласилась, но не из-за московских властей, а из-за того, что стало понятно: если бы было лето, то это можно было сделать, но поздней осенью тяжеловато организовать такую круглосуточную акцию. Холодно. Согласились на том, что проводим акцию с 10 утра до 22 часов вечера. Но сложность была еще и в том, что такая акция — это какой-то новый формат. Это же не митинг, мы с самого начала обозначали, что это не митинг. Но мы думали-думали и у нас получилось, что акция не попадает никуда, кроме как под законодательство, регулирующее митинги. И в первый раз в 2006-м мы все-таки подали заявку на ее проведение за 15 дней, как положено в случае с митингами. Московские власти нам отказали, объяснив, что это никакой не митинг, а так называемое культурно-массовое мероприятие, (из-за его длительности). А это согласовывается за 45 суток. Мы сказали: «Хорошо, мы придем на следующий год. Убитые ждали семьдесят лет. У них есть терпение». И на следующий год мы долго обдумывали, готовились, за 45 дней подали заявление. Разобрались, как это все делать. В случае культурно— массового мероприятия нужно представить схему, как это все будет происходить, где, кто будет стоять, как будет двигаться народ. Нужно написать сценарий, описать все, что будет происходить в течение 12 часов.

Уже в 7 часов утра мы начинаем подготовку и монтаж. Без одной минуты десять все готово, ровно в 10 начинает бить метроном, выстраивается очередь, в центре стоит пюпитр, на котором расположен микрофон, играет тихая музыка. Есть дежурные, которые следят за порядком. Приготовлены листы с именами жертв, дежурные раздают их участникам. Обычно приходят люди разного возраста — родственники и сочувствующие, знакомые и незнакомые. Сменяя друг друга, люди выходят к микрофону, зачитывают короткую биографию расстрелянного, после чего ставят зажженную свечу у Соловецкого камня и уходят. Еще мы ставим небольшую палатку, в которой лежат Книги памяти, компьютер с собранной нами объединенной базой данных жертв, в которой уже более 3 миллионов имен. И есть дежурный, который может ответить на вопросы, в первую очередь, по розыску родных.

Для подачи заявления на акцию в префектуру нужно представить целый комплект документов, решение Правления, Устав, схему мероприятия, сценарий. Префектура требует, чтобы мы получили соответствующие разрешения у разных ведомств.

— У ФСО и МВД?

— Да. И не просто у МВД. Есть ГИБДД, есть МВД, есть служба собственной безопасности, есть ФСО. Когда-то был Мосзелентрест, надо было получать разрешение у них, потому что они отвечали за газоны, и мы брали обязательства, что если будут повреждены газоны, то мы обязуемся все восстановить. Сейчас возникла такая контора «ГБУ Автомобильные дороги», которая теперь отвечает за чистку тротуаров. Теперь нужно согласовывать и с ними. Кроме того, мы должны обеспечить туалеты. Новшество этого года — нам сказали, что мы должны представить договор со «скорой помощью», которая гарантирует, что на акции все эти 12 часов будет дежурить бригада врачей. Раньше мы сами обеспечивали дежурство в нашей машине волонтера-врача. Мы заключили договор со «скорой помощью», мы заказываем еще и машину с генератором . Нужно купить не меньше трех тысяч свечей. На все на это мы собираем деньги.

— Вам удалось в этом году собрать необходимую сумму?

— Да, мы объявили, что нам надо 450 тысяч рублей (бюджет есть на Планете), а собрали 500 тысяч рублей.

— В прошлом году тоже были проблемы с проведением акции?

— В прошлом году мы действительно очень волновались, потому что это был первый год, когда подход к Соловецкому камню был закрыт стройкой.

— Эта стройка действительно связана с Политехническим музеем?

— Действительно, потому что есть большой серьезный план реконструкции Политехнического музея. Он, в частности, подразумевает, что под Политехническим музеем будет сквозной нижний этаж. Он будет под землей, но это не будет закрытый, подземный этаж, будет сквозной проход к памятнику героям Плевны. И поэтому там действительно идут серьезные работы, и в прошлом году на том месте, где раньше был проезд для троллейбусов, был вырыт огромный котлован. Но в прошлом году, несмотря на то, что шла стройка, доступ к скверу власть обеспечила. Может быть, в этом году мы были слишком легкомысленны и слишком верили их заверениям. Они нам говорили, что в конце сентября сдают в эксплуатацию ту часть стройки, которая называется «Музейный парк». Мы даже были на площадке в сентябре и нам показалось все очень симпатичным. Мы исходили из того, что если эту часть стройки планируется открыть к концу сентября, то все будет нормально и когда 15 октября нам выдали разрешение на проведение акции, это показалось совершенно логичным завершением нормального процесса.

— И отказ в согласовании акции от 18 октября стал для вас неожиданным?

— Абсолютно.

— Почему вы не согласились перенести акцию к Стене Скорби, как вам предложили?

— В сложившейся ситуации это невозможно. Если бы не было получено разрешение и не было объявлено людям, в том числе пожилым, что все будет как всегда, если бы переговоры начались раньше, то в принципе, ну да, бывает, невозможно сделать так как задумано… Мы женормальные люди. Мы даже в прошлом году, понимая, что, может быть, акция не состоится на прежнем месте, обсуждали разного рода варианты. И понятно, что все варианты, которые мы обсуждали, были связаны с каким-то местом, которое находится в непосредственной близости от Соловецкого камня. Мы обсуждали, что можно было бы устроить «Возвращение имен» на Никольской, у здания Военной коллегии Верховного суда. Мы обсуждали, а почему бы не устроить акцию на выходе у метро «Лубянка», там у Никольской. Было бы возможно обсуждать заранее перенос акции и в этом году, но не тогда, когда уже было получено разрешение и люди собирались идти к Соловецкому камню.

Церемония открытия мемориала памяти жертв политических репрессий «Стена скорби», 30 октября 2018 года. Фото: Дмитрий Азаров / Коммерсантъ

—А что бы решил Арсений Рогинский?

— Я думаю, что Сеня согласился бы с тем, что нельзя прерывать чтение имен. Это продолжение принципиально важно. Искать выход. Вести переговоры. Есть разные идеи, люди говорят, давайте как в 1989 году окружим здание Лубянки цепочкой людей со свечами. А я бы позвала двести-триста друзей, и мы бы стали со свечами вдоль противоположного тротуара, вдоль Лубянского проезда, с одной стороны, напротив камня, и вдоль Новой площади с другой стороны. Так мы бы показали, что камень для нас символически важен, что это наш камень и мы надеемся, что в следующем году мы к нему вернемся.

— Но и на эти символические акции нужно было бы получать разрешение?

— Не знаю, нужно ли получать разрешение на стояние со свечой без слов. Возможно. И еще есть идея устроить флешмоб. Но не просто виртуальный. Предложить людям в этот рабочий день: «Найдите 10 минут, возьмите одну биографию из нашего списка — все биографии есть на сайте, встаньте у места, которое для вас является символическим. Адрес можно выбрать на нашем сайте «Топография террора». Подойдите к дому, где есть табличка «Последнего адреса», прочитайте биографию человека. У нас в Москве уже больше 300 адресов с табличками «Последнего адреса», они все обозначены на карте. И пришлите нам ваши ролики или фотографии, мы их выставим на нашем сайте.

— Как вы думаете, почему префектура отказала в этом году?

— Я не знаю: злостно или по халатности, по хамству или специально, я не знаю, потому что дальше начинаются личные оценки. Я вполне могу поверить, что дело в несогласованности одних служб с другими: одни службы цветочки сажают и плиточку кладут, а другие к ним приходят траншеи копать. Могу представить, что одни все сделали, парк сдают, а другие к ним пришли и сказали: «Вы парк сдаете, но только сейчас нам надо трубы провести, если не проведем, то в Политехническом музее не будет ни воды, ни канализации». Но правда это или неправда, нам надо подождать год. Через год мы узнаем, разрешат ли нам провести нормально акцию у Соловецкого камня. А для сегодняшнего форсмажора нужно найти решение.

Попытка запрета акции памяти «Возвращение имен» показывает, что власти существуют отчасти в параллельном с нами мире. Они не понимают значения и масштаба этой акции — неслучайно без всякого нашего участия так отреагировали люди и пресса. Эта акция стала больше, чем «Мемориал», и даже, если «Мемориал» примет решение и перейдет в другое место, это совсем не значит, что люди нас послушают. Люди могут сказать: «Ну подумаешь, „Мемориал“, ну да, придумали эту акцию, спасибо им, но мы все равно придем к Соловецкому камню». Очень многие так и говорят. Каждый решает за себя. Я считаю безответственным звать кого-то стать героем. Двенадцать лет назад хотелось придумать для людей такую акцию, которая не будет их превращать в героев, а даст им возможность поступать по совести. И Сеня Рогинский, кстати, тоже так считал. Мы с ним много об этом говорили. Он считал, что человек должен быть готов к насилию, только в одной ситуации, когда он не может по другому и ему нужно защитить свои честь и достоинство. Как в тюрьме — ты должен понимать, что если тебя сейчас будут унижать, ты должен быть готов на это отвечать и защищаться, должен быть готов даже умереть. «Главное — не быть униженным», — это его слова.

Через полчаса после записи интервью в «Мемориал» позвонили из московского правительства и предложили встретиться в понедельник у Соловецкого камня, чтобы обсудить возможность проведения акции.

 

Поделиться:

Рекомендуем:
24.04.2024 | Заседание по делу Орлова — завтра!
24.04.2024 | Кромина (Удалова) Н.А.: «Я сначала терпела, а потом стала отвечать» | фильм #377 МОЙ ГУЛАГ
24.04.2024 | Геноцид армян (1915-1916 годы): подробные сведения
•Без вины виноватые
•ВОЙНА ГЛАЗАМИ ВОЕННОПЛЕННЫХ
•Карта мемориалов жертвам политических репрессий в Прикамье
КНИГА ПАМЯТИ | Не кричи, не плачь…
КНИГА ПАМЯТИ | Любила его всей душой
КНИГА ПАМЯТИ | Главная страница, О проекте
blog comments powered by Disqus