Пермская региональная благотворительная общественная организация
«Центр исторической памяти»

Эдуард Берзин

Его имя много раз встречается в рассказах Варлама Шаламова, посвященных Вишерлагу и Дальстрою. И там и там он был главным начальником. Эдуард Берзин — легендарный соратник самого Дзержинского — был брошен из Москвы на работу в лагерную сферу. Может быть, Берзин принял близко к сердцу призыв партии к освоению бескрайних просторов родины. А может, искал место, где его власть ничем не была бы ограничена.

И все же, пусть и в очень далекой, но столице, где пребывали его гэбистское начальство и сослуживцы, о Берзине не забывали. Когда вышел срок, он получил свою «черную метку» — телеграмму с вызовом в Москву.

С Берзиным судьба свела заключенного Шаламова еще в Вишерлаге. То был период, когда начальство лагерей ОГПУ было увлечено романтической теорией «перековки». В действительности, а Шаламов пришел к этому выводу довольно рано, «проводился великий эксперимент растления человеческих душ, распространенный потом на всю страну и обернувшийся кровью тридцать седьмого года. Именно здесь и тогда проводился первый опыт новой лагерной системы — самоохрана, «перековка», питание в зависимости от выработки…». Во главе этого эксперимента на Вишере стоял Берзин.

Эдуард Петрович Берзин, родившийся в 1894-м в Лифляндской губернии, с пятилетнего возраста жил вместе с родителями на окраине Риги. Учился малярному делу, рано проявил способности к художеству и уехал в 1910-м в Германию, где окончил Берлинское училище живописи. Вернулся в Россию. С января 1915-го в царской армии, был тяжело ранен на фронте, награжден Георгиевским крестом 4-й степени, дослужился до прапорщика. Революционная карьера Берзина началась в рядах красных латышей. В июле 1918-го, будучи командиром легкого артдивизиона Латышской стрелковой дивизии, он участвовал в подавлении выступления левых эсеров. В том же году, в ноябре, стал членом коммунистической партии.

К 1918 году относится и участие Берзина в масштабной провокации, затеянной ВЧК против представителей иностранного дипкорпуса в России, известной в литературе как якобы разоблаченный чекистами «заговор послов». Как пишет Шаламов, Берзин «встретился с Локкартом, с английским послом, и с Сиднеем Рейли — знаменитым английским разведчиком, и заманил шпионов в ловушку. Осторожный Рейли бежал, а Локкарт был арестован и обменян позднее на Литвинова, который сидел в английской тюрьме». В действительности Берзин, вместе с другими агентами ВЧК выдавая себя за представителя антибольшевистского подполья, готовившего переворот, предлагал главе английской миссии в Москве Локкарту участвовать в подготовке покушения на Ленина и Троцкого. Англичане с сомнением отнеслись к этой затее.

Произошедшее вскоре покушение на Ленина спутало чекистам все карты. Пришлось спешно проводить аресты англичан, хотя они к покушению не были причастны.

Еще в 1918-м Дзержинский заметил Берзина и впоследствии приблизил к себе. С февраля 1921-го Берзин сотрудник ВЧК—ОГПУ. На Вишере Берзин появился в 1927-м как директор строящегося химзавода. Тогда в его подчинении оказались заключенные Вишерского отделения управления Соловецкого лагеря особого назначения. Их численность составляла лишь несколько тысяч человек. В 1929-м отделение было преобразовано в самостоятельный лагерь, и Берзин стал начальником Вишерлага, чье население росло космическими темпами. Если в конце 1929-го было всего 6 тысяч заключенных, то к концу 1930-го их стало 30 тысяч! Сюда гнали этап за этапом.

Как отмечает Шаламов в рассказе «У стремени», среди лагерного населения Берзин слыл «большим демократом», он ежедневно принимал заключенных, выслушивал их просьбы и жалобы. Правда, отводил этому занятию лишь то время, пока седлал коня. Иногда успевал выслушать просьбы десятка зэков. Другое дело, помогал ли им? «Людям он не верил», — пишет Шаламов, а к заключенным инженерам относился «с полным презрением», полагая, что все они «вредители».

Переместившись в 1931-м на Колыму, Берзин получил неограниченную власть. Об этом пишет Шаламов в рассказе «Берзин»: «Он был директором Дальстроя, хозяином жизни и смерти десятков тысяч людей, он был высшей партийной инстанцией, главной советской властью золотого края, командующим пограничными войсками на границе с Японией и Америкой…» Будучи начальником Дальстроя, Берзин в марте 1935-го был награжден орденом Ленина.

Шаламов в своих оценках беспощаден, отмечая, что таким, как он, «славу дал мундир». И Берзин, по его мнению, «убивал по приказу свыше» и не был сколько-нибудь замечательным человеком. Сочетая высокомерие и игру в тайну, столь свойственную людям чекистской профессии, Берзин нажил немало завистников и врагов. В разгар массовых чисток и репрессий это сыграло роковую роль.

В июне 1937-го в адрес руководства НКВД было направлено письмо. По форме — заявление, а по содержанию — донос о непонятном и подозрительном прошлом Берзина. Автор — заместитель наркома лесной промышленности, а в прошлом непосредственный руководитель Берзина — бывший начальник ГУЛАГа Лазарь Коган. Вот этот документ:

Заявление заместителя наркома лесной промышленности Л.И. Когана на имя заместителя наркома внутренних дел В.М. Курского о «подозрительной деятельности» Э.П. Берзина. 11 июня 1937 г.

«Тов. Курский!

Звонил ФРИНОВСКОМУ, говорят уехал.

Пишу тебе.

Есть такое место — Колыма на Дальнем Востоке. Там золотые прииски. Начальник там — БЕРЗИН. Колыма находится в ведении НКВД.

БЕРЗИН — очень своеобразный человек с довольно известным прошлым. Это тот солдат БЕРЗИН, который вербовался ЛОККАРТОМ (заговор послов). Своеобразие его заключается, например, в том, что он лет 6–7 тому назад сказал мне: «Ведь меня в партию записал насильно СВЕРДЛОВ». Кроме того, БЕРЗИН единолично вел какие-то секретные дела за границей, часто туда ездил, имел свой счет в финотделе ГПУ, по которому, кажется, не отчитывался. <…>

Всю деятельность БЕРЗИНА, связанную с какой-то конспиративной работой и, в частности, связанную с постройкой Вишерской бумажной фабрики и поездками за границу — знал РУДЗУТАК.

БЕРЗИН об этом говорил прямо. С РУДЗУТАКОМ он был на «ты», называл его Яном и устраивал через него все свои хозяйственные дела. Если чего мы не могли для строительства фабрики делать нормальным порядком, БЕРЗИН легко проводил через РУДЗУТАКА. Это нас радовало, но часто — удивляло. Объясняли мы отношения к БЕРЗИНУ РУДЗУТАКА земляческим и товарищеским признаками. У БЕРЗИНА в Москве, где-то около Девичьего Поля, был и говорят есть <…> деревянный, двухэтажный большой дом. Однажды, много лет назад, я подвозил БЕРЗИНА к этому дому. Жил он во всем доме один, хотя, по виду, там можно поселить 10 семейств.

<…> Не помню кто, но говорили, что туда приезжает РУДЗУТАК. Ворота всегда на запоре. Постоянно во дворе стояла машина, на которой, в редкие приезды с Вишерского строительства в Москву, ездил БЕРЗИН. БЕРЗИН говорил, что это машина Совнаркома. Меня всегда занимал вопрос: как вяжется официально небольшое служебное положение БЕРЗИНА с его неофициальными возможностями — этот таинственный дом <…>, поездки за границу, громадный личный текущий счет в финотделе (БЕРЕНЗОН должен это помнить). Сегодня пом. нач. ГУЛАГа АЛМАЗОВ рассказал мне, что, называясь членом партии, БЕРЗИН до 1929 г. не имел партбилета. Когда на Вишере пошел слух, что он беспартийный, БЕРЗИН, будто бы выехал в Москву и привез партбилет, в котором он значился членом партии с 1918 г.

БЕРЗИН — очень странный человек. Он всегда занимал мое внимание своим своеобразием. По всему своему складу, он мне казался беспартийным, и когда он сказал, что его насильно записали в партию, это подтвердило мое впечатление о нем.

Сообщаю это для сведения.

Может быть, пригодится.

Адрес дома БЕРЗИНА в Москве не знаю, знаю, что около Девичьего Поля.

Можно, видимо, узнать в Дальстрое (контора БЕРЗИНА) или у т. БЕРМАНА в ГУЛАГе.

Л. КОГАН».

(ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 4. Д. 97. Л. 185–187)

Адресованное заместителю наркома внутренних дел письмо в итоге попало к наркому Ежову. Он, в свою очередь, 21 июня 1937-го без каких-либо комментариев направил документ Сталину и Молотову (за исходящим № 57979).

Вообще-то в 1937-м такие документы обычно срабатывали. Во-первых, дважды в письме повторяются тревожащие воображение начальства нотки в характеристике Берзина: «очень своеобразный», «очень странный». Во-вторых, совершенно убийственным было упоминание в письме о тесной дружеской связи Берзина с Яном Рудзутаком. Ведь заместитель председателя Совета народных комиссаров СССР Я.Э. Рудзутак к этому времени был уже арестован и давал показания (его арест состоялся 25 мая 1937-го).

Тем не менее донос Когана возымел действие не сразу, хотя, без сомнения, предрешил судьбу Берзина. Осенью Ежов стал готовить ему замену на посту руководителя Дальстроя. Сначала шифровкой от 6 октября 1937-го из Симферополя в Москву был вызван будущий преемник Берзина — нарком внутренних дел Крымской АССР Карп Павлов. Через две недели, 20 октября, Ежов направил Берзину шифровку следующего содержания: «ОТВЕТ ВАШИ ТЕЛЕГРАММЫ ЗАДЕРЖАЛСЯ ВВИДУ ПОДЫСКАНИЯ ВАМ ЗАМЕСТИТЕЛЯ тчк СЕЙЧАС ВАШИМ ЗАМЕСТИТЕЛЕМ НАЗНАЧЕН ПАВЛОВ КОТОРЫЙ БЛИЖАЙШЕЕ ВРЕМЯ ВЫЕЗЖАЕТ НАГАЕВО тчк ПО ОЗНАКОМЛЕНИИ ПАВЛОВА РАБОТОЙ ВЫЕЗЖАЙТЕ МОСКВУ ОТПУСК И ЛЕЧЕНИЕ тчк НАДЕЮСЬ ЧТО ПОСЛЕ ОТДЫХА И ЛЕЧЕНИЯ ВЫ С НОВЫМИ СИЛАМИ ВЕРНЕТЕСЬ НА РАБОТУ И ПОКАЖЕТЕ ЕЩЕ БОЛЬШИЕ ОБРАЗЦЫ ПО ДАЛЬНЕЙШЕМУ ОСВОЕНИЮ КОЛЫМЫ».

Конечно, Ежов хитрил. Обещанного отдыха и лечения вовсе не предусматривалось. Берзин выехал в Москву и 17 декабря 1937 г. был арестован прямо в вагоне поезда. Расстреляли Берзина 1 августа 1938-го. Но не избежал этой участи и автор доноса Коган. Его арестовали 31 января 1938-го — вслед за Берзиным и расстреляли 2 марта 1939-го. В эпоху Хрущева оба — и Берзин, и Коган — были реабилитированы, как, впрочем, и Рудзутак.