Исторический раздел:

Городской рабочий – как объект репрессий по приказу №00447 в 1937–1938 гг .


(на материалах пермского государственного архива новейшей истории)

 

А. Н. Кабацков,

кандидат исторических наук,

доцент кафедры культурологии

Пермского государственного

института искусства и культуры

 

В истории сталинских репрессий есть особые даты, к числу которых относится 1937 год. Этот год стал символом жестоких и бессмысленных массовых репрессий, направленных против самых разных категорий советских граждан. Среди тех, кто подвергся репрессиям, инициированным оперативным приказом № 00447 наркома внутренних дел СССР Н.И. Ежова от 30 июля 1937 года, оказались рабочие Прикамья. Из 7959 человек, о которых есть сведения в базах данных ГКБУ «Пермский государственный архив новейшей истории» (далее ПермГАНИ) – почти половина – 44,8% (3565 человек) по роду своей деятельности могут считаться рабочими. Это означает, что репрессиям подверглась социальная группа граждан, непосредственно занятых индустриальным строительством и развитием промышленного потенциала страны.

С учетом исторических реалий тех лет эта социальная группа была также основным социальным агентом процессов урбанизации. В тридцатые годы наблюдается активный рост социалистических городов, возникавших в виде поселков вокруг промышленных строек, а затем, по мере запуска комбината или завода, превращавшихся в полноценные урбанистические поселения социалистического образца с развитой инфраструктурой и воспроизводством социальных групп, обслуживающих как промышленное производство, так и городскую среду.

Для Прикамья типичным таким городом можно считать Краснокамск, который вырос из нескольких рабочих поселков, возникших при строительстве бумкомбината. В 1933 г. поселки бумкомбината были переименованы в Краснокамск. Запуск в 1936 г. Закамской ТЭЦ и активное развитие нефтяных месторождений стали стимулом для роста новых трудпоселков и формирования крупной поселковой агломерации. Следует учитывать, что в 1930-х годах эти агломерации не могли считаться полноправными городами, так как не обладали единым культурным и территориальным пространством. В город, с его автономностью индивидуальной жизни и разделением социальных отношений на сферы приватного и публичного, такие поселения могли превратиться лишь в послесталинскую эпоху, в годы хрущевского и брежневского жилищного строительства. Отметим, что не все поселковые агломерации Прикамья, назовем их социалистическими протогородами, смогли трансформироваться в социалистический город, каким он предстает перед исследователями в конце XX века. В качестве гипотезы можно рассматривать тезис о том, что репрессивная политика сталинского НКВД, направленная против рабочих, затормозила естественные процессы урбанизации поселений, исказила их формы и на десятилетия зафиксировала в стилях городской жизни модели «несвободного» мышления, или, как определяют это социологи, «негативной идентичности».

Вернемся к истории приказа №00447 и технологиям его реализации, сделавших возможным акцентированное направление работы «машины репрессий» против рабочего класса. В самом тексте приказа рабочие в качестве объекта репрессий не упоминаются. Главным объектом репрессивной кампании были объявлены кулаки и разрозненные группы контрреволюционных элементов. Вместе с тем, в приказе была четко расписана технология арестов. Приказывалось составить списки выявленных врагов, классифицировать их на 1-ю и 2-ю категорию. Арестованные по 1-й категории подлежали расстрелу, как лица наиболее враждебно настроенные против советской власти. Лица, подпадающие под 2-ю категорию, должны были быть приговорены к заключению в лагеря на 8 или 10 лет. Для Свердловской области, в состав которой в 1937 году входила территория Прикамья, было запланировано к аресту 4000 человек по первой категории и 6000 по второй. Методы реализации приказа изначально были ориентированы на ускоренное следствие и судопроизводство. Для вынесения приговоров учреждалась Особая тройка при УНКВД Свердловской области, которая должна была рассматривать материалы следствия и выносить приговоры в ускоренном, внесудебном порядке.

Материалы архивно-следственных дел, хранящиеся в фондах ПермГАНИ, позволяют взглянуть не подоплеку репрессий, проникнуть за шаблоны формуляров и отчетов, направлявшихся местными органами НКВД в Свердловское управление, а оттуда поступавших в Москву в виде сухих цифр массовых арестов и расстрелов.

Благодаря материалам, собранным в единую компьютерную базу данных об арестованных в 1937–1938 гг. сотрудниками ПермГАНИ, можно подсчитать, что к началу зимы органами НКВД на территории Прикамья было арестовано 5097 человек. В августе местные органы НКВД арестовали 2062 человека, в сентябре 694 человека, в октябре 1969 человек, а в ноябре было оформлено в качестве арестованных 372 человека. При этом доля рабочих в этих группах арестованных колеблется в пределах 25–33%.

В декабре 1937 года картина меняется. Среди 1355 человек, оформленных в качестве арестованных в декабре 1937 года, 72% составляли люди рабочих профессий, что вдвое превышало предшествующие цифры арестов, относящихся к данной социальной группе жителей Прикамья. В январе интенсификация арестов в рабочей среде продолжалась: из 855 репрессированных 681 человек (79,6% от числа арестованных в этом месяце) были рабочими.

Насколько позволяют оценить ситуацию осени 1937 года материалы архивно-следственных дел арестованных, целевых приказов из УНКВД по Свердловской области в отношении целевых арестов рабочих не поступало. В ориентировках из Управления НКВД сообщались плановые нормативы «операции» и темы «признаний» арестованных, которых следовало добиваться оперуполномоченным на местах.

Бывший в декабре 1937 года заместителем начальника Пермского горотдела НКВД Василий Иванович Былкин, позднее, будучи уже арестованным в 1939 году, вспоминал на допросе: «…По кулацким делам я был следующим образом ориентирован со стороны Левоцкого (начальник ГО НКВД. – А.К.) и Управления НКВД: Если кулаки прибыли на Урал от западных границ, то от них надо, главным образом, добиваться признаний о шпионаже в пользу Польши и Румынии. Если же кулаки прибыли на Урал из Татарии, то с них надо было добиваться признаний о их связях с японской разведкой. Помню, Управление НКВД ориентировало Горотделы протоколом, полученным у какого-то татарина (фамилию не помню). Из этого протокола было видно, что в Харбине под руководством быв. уральских торговцев Тафуровых действует националистический татарский центр, который в Казань и в районы кулацких ссылок (татарских) засылает агентуру для организации повстанческих ячеек».

Подобных расплывчатых указаний о националистической повстанческой организации было достаточно для Пермского ГО НКВД для проведения серии арестов в г. Краснокамске среди татар, переселенцев из ТАССР.

В рамках целевой «Краснокамской операции» за декабрь-январь 1937–1938 гг. было арестовано более 500 человек. К операции привлекались сотрудники Особого отдела 82-й стрелковой дивизии. Благодаря выписке из протокола допроса А. М. Аликина у нас есть возможность познакомиться более подробно с тем, как проводили аресты в Краснокамске особисты 82-й дивизии. Ордера на обыск, постановление об аресте выписывать было некогда, да и не считались важными эти бумаги в ситуации спешки, которая постоянно проглядывает во всех процедурах организации «Краснокамской операции». Ворвавшись в бараки, где проживали трудпоселенцы, они арестовывали людей, «группировали их на грузовых автомашинах и партиями в 50–60 человек направляли на вокзал, где их должны были ожидать направленные в Краснокамск железнодорожные вагоны».

Аресты проводились в период новогодних праздников (31.12.1937– 1.01.1938), что привело к незапланированной публичности: «Пока арестованные татары группировались на грузовых автомашинах, – описывал детали операции Аликин, – их семьи, родственники и знакомые толпами собирались у стоянки автомашин, женщины и дети плакали, а некоторые мужчины высказывали явное недовольство совершаемым произволом… Затем, когда автомашины с арестованными татарами направлялись к вокзалу, толпы, их окружавшие, двигались за ними в том же направлении, увлекая за собой других».

Для проводивших операцию оперуполномоченных, работников НКВД, оформлявших затем материалы следственных дел – начальника 4-го отдела Пермского ГО НКВД М. А. Тюрина, заместителя начальника Пермского ГО НКВД В. И. Былкина, начальника Особого отдела 82-й стрелковой дивизии Ф. П. Мозжерина и др., национальность или статус трудпоселенца у арестованных играли второстепенное значение.

Технология реализации репрессивного приказа №00447 была отлажена для выполнения плановых показателей, оптимизирована с целью исключения социально-личностных признаков людей, подвергнутых арестам. Объединение арестованных в повстанческие подразделения контрреволюционных организаций происходило механически. Реальных показаний от арестованного о его социальных связях, контрреволюционных разговорах с товарищами по работе, знакомыми к декабрю 1937 года, следователям было не нужно.

В августе-сентябре, в начале операции, когда следователи еще не осознали, что от них требуется, настойчиво вписывали в протоколы допроса подробные сведения: с кем арестованный вел контрреволюционные разговоры, с кем он общался на антисоветские темы, т.е. конструировали «повстанческие организации» на основе реальной социальной жизни арестованных.

В ходе операции по приказу №00447 выяснилось, что качество работы следователя оценивается по новым стандартам. Ключевую роль играла скорость получения «признательных показаний», для оформления которых даже не всегда была нужна личная подпись арестованного. «Достоверность» контрреволюционной деятельности арестованного стала изобличаться на основе его внеличностных социокультурных характеристик. Именно поэтому социально-профессиональные параметры такой группы, как рабочий класс, стали играть важную роль в ориентировании репрессивных действий против тех, кто трудился на предприятиях, стройках или в горнозаводских шахтах производственных центров Прикамья.

Износ оборудования на предприятиях, работавших в период «стахановских кампаний» фактически «на износ», без плановых ремонтов, для которых далеко не всегда были ресурсы и запчасти, создавал багаж обвинений в диверсиях в отношении рабочих. Каждый третий приговор квалифицированного рабочего содержал обвинения в диверсиях, вредительстве и терроре. Эти обвинения считались более серьезными и по ним, как правило, выносились более суровые приговоры, чем за антисоветскую агитацию или соучастие.

Качественная работа следователей в оценках руководства определялась «серьезностью» обвинений, выдвинутых против разоблаченных «врагов народа». Добавим сюда лимиты по количеству арестов, которые изначально превышали ресурсы «накопленных» в ходе агентурной работы материалов, а затем в ходе кампании стали дополняться новыми, более высокими цифрами и указаниями областного и союзного начальства. Применявшиеся сотрудниками НКВД различные варианты «конвейерной обработки арестованных», в ходе которых из людей «выбивались» подписи под заранее составленные изобличающие показания, воспринимались как «совершенствование» системы работы органов в новых условиях.

Безразличие к социальному прошлому людей, волею случая и произвола НКВД оказавшихся под арестом, демонстрирует один из казусов репрессивной кампании в Прикамье.

Следственные документы по делу Идриса Аюпова немногочисленны. В протоколе его первого допроса от 8 января 1938 года в анкетных данных указано, что по социальному происхождению он кулак, а по национальности – татарин. Сам протокол допроса содержит лишь один вопрос и один ответ:

«Вопрос: Вы арестованы как участник диверсионно-повстанческой организации. Признаете Вы себя в этом виновным?

Ответ: Да, признаю. Ибо я, будучи завербован в 1936 году агентом японской разведки Абатуровым Галлеем и по его заданию в июле м-це 1937 года, вывел из строя три машины эл. мотора в цехе №10 бумкомбината путем заброски в него металлических [неразборчиво. – А.К.]. Работал я в то время в цехе №10 в качестве эл. монтера».

Из-за неизвестных нам коллизий следственное дело было возвращено на доследование. В результате более подробных материалов сентябрьского, а затем октябрьского допросов 1938 года можно узнать, что Аюпов Идрис попал на Урал в ходе кампании раскулачивания 1930-х годов. На Краснокамском бумкомбинате он никогда не работал. Электромонтером не был. А работал в одном из поселков Краснокамска ассенизатором на собственной лошади.

Переквалификация из разнорабочего в профессионального электромонтера произошла благодаря следователю, выполнявшему указания начальства по разоблачению диверсионной группы на Краснокамском бумкобинате и вполне осознававшему, что от него требуется в этой работе сделать и как оформить арестованного. Получить подпись под первым протоколом допроса следователю помогла неграмотность арестованного. Зачитав ему иной вопрос и «якобы» записав ответ, что к советской власти Аюпов Идрис относится хорошо, он получил подпись под бумагой с «признательными» показаниями.

Подведем итоги. В ходе описываемой массовой кампании репрессий, инициированной органами НКВД по оперативному приказу №00447, произошло оформление новых моделей работы следователей НКВД по «разоблачению» контрреволюционных и повстанческих организаций и диверсионных групп. В результате обезличивания персонажа арестованного объектом репрессий стали рабочие. Компактное проживание в трудпоселках промышленных предприятий, типичность их социальной жизни в общностях городского типа (социалистических протогородах) превратили их в социальный объект для массовых репрессий. Вполне вероятно, что репрессивные кампании против рабочих приостановили и повернули вспять процессы социалистической урбанизации и социальной интеграции бывших крестьян в рабочий класс. Сохранив тем самым в социалистических поселениях социальный уклад, более пригодный для реализации тоталитарных практик, чем социально автономные, культурно дифференцированные жизненные миры индустриального города.

А. Н. Кабацков. Городской рабочий – как объект репрессий по приказу №00447 в 1937–1938 годы // Города несвободы: материалы Международной научно-практической конференции «Города несвободы» (г. Красновишерск, 23–25 июля 2012 г.). – Пермь, 2012.

Поделиться:

Рекомендуем:
22.11.2024 | Гулаг прямо здесь. Райта Ниедра (Шуста). Часть вторая: «Как машина едет, думаю, сейчас меня заберут»
21.11.2024 | Гулаг прямо здесь. Райта Ниедра (Шуста). Часть первая: «Нас старались ликвидировать»
19.11.2024 | Арнаутова (Шадрина) Е.А.: «Родного отца не стала отцом называть» | фильм #403 МОЙ ГУЛАГ
•«Вместе!»
•По местам спецпоселений и лагерей ГУЛАГа
•Суслов А.Б. Спецконтингент в Пермской области (1929–1953)
КНИГА ПАМЯТИ | Мне было три года, когда маму и папу забрали
КНИГА ПАМЯТИ | Из когорты одержимых
КНИГА ПАМЯТИ | Главная страница, О проекте
blog comments powered by Disqus