Бывший осведомитель КГБ: «Моя кличка была «Матвеев»

Автор: Лидия Симакова

06.02.2019

Томич Валерий Люберцев признался, что несколько лет был осведомителем КГБ. Работал он под кличкой «Матвеев». Завербовали Валерия в конце 1970-х годов и поручили внедриться в «секту». Под «сектой» подразумевалась община евангельских христиан-баптистов. Спустя тридцать лет Валерий Люберцев решил признаться в этом и рассказать, как работали его кураторы, что требовали от него писать в отчетах и как он сам пришел к вере. Записал исповедь бывшего осведомителя руководитель музея «Следственная тюрьма НКВД» Василий Ханевич.

На фото Валерий Люберцев / Фото: Предоставлено музеем «Следственная тюрьма НКВД»

— Меня завербовали где-то в 1978 году. Я был наивный, молодой. Когда пришел из армии, стал заниматься карате, йогой, меня всегда тянуло к чему-то такому, необычному.

Как-то я познакомился со спортсменом Сергеем Литвиновым. Он тоже занимался карате. Отношения у нас с ним были не очень дружеские, так как он всем говорил, что именно он научил меня карате. А это не так. Однажды Литвинов уехал в Армению и привез оттуда себе ученика. И потом говорит: я поеду в Новосибирск за книгами. Тогда книги по карате и йоге было трудно достать. Я его попросил и мне привезти. Чуть позже мне его ученик и говорит, что Сергей не в Новосибирск поехал, а обратно в Армению. И что он привезет оттуда оружие на продажу. Я говорю, что надо в милицию идти, раз он оружие продает. Опасное это дело. Однажды пошел в милицию и написал на него заявление. Но тогда поймать Сергея милиционерам не удалось.

Следователь, помню, по этому делу женщина была, ей в кабинет свезли все эти заграничные товары, конфискованные у моего «учителя». Она меня спрашивает: «Как вы познакомились?». Я говорю: так и так, занимались карате, йогой. Она и говорит: «Это не в моей компетенции, дело надо передать в КГБ». Тогда она решила, что это дело надо передать в КГБ.

Наутро меня вызвали к ней в кабинет, пришли мужики серьезные. Один в папахе, с высоким званием, он сразу на меня с вопросами: «Валюту видели у вашего знакомого? – Нет. – Оружие? – Нет. – Наркотики? – Тоже нет». И матом на меня давай ругаться: зачем нас позвали. Это дело милиции, а не КГБ. Я тогда ничего не понял. Преступника найти не могут, меня виноватым выставляют. Потом, месяца через два, сижу на работе, вдруг открывается дверь и заходит мужчина с улыбкой на лице, говорит: «Здравствуйте, я Копейко Владимир Николаевич, Комитет госбезопасности». Улыбчивый такой, серьезный – мне понравился. И говорит, что друг мой, Сергей, в городе опять объявился. «Помоги нам его поймать, последи за ним: куда он ходит и с кем общается». — Поручили мне.

Стал я за ним следить, общаться с людьми, с которыми контактировал Сергей. Потом в какой момент я понял кое-что и говорю: это же ваш человек. Молодец, говорят, быстро догадался.

Через какое-то время Копейко меня опять вызывает и говорит, что даст мне серьезное задание. И серьезно так, без улыбки, говорит: «У нас есть опасная секта в Томске, где калечат наших советских людей. Могут и физически расправиться. Надо туда как-то пройти». И дают мне адрес. Дело техники, говорит, познакомишься, выяснишь.

Я пришел по адресу, открыл мне дверь молодой такой парень. Я ему и говорю, что хочу поговорить о Библии. А у меня, оказывается, такой дар был — производить на людей хорошее впечатление. Тот баптист, с которым я разговаривал и говорит мне: «Я вижу, что ты добрый человек, давай познакомлю тебя с нашими людьми. Они ответят тебе на все вопросы». Привели меня в Дом молитвы на переулок Солнечный. Захожу, думаю: что меня там ждет. Секта же. Смотрю, мирно поют. Народ такой простой. И бояться некого. Подходит ко мне паренек, такой простой-простой, но разумный, вопросы стал задавать очень искренне. И мне он сразу понравился.

Фото: net-nevroza.ru

Потом снова встречаюсь с сотрудником КГБ. Спрашивают: »Кого видел, с кем разговаривал»? Говорю: паренек со мной беседовал, какой-то Саша. «А, это Сашка Курембин». Сашка, Пашка, Генка – они вот так всех называли. Я и спрашиваю: а чего они? «Понимаешь, — говорит, — они всех задурачили, мы уже и не знаем, что с ними делать. Столько народу у нас испохабили». Я спрашиваю: а чего их не арестуют? Так работают они хорошо, невозможно придраться. И стал я ходить в общину каждый день.

Хожу, а они мне нравятся. Говорю кагэбистам, что я не вижу там плохих людей, они все настоящие. Помню, свадьба была у двух членов общины. Мне куратор в КГБ дает денег, приличная такая сумма. Мне в КГБ вообще очень много денег давали, большой свет давали. Дают деньги и с юмором говорят: «Поедешь в Кемерово на свадьбу и скажешь, мол, братья и сестры, кладу вам деньги». А как я так скажу «братья–сестры»? В общине все чинно, праведно. Эти деньги я отослал в Фонд мира. Никто меня этому не учил, вот он Божий промысел. Я потом сотруднику КГБ сказал, что буду бесплатно помогать.

Моя кличка в КГБ была «Матвеев». Так и писали: свидетельствует Матвеев. Особенно интересовало их, сколько детей было на встречах в церкви, как часто они посещают служения. Их задача была уничтожить Церковь. Или заставить баптистов зарегистрироваться. Я по указанию и разговаривал с пресвитерами про регистрацию. Говорил баптистам, что, может, зарегистрируетесь и будет легче. Мне объяснили: мы не прячемся. Они (КГБ) могут прийти на собрание, если только не будут безобразничать. В общине не знали, что я сам из КГБ, просто объясняли мне. Сказали, что значит регистрация? «Там надо будет написать: детей обязуюсь не приводить, милосердие не оказывать, трактатов не раздавать. То есть вся евангелистская жизнь перечеркивается, — объясняли в общине. — А мы так не можем. Нам говорят, что на отдельные нарушения будут «закрывать глаза». Но «глаза» же закрывать будут на время». Поэтому братья и хотели оставаться «сектантами». Так их и в КГБ называли. Мне и сами кураторы говорили, что «сектантам» терять нечего, а вот священникам официальных конфессий было что терять.

Я всегда за баптистов заступался. Но мне говорят: «Валера, то, что они хорошие люди, мы и сами знаем. Но нам другое нужно». Но какое другое? Надо что-то придумывать? Я этого не могу делать.

Прошло много лет, прежде чем я решился признаться. Было трудно. Я мучился, ночами не спал. В полусне кажется, что все просто. Но в реальности не могу. Такое чувство, что нет выхода из этой ситуации. Смелости у меня нет. Трус я! Но все-таки пришел к молодому пресвитеру и все открыл. Он не стал делать на этом никакого особого акцента. Спросил: «Тебе легче стало?» Мы помолились. Вроде легче, говорю я. Раз такое дело, надо и братьям рассказать. Приехали люди, которые и в тюрьмах отсидели. Люди добрые, но матерые и твердые. Я все им рассказал, и один спрашивает: «Я понять не могу, зачем им все это надо было?» Понимает, конечно. Потом мы помолились. И мне говорят: «Знаешь, мы тебе ничего обещать не можем. Если умрешь, то за правду». Вот и все, больше ничего не было сказано. Я покаялся перед Церковью и сейчас честно служу братству.