Исторический раздел:

Чтобы помнили: трудармия, лесные лагеря, Усольлаг


Немцы и трудармия на Северном Урале

Говоря о ГУЛАГе нельзя не упомянуть о таком явлении как трудармия. Очень странная формулировка и именно она говорит о всей циничности и беспринципности репрессивной системы ГУЛАГа, созданной Сталиным и его поборниками. Трудармеец — это вроде как и не заключенный, а мобилизованный на труд армеец. На Северном Урале, так получилось, в роли трудармейцев оказались этнические немцы, депортированные с Поволжья. Лучше о трудармии, чем сами участники тех печальных событий и их прямые родственники, не расскажет никто. Поэтому, мы приводим некоторые фрагменты из статьи Виктора Дизендорфа — историка и исследователя феномена трудармии — сына, одного из тех самых немцев, которые прошли через все ужасы сталинского ГУЛАГа и сумели выжить. Данная статья опубликована в мартирологе "Книга памяти немцев-трудармейцев Усольлага НКВД/МВД СССР 1942-1947"

 

Виктор ДИЗЕНДОРФ

ЧТОБЫ ПОМНИЛИ: ТРУДАРМИЯ, ЛЕСНЫЕ ЛАГЕРЯ, УСОЛЬЛАГ

Так называемая трудармия 1940-х гг. — одна из самых трагичных и все еще мало изученных страниц в многовековой истории российских немцев. До середины 50-х гг., когда уцелевшие трудармейцы вместе с ос­тальными немцами СССР существовали в режиме «спецпоселения», совет­ская печать полностью умалчивала не то что о трудармии, но фактически вообще о существовании немецкого населения в нашей стране. Затем, вплоть до провозглашения горбачевской гласности, в СССР дозволялось писать о трудармейцах исключительно в контексте «самоотверженного труда советских немцев в тылу в годы Великой Отечественной войны», и то только на страницах немногочисленных и малотиражных немецких газет.

Трудармейская тематика пробила себе путь к читателям (в основ­ном — тех же газет для российских немцев) лишь в конце 80-х гг. При этом единственным источником таких публикаций служили воспоминания са­мих трудармейцев. Данный этап в освещении темы трудармии увенчался выходом в свет 1-го издания книги Г. Вольтера, самого известного ныне летописца этого явления. Автор не только запечатлел воспоминания мно­гих трудармейцев, включая свои собственные, но и попытался — насколь­ко это было возможно безо всякого доступа к архивным материалам представить анализ трудармейского феномена…

Немцы и трудармия на Северном Урале

Лагерь, где находились немцы
трудармейцы в д. Парасина

…Так, В. Бруль без обиняков писал в 1995 г.: «Само это понятие [тру­дармия] использовалось только в бытовом лексиконе… Нежелание упо­треблять слово трудовая армия легко объяснимо. Работа в трудармии в полном смысле слова носила рабский характер с ухищрениями XX сто­летия. Нарушались все международные соглашения о правах человека, о недопустимости принудительного труда. Но ведь в глазах мирового сообщества СССР должен был выглядеть пристойно…». Ханжеское стрем­ление «выглядеть пристойно», творя крайне непристойные дела, действи­тельно типично для советских (и не только советских) властей, однако в данном случае это мало что объясняет. Во-первых, понятия «трудармия» и «трудармейцы» ничуть не больше ассоциируются с принудительным или рабским трудом, чем термины «рабочие колонны» и «мобилизованные», которые обычно использовались вместо них в соответствующих советских директивных документах. Во-вторых, эти документы, как хорошо извест­но, были строго секретными и отнюдь не предназначались для приукра­шивания образа СССР перед лицом «мирового сообщества». Э. Штромайер (Германия), напротив, резонно полагал, что для тог­дашних советских властей понятие «трудармия» не могло иметь негативной окраски. Но и его выводы столь же маловразумительны: «Когда и кем было впервые употреблено понятие "трудармия", неизвестно», однако «неологизм "трудармия" появляется лишь в конце войны». Если уж «неизвестно», то почему же тогда «в конце войны»? К примеру, Я. Шмаль писал в своей книге воспоминаний, главы из которой публикуются в настоящем издании, что впервые услышал это слово еще в январе 1942 г., на призывном пункте, куда ему вручали повестку о предстоящей мобилизации в трудармию…

…Впервые попав в архив подобного лагеря — Усольлага — и заглянув в первое же личное дело трудармейца, автор данных строк тотчас обнару­жил ответ на сакраментальный вопрос, который занимал наших авторов, не имевших то ли возможности, то ли желания обратиться к подобным ис­точникам. Так вот, термин «трудармеец» встречается во всех личных делах последних, просмотренных мной: в актах о смерти, в актах о погребении тру­дармейцев, наконец, в приговорах, которые выносились им по различным поводам пресловутыми «тройками». Чем, спрашивается, не официальные документы, отсутствие которых постулировали вышеупомянутые авторы?

Таким образом, происхождение терминов «трудармия» и «трудар­меец» в 40-х гг. вырисовывается достаточно отчетливо. Да, их, насколько известно, не употребляли центральные директивные органы (ГКО и т. п.) по всей видимости, потому, что правящая верхушка еще помнила об ис­пользовании подобных понятий в начале 20-х гг. Тогда, как известно, они применялись к военнослужащим Красной Армии, демобилизация которых после Гражданской войны была отсрочена, чтобы использовать их рабси­лу для различных хозяйственных нужд. Но одно дело — красноармейцы, ничем не запятнавшие себя в глазах советской власти, и совсем иное — презренные российские немцы, публично объявленные «диверсантами и шпионами», пособниками немецких фашистов. Вот и применили к немцам и другим «враждебным» российским народам такие термины, как «ра­бочие колонны» (между прочим, весьма созвучно с выражением «пятая ко­лонна») или «трудмобилизованные»…

…В целом нельзя не отметить, что новое слово о трудармии удалось сказать в последние годы лишь тем авторам, которые обратились к треть­ему важнейшему источнику изучения этого явления — местным архивам. Начало было положено, пожалуй, уже Г. Вольтером, который с 1991 г. при­ложил массу усилий для исследования материалов Бакалстроя (Челябме-таллургстроя), хранящихся в Челябинском областном архиве…

Немцы и трудармия на Северном Урале

…Усольлаг (Усольский исправительно-трудовой лагерь) был одним из многих лагерей сталинского «Архипелага ГУЛАГ». Этот лагерь, организо­ванный 5 февраля 1938 г., в разгар кровавой «ежовщины», имел многочис­ленные лагпункты, разбросанные по таежному северу Пермской (Молотовской) области. Управление лагеря находилось в Соликамске. Уже в 1938 г. в Усольлаге насчитывалось свыше 10000 заключенных, а на 1 ян­варя 1942 г. — более 37000 (максимальная численность за время его суще­ствования).

После того, как в начале 1942 г. в Усольлаге были созданы отряды для мобилизованных немцев, к ним добавились тысячи немцев-трудармейцев. Они считались не осужденными, а «мобилизованными в рабочие колонны», однако, как показал еще Герхард Вольтер, если их реальное положение и отличалось от положения заключенных, то разве что в худшую сторону…

…Все перечисленные 7 лагерей были крупными, но Усольлаг выде­лялся и на этом фоне, опережая остальных как по количеству заключен­ных, так и (в 1943-1945 гг.) по численности трудармейцев (в 1942 г. по по­следнему показателю первенствовал Ивдельлаг). При этом, судя по вос­поминаниям выживших трудармейцев, Усольлаг мало чем отличался от других лесных лагерей НКВД: та же заброшенность в самые глухие места и полная оторванность от внешнего мира, тот же каторжный труд на лесо­повале и лесосплаве, те же гибельные условия существования в голоде и холоде, та же чудовищно высокая смертность. Однако в исторической памяти российских немцев Усольлаг занимает, пожалуй, особое место в немалой мере потому, что у него, в отличие от большинства других трудармейских лагерей, были свои замечательные летописцы. Я имею в виду и первую очередь Фридриха Лореша из г. Копейска Челябинской обл., ны­не живущего в Ренгсдорфе (Германия), и Якова Шмаля из Уфы, умершего недавно в Берлине, воспоминания которых публикуются ниже. Трудармейцы, не считая женщин, попали в Усольлаг в основном в составе двух потоков: в начале 1942 г., когда туда были отправлены около 5 тыс. российских немцев, депортированных в 1941 г. на Алтай и в Северный Казахстан или ранее проживавших в последнем регионе, и с лета 1942 г., когда имамен умиравших трудармейских узников Усольлага сюда стали перебра­сывать трудармейцев из других лагерей, а также немцев-заключенных. Ф. Лореш находился в первом из этих потоков, Я. Шмаль — во втором. Эти люди, обладая редкостной памятью, скрупулезностью, страстным стремле­нием, наконец, высказать наболевшее, да и заметным литературным дарованием, сумели рассказать об Усольлаге очень многое. Многое, но, конечно, далеко не все — хотя бы потому, что условия существования на многочислен­ных лагпунктах Усольлага не были полностью идентичными. Это заметно уже по датам смерти трудармейцев, приведенным в нашем мартирологе. Среди моих ближайших родственников в Усольлаге отбывали трудармию пятеро: отец, мой единственный дядя по матери и трое двоюрод­ных братьев по отцу. Из них довелось пережить Усольлаг только отцу (иначе бы и не писать мне сегодня этих строк) и двум моим братьям. При этом погибшие дядя и брат выделялись среди них пятерых и своей молодос­тью, и физической крепостью. Как тут не вспомнить горькие слова, выска­занные публично еще Г. Вольтером: в трудармии чаще других гибли самые молодые и сильные. Дядя Густав погиб в 27 лет, Воля (так называла брата Вольдемара его мать, сестра моего отца, до конца дней горевавшая по своему мальчи­ку) — в 20. Они оба не успели обзавестись ни женами, ни детьми, и следы их недолгого пребывания на этой земле уже почти стерлись. В живых ос­талось очень мало очевидцев, знавших их лично, и чуть больше тех, кто хо­тя бы слышал о них. Если мы сегодня не позаботимся об увековечении па­мяти таких людей, всех погибших немцев-трудармейцев, то завтра, бо­юсь, это будет сделать уже некому.

Немцы и трудармия на Северном Урале

ИТЛ Соликамскстрой: одно из мест,
где содержались трудармейцы

Беспощадная статистика свидетельствует, что судьба моего дяди и брата вполне типична для трудармейцев Усольлага: здесь из общего ко­личества погибших более четверти составляли люди до 30 лет. В таких ла­герях, как Усольлаг, режим хоронил не просто отдельно взятых ненавист­ных немцев, но и само будущее нашего народа. И если мы забудем о том, что и как там происходило, то это будет означать, что сталинские палачи, в конечном счете, достигли своей цели.

К счастью, в последние годы российские немцы (и, конечно, не только они) прилагают немало усилий для увековечения памяти десят­ков тысяч безвинно погибших трудармейцев. Применительно к Усольлагу это относится прежде всего к Эдвину Грибу, который сам отбывал трудармию в Соликамске и живет в этом городе по сей день. Именно по его ини­циативе там была проделана большая работа по выявлению данных о по­гибших трудармейцах в сохранившемся архиве Усольлага. Летом 2000 г. он переправил списки, составленные им и его помощниками, мне в Моск­ву. К глубокому сожалению, наша Общественная академия смогла добить­ся их публикации только сейчас…

…В акте о смерти брата меня потрясла и фамилия человека, чья под­пись там стоит первой: ЭПШТЕЙН. Имя этого душегуба, патологического немцененавистника, с его крылатой фразой «Дали бы мне автомат — всех до единого уложил бы!» запечатлел для истории тот же Г. Вольтер, со слов Иоганнеса Лотца, отбывавшего трудармию в Усольлаге34. То-то, должно быть, порадовался тов. Эпштейн, ставя свой автограф рядом с отпечатком пальца мертвого 20-летнего немца, причина смерти которого на этой ма­ленькой безграмотной бумажке указана так: «Полиавитаминоз, тбц [ту­беркулез]».

Личные дела трудармейцев, которые подвергались аресту непо­средственно в трудармейском лагере и затем отдавались под суд, хранят­ся отдельно, в секретном архиве Усольлага. Обвинения против них, на­сколько мне известно, выдвигались стандартные: побег («дезертирство»), отказ от работы или саботаж (если чуть живой трудармеец уже не был в со­стоянии работать) и, конечно, «политика» — знаменитая сталинская статья  (антисоветская или контрреволюционная пропаганда или агитация)…

Немцы и трудармия на Северном Урале

Барак — слово из русского языка, которое
не требует перевода ни на один из
языков мира (к сожалению)

…Усольлаг был единственным лесным лагерем НКВД, где исходная численность трудармейцев поддерживалась практически всю войну и да­же увеличивалась. Отчасти это было достигнуто за счет новой мобилиза­ции немцев после Постановления ГКО от 7 октября 1942 г., хотя оно вооб­ще не предусматривало направления мобилизованных на лесозаготовки. Но в основном Усольлаг пополнялся путем переброски сюда трудармей­цев из других лагерей, главным образом тоже лесных…

…Уровень смертности трудармейцев, подсчитанный нами по материалам архива Усольлага, расходится с данными некоторых авторов. Так, Г. Вольтер сообщил со слов А. Мунтаниола, что с конца сентября 1941 г. до начала марта 1942 г. в Усольлаге было зарегистрировано 3700 умерших трудоармейцев, а со слов Р. Поппе — что к весне 1943 г. в двух усольлаговских лагерях Соликамска осталась только половина из 12 тыс. трудмобилизованных, находившихся здесь в начале 1942 г. Данные сведения основаны на недоразумении: в действительности эти два трудармейца, как видно из текста книги, находились не в Усольлаге, а в соседнем Соликамскстрое. Далее, Н. Вашкау утверждает, что в целом по Усольлагу за 1941 г. умерли 6742 человека. В этом случае речь идет, очевидно, не только о трудармейцах, но о смертности по всему лагерю — уже потому, что в 1941 г. в Усольлаге еще не было «рабочих колонн». Других серьезных расхождений подобного рода мы в литературе не обнаружили…

…Работая в архиве Усольлага, я сразу же обратил внимание на высо­кую смертность трудармейцев, переведенных сюда из других лагерей. Многие из них умерли уже в первые дни и недели после прибытия. При­чину вскрыл в своей книге еще Я. Шмаль: трудармеицы, отправленные из прежнего лагеря чуть живыми, не выдерживали изнурительной дороги и непривычных условий на новом месте — даже если это выражалось в бо­лее обильном, а не более скудном питании. Чаще всего такие люди уми­рали от расстройства системы пищеварения или от инфекционных бо­лезней…

…Сложнее обстоит дело с информацией о месте смерти. Я еще до по­ездки в Соликамск заподозрил, что здесь что-то не так. Больше всего ме­ня поразила совершенно аномальная динамика смертности в лагпункте Тимшер. В Усольлаге в целом самым гибельным был 1-й квартал 1943 г., когда умерла почти четверть (22,6%) всех погибших трудармейцев. А вот в Тимшере, судя по нашим спискам, смертность в этот период была отно­сительно невысокой, а в течение 1942 г. вообще низкой, что совершенно не характерно ни для Усольлага, ни для трудармии как таковой.

Я обратил внимание на этот феномен еще и потому, что в Тимшере отбывал трудармию мой отец. Судя по его редким рассказам на эту тему, которые я слышал в детстве и юности, будущие трудармейцы, прошагав в феврале 1942 г. по лютому морозу и бездорожью почти 200 километров от Соликамска до Тимшера, обнаружили там сравнительно обустроенный лагпункт, из которого только что отправили их предшественников-заклю­ченных. Для зеков, по словам отца, было припасено немало еды, благо­даря чему трудармейцы Тимшера пережили начальный период трудар­мии относительно сносно. Но ведь не настолько много было этих продук­тов, чтобы их могло хватить на целый год, до весны 1943 г., когда в Тим­шере, если судить по нашим спискам, только и разразился настоящий голодомор?

Ситуация начала проясняться, когда я увидел в архиве Усольлага учетную карточку отца. Там он значится находившимся в Бондюге, хотя, как мне в точности известно, отец отбыл все 5,5 лет трудармии исключи­тельно в Тимшере. Информация, дающая ключ к разгадке, содержится и в книге Я. Шмаля. Он перечисляет лагпункты, имевшиеся в тех местах, куда он попал летом 1943 г., — Тимшер, Чепец, Ильинка, Мазунья, и добав­ляет, что их управление находилось в Бондюге. Таким образом, Бондюг, судя по всему, являлся не отдельным лагпунктом, а одним из центров уп­равления ими. На этом основании в учетных карточках, включая и запись о месте смерти, вполне могли, к примеру, вместо «Тимшер» писать «Бон­дюг». Я не берусь утверждать, что все записи о смерти в Бондюге относят­ся именно к Тимшеру, но в значительной степени это, похоже, так. Только в этом случае все становится на свои места: низкая смертность, наблю­давшаяся, якобы, в Тимшере в первый год трудармии, объясняется попросту тем, что в данный период местом смерти здешних трудармейцев ука­зывался Бондюг. И подобное явление было возможно, конечно, и в других лагпунктах.

Особую страницу в истории трудармии в Усольлаге представляет пребывание здесь немецких женщин. В целом их смертность, судя по на­шим данным, была на порядок ниже, чем у мужчин-трудармейцев — они родко работали непосредственно на лесоповале, не находились в трудар­мии в страшном 42-м году, и к тому же женщины, как известно, отличаются и большей выживаемостью в экстремальных условиях. Но от этого их пребывание в лагерях смерти не становится меньшей трагедией. Особен­но ужасно то, что более половины умерших в Усольлаге женщин-трудармеек были моложе 30 лет. Погибли будущие матери, включая совсем юных девушек. Погибли, унеся с собой в могилу неродившихся немецких детей.

Женщины, попавшие в трудармию, заметно отличались по возрасту от мужчин — возрастная группа от 30 до 39 составляла среди женщин го­раздо меньшую часть. Причина известна: гуманный ГКО, повелевший сво­им Постановлением от 7 октября 1942 г. отправить на трудармейскую ка­торгу ни в чем не повинных немецких женщин от 16 до 45, освободил от мобилизации беременных и имеющих детей до трех лет60 (хотя не столь детолюбивые местные власти нередко плевали на это ограничение). Тем самым в трудармии оказались в основном незамужние девушки и женщи­ны старше 40. Наибольшее число умерших среди женщин-трудармеек Усольлага зарегистрировано во 2-м и 3-м кварталах 1944 г., когда наблю­дался всплеск смертности и среди мужчин.

Таковы основные выводы, к которым нас привело изучение трудармейского архива Усольлага. Не берусь предсказать, как они будут воспри­няты российскими немцами, прежде всего самими трудармейцами, тем более после недавней беседы в нашем Российско-Немецком доме в Москве. Я разговорился с бывшим трудармейцем Усольлага, и он, услы­шав, что по архивным данным в этом лагере погибло около 3500 трудар-мейцев, едва сдержал свое возмущение. По его словам, в 1943 г. в лаг­пункте Ильинка, где он находился, были периоды, когда в день умирало по десятку человек. А ведь данный лагпункт, если верить нашим спискам, был в Усольлаге далеко не самым гибельным. Этот человек видел трудармию не на бумаге, а воочию, и он, я думаю, по-своему прав.

Прав прежде всего потому, что нам удалось узнать о трудармейском Усольлаге немало, но, к сожалению, далеко не все. Мы просмотре­ли учетные карточки трудармейцев, однако почти еще не коснулись их со­хранившихся личных дел. А в них имеется много информации, которая может существенно дополнить и в чем-то, конечно, уточнить полученные нами сведения. Особая проблема — судьбы массы трудармейцев, отдан­ных в трудармии под суд. Как я отметил выше, ее изучение даже еще не начиналось…

 

Источник статьи

Поделиться:

Рекомендуем:
| Жители Перми вспоминают жертв политического террора
| В Лысьве прошёл митинг памяти жертв политических репрессий
| «Мы так боремся с тьмой и мороком»
Суслов А.Б. Спецконтингент в Пермской области (1929–1953)
Ширинкин А.В. Мы твои сыновья, Россия. Хроника политических репрессий и раскулачивания на территории Оханского района в 1918-1943гг.
Карта террора и ГУЛАГа в Прикамье
| Я родился в «сорочке»
| Национальность свою никогда не скрывал
| Главная страница, О проекте

blog comments powered by Disqus